Страница 13 из 13
Ну, известное дело, раз до Москвы дошло, значит, здесь так просто не отделаешься. Много свалилось забот на старшину: ведь из самой столицы едет человек, и, если что не так, пойдет о заставе дурная слава. Старшина усердствовал: несколько раз мыли и перемывали полы, перетирали и без того блестевшие стекла окон, сметали невидимую паутину.
И вот сообщают из штаба:
— Едет... Встречайте.
А Витя, виновник всего этого, ходит сам не свой.
Когда за ближайшей сопкой показалось облачко пыли, наблюдатель сообщил на заставу:
— Едет...
Через несколько минут «газик» въехал во двор заставы. Начальник вышел лично встретить корреспондента.
Вышли, конечно, и все свободные от службы пограничники. Интересно — все-таки корреспондент.
Им оказался средних лет мужчина с добродушной улыбкой. Он энергично выскочил из машины, поздоровался со всеми и в сопровождении начальника заставы прошел в канцелярию. Вскоре он вышел оттуда уже без плаща и шляпы и сказал начальнику заставы:
— Мне обязательно нужно познакомиться с людьми, сходить на границу, как говорится, вжиться в обстановку, сфотографировать вашего героя, взять у него интервью и потом уже писать.
Когда Брылева позвали на «интервью», все ожидали его с нескрываемым интересом. Но прошел час, второй, а Витя все не выходит из канцелярии. Пограничники забеспокоились не на шутку.
— Вот вам и интервью... — бросил кто-то. Но на него шикнули. Наконец Брылев вышел и все бросились к нему.
— Ну как?
— Что там?
— Ничего, — улыбаясь, ответил Витя. — Просто поговорили с ним. — И взглянув на часы, Витя спохватился: — Ой, мне же пора на службу.
Спустя три дня корреспондент уехал.
А через месяц на заставе читали журнал, в котором был помещен портрет Брылева и очерк о нем.
Будем ждать
Все началось с того, что Толик получил письмо. Он стал чаще браться за книги, газеты и журналы. Вроде бы в этом нет ничего особенного. Но именно это и показалось