Ненавижу тебя, сосед

Вечер на самом деле приятный, я становлюсь говорливой и смешливой, а Никита подхватывает мои шутки, отвечает своими, и к концу, когда кофе выпит, а по счёту уплачено, я не могу перестать улыбаться.

— Спасибо, вечер был фантастическим, — говорю искренне и, встав на цыпочки, целую Никиту в гладко выбритую щёку.

Никита ловит мой подбородок пальцами, его рука на моей пояснице, между нами всего несколько сантиметров пространства, и вот-вот случится поцелуй, который, возможно, изменит всё.

— Тебе понравилось? — обжигает пахнущим кофе дыханием уголок моего рта, задевает губами мою нижнюю, а я замираю, боясь шелохнуться.

Мы стоим возле входа в мой корпус, на улице темно — мы загулялись, заболтались и ночь спустилась на землю, — и кажется, что, кроме нас с Никитой никого в мире больше не существует.

— Я тебя сейчас поцелую, — говорит как-то удивлённо, но я не успеваю отреагировать: Никита накрывает мои губы своими мягкими, тёмлыми, ласкает и нежничает, разрешения спрашивает.

Я не прислушиваюсь к себе, ничего не анализирую, просто тянусь к тёплому телу, обвиваю руками широкие жёсткие плечи, и Никита, будто получив разрешение, прижимает меня к своей груди, а я его тёплый язык уже во всю орудует в моём рту и это…

Это большое и пустое ничего. Как я не пытаюсь себя убедить, его поцелуй — словно пластырь на давно зажившей ране. Бесполезный и пустой.

14. Демид

— Лавров, ты чего такой бешеный сегодня? — тренер хлопает меня по плечу, окидывает с ног до головы мрачным взглядом.

Стадион пустой, команда давно разошлась, а я всё наматываю круги, отрабатываю удары, загоняю себя — делаю всё, чтобы выбить из башки даже намёк на дурь. Мне не нужны лишние мысли, не нужно всё то, что беснуется в моей голове, провоцирует делать глупости.

— Да остановись ты! — рявкает тренер и забирает мяч, точным броском отправляет его на другую сторону поля. — Где твои мозги? Решил угробить себя на первой же тренировке?

Останавливаюсь, хотя организм упорно сопротивляется. Внутри слишком много энергии, которую нужно выплеснуть, иначе взорвусь к чёртовой бабушке. Меня просто разнесёт на ошмётки по всему полю, и на волю вырвется совсем другое существо — дикое и необузданное, с которым никто не справится.

Тренер хватает меня за плечи, хорошенько встряхивает. Он отличный мужик, хотя для кого-то слишком жёсткий — слабакам рядом не место, они просто ломаются. Но это именно та властная и твёрдая рука, которая способна удерживать переполненных тестостероном парней в одной упряжке. Многим Юрий Семёнович стал чуть ли не важнее собственного отца. Его слушаются, заглядывают в рот, выполняют всё, что скажет, потому что знают — он снова приведёт нашу команду к победе, а ещё выслушает, поймёт и даст поблажку там, где она просто необходима, иначе сдохнешь.

— Демид, что с тобой творится? — спрашивает уже спокойнее, но пальцы на моих плечах всё такие же жёсткие.

— Не знаю, — я честен, и тренер видит это. Кивает задумчиво, а на лбу проступают морщины. — Правда, не знаю. Но чувствую, что мне нужно себя загнать, а то наделаю глупостей.

— Нужно ему, — ворчит, отпуская меня. — А мне нужно, чтобы мой центральный нападающий не слёг на больничную койку после первой же тренировки. Юшкин, конечно, тоже неплохой игрок, но до тебя ему далеко.

Получить от тренера похвалу — сложная задача, потому каждый такой разговор — особенно ценный. Не в правилах Титова распыляться на трогательный пафосные речи.

— Мне кажется, без девушки не обошлось, — понимающе хмыкает, а я качаю головой.

— Нет-нет, — слишком поспешно, на что получаю очередной понимающий взгляд.

— Что я, думаешь, молодым не был? — смеётся, и каждый раз его смех напоминает раскат грома. Особенно впечатлительные даже вздрагивают.

Титов мощный мужик, выше многих на целую голову, сильный и громкий.

— Это не из-за девушки, — настаиваю. — Это из-за злости.

