Страница 54 из 68
XIX
Вернувшись домой после собрания "Социального Контроля", Кинэт записал главное из того, что слышал, стараясь воспроизвести наиболее поразительные фразы. К политическим дискуссиям он не привык и не был знаком с доктринами. Многие намеки оставались для него мертвой буквой; или же он рисковал исказить пропорции вещей. Расспрашивать же Лоиса Эстрашара он не решился, боясь показаться ему новичком.
Набросок протокола давал, поэтому, довольно неправильное представление о заседании. Но показывать его он не собирался. Только в случае надобности эта запись должна была помогать его памяти. Он сунул ее в карман, когда отправился в четверг, 24 декабря, на свидание, которое назначил ему, по его просьбе, Марила.
– Не предпочитаете ли вы говорить непосредственно с Леклерком? – спросил Марила.
– Вы знаете, это теперь совсем не моя специальность. Впрочем, как хотите.
Он решил, что еще успеет решить, заслуживают ли сведения Кинэта того, чтобы их передать другому.
Переплетчик, по заранее составленному плану, начал с описания места, где встречались участники "Социального Контроля": переулочек, сад, виллы, студни во втором этаже.
– Смотри-ка! Вот они где собираются? – сказала Марила. – Это уже интересно.
И он стал записывать.
– Не заметили вы, принимают ли они меры предосторожности, фильтруют ли приходящих?
– Я к этому еще перейду.
– Хорошо. – Кинэт довольно искусно описал атмосферу собрания.
– Вы знаете, как зовут субъекта, который председательствовал?
Кинэт усмехнулся и сделал легкий жест, как человек методический.
– Минуту терпения, уважаемый, если позволите.
Он сказал несколько слов о том, как одеты были люди, к каким социальным категориям они, по-видимому, принадлежали.
Затем представил резюме прений. Так как он об этом думал два дня, то невольные ошибки, обусловленные его незнакомством с политическими кругами, были затушёваны; но, желая придать важность своим данным, он сгущал краски в иных местах. Довольно безобидное собрание приобретало в его описании характер настоящего заговора против существующего строя, с определенными и близкими целями, – заговора, особенно грозного в связи с участием немца Михельса. В общем, тайные организации различных стран стремились сговориться относительно времени ближайшего революционного движения. Немецкий заговорщик, по-видимому, знал из надежного источника, что его правительство готовится вскоре объявить войну Франции. Французские же заговорщики были с ним согласны в том, что надо воспользоваться нашими первыми поражениями, относительно которых Германия не сомневается, и произвести у нас революцию. Для этой цели они намеревались воспользоваться связями в армии и даже в полиции; и установить новые связи.
При словах "в полиции" Марила скептически кашлянул. Кинэт остановил его:
– Погодите, погодите, многоуважаемый.
И вид у него был многозначительный.
Марила, впрочем, не скрывал интереса, с каким слушал этот доклад. Будучи, по-видимому, совершенно убежден в несокрушимом здоровье полиции, он явно относился гораздо подозрительнее к армии. Покуда ему говорили о чисто политических агитаторах, он охотно пожимал бы плечами. Но легче всего было встревожить его, дав ему заподозрить под прикрытием этой агитации происки, более или менее похожие на шпионаж, и за этими марионетками – руку врага. Во-первых, он был патриотом. Главное же – эта сторона вещей представлялась ему мало знакомой областью. Он был в этом отношении настоящим французом: ему трудно было совершенно серьезно смотреть на опасности, в изучении и устранении которых заключалась его профессия. Все, что касалось гражданской безопасности, было в его глазах столь мало таинственно, что ему казалось немного наивным принимать это близко к сердцу. Зато он был убежден, что не только безопасность армии важнее, – такой взгляд еще можно отстаивать, – но что с этой стороны пускаются в ход хитрости, маневры, дьявольская ловкость, не имеющие никакого аналога в поединке с врагами гражданского общежития. По этой части он был почти так же легковерен, как любой обыватель, читающий алармистские газетки. Он знал, конечно, что в контрразведке полиция сотрудничает с офицерами; но ему представлялось, будто на полицию возлагаются легкие поручения или же второстепенные исполнительные функции, тогда как главную борьбу вокруг секретов ведут офицеры-специалисты, в частности – сотрудники второго отделения. Если бы он работал во втором отделении, то ему, несомненно, было бы также трудно относиться совершенно серьезно к шпионским делам и к этой куче жалких субъектов, которые полгода интригуют, чтобы получить у какого-нибудь капрала чертежи вещевого склада.
Во всяком случае, эффект, который Кинэт приберег к концу, произвел на него должное впечатление.
– Как вы сказали? Табачный магазин на улице Алезия? И хозяин – работал у нас? Вы уверены, что не напутали?
Он размышлял, медленно проводя большим и указательным пальцами правой руки вдоль челюстей.
– Совершенно не понимаю, кто бы это был. Не просто ли это один из тех мелких осведомителей, каких у нас так много среди лавочников и которые при случае работают для нас, сохраняя связи с другим лагерем, или даже притворяются людьми другого лагеря и нарассказали там всяких басен, чтобы голыми руками брать этих ребят? А ведь это была бы, право же, недурная выдумка. Если я правильно понял, порядок у них заведен такой, чтобы новообращенные дефилировали перед этим лавочником и чтобы он давал им визу или отказывал в визе? Если это то, что я думаю, то ведь ничего не может быть забавнее такого трюка: заставить всех этих уродов представляться ему на дому! Этот малый умеет упрощать себе работу. Недостает ему только фотографического аппарата.
Он расхохотался во все горло, потом опять призадумался.
– Все-таки это меня поражает. Я бы об этом слышал. После вашего визита мне опять сообщили, что у нас нет никаких материалов о "Социальном Контроле". Я наведу справки. Выяснить этот случай можно будет быстро. Во всяком случае, вы отличились! О, бесспорно. Я о вас поговорю с начальством. Оставьте мне список запомнившихся вам имен.