Тренер под кожу не лезет, а я не спешу делиться хоть с кем-то подробностями. Только где-то внутри тикают часы, а мысли крутятся вокруг того, что вот сейчас, прямо в этот момент Никита с Синеглазкой гуляют. Наверное, даже целуются, а может и…

— Я ещё пару кругов пробегусь, — срываюсь с места, пока тренер не надумал меня отлупить.

Набираю скорость, выравниваю сбитое нервами дыхание, окунаюсь с головой в любимое лекарство — спорт. Он всегда меня спасал, начиная с тех времён, когда всем моим богатством был кожаный мяч и драные кеды.

Но даже у моих возможностей есть предел. «Сдыхаю», обливаясь потом, мокрая майка прилипла к телу, я срываю её на ходу, в раздевалке бросаю на лавку. Внутри пусто, пахнет скверно, впрочем, это тоже часть моей жизни. Спорт — тяжёлая работа, с массой сложностей, боли и рывков на пределе возможностей. Неприятный запах — не самая большая проблема.

Интересно, он уже провёл её? А она дала себя поцеловать или продинамила?

На голову льётся холодная вода, горячая кожа будто бы шипит, и я только жар и чувствую, никак не могу остыть.

Синеглазка — девушка, которую я ненавижу. Она отравила всю мою жизнь своим предательством, я лишь отплатил ей той же монетой. От её поступка мне стало так больно, будто кожу заживо содрали, и мне захотелось, чтобы ей тоже стало плохо. Горжусь ли я тем, что делал с ней? Нет. Она заслужила. Никто, кроме неё, не знал о моей тайне. И ладно бы моей! Это был секрет моей матери, и после того, как всё вскрылось, мама стала изгоем…

Когда я покидаю раздевалку, волосы ещё влажные, а на часах восемь. Закинув на плечо спортивную сумку, иду, куда глаза глядят, ноги сами несут куда-то, а я всё думаю, думаю, и от мыслей дурацких голова пухнет. Грудь что-то распирает — большое и горячее, чему не могу подобрать названия. Если бы я не проверялся на прошлой неделе, решил, что сердце болит, но я, к счастью, полностью здоров.

Узкая дорога приводит меня к бару. Не раздумывая, вхожу, а внутри привычное оживление. Это моя стихия — в толпе мне проще притворяться кем-то другим, быть легче и проще, без груза дерьма за плечами.

— Оу, какие люди! — Илья машет мне рукой, улыбаясь во все свои белоснежные зубы, а рядом с ним пара приятелей с факультета и, что удивительно, ни одной девчонки. — Дуй к нам, Лавр, у нас тут чисто мужские посиделки.

— А что такое? — бросаю сумку под столик, жму руку сначала Косте, после тощему Женьке, Илье ерошу волосы и плюхаюсь на свободное место, изображаю на лице тревогу. — Ты там случайно не заболел, дорогой мой? Дай пощупаю, нет ли температуры.

Костя, которого в прошлом году выперли из команды за пьянку накануне полуфинала, смеётся и уходит за новой порцией безалкогольного коктейля, на которые перешёл, осознав наконец, что бухло — лучший способ угробить себя в расцвете сил.

— Знаешь, чёт я устал от баб в последнее время, — горестно вздыхает Илья и морщится. — Одни проблемы от них. И главное — говоришь же, что просто потусим пару вечеров и разойдёмся, как в море корабли, так нет же, им всем серьёзные отношения подавай. А зачем мне это ярмо? Пусть я и придурок, но я хочу обратно в команду, а для этого мне нужны все силы, чтобы тренеру доказать, что я не отработанный материал.

— А ты иногда способен генерировать разумные мысли, а ещё придурком себя обзываешь, — обнимаю друга за плечи, шутливо боремся. Говорю тише, на ухо: — Я рад, что ты возвращаешься.

Заказываю кофе «чёрный, как моя душа», парни треплются обо всём, а я просто отдыхаю. Удаётся расслабиться, и чувствую себя почти адекватным, но язык — враг мой, я спрашиваю:

— А Никитос где?

Будто не знаю, чем он сейчас занят. Они с Ясей на шесть договорились, сейчас только начало девятого, вряд ли разошлись.

— Звонил наш Никитос, — Илья подбрасывает на руке зажигалку, а я едва сдерживаюсь, чтобы не выдать своего удивления. А ещё радости, и это мне совсем не нравится. — Дома он уже.

— Оу, так быстро отсвиданились?

Илья окидывает меня мрачным взглядом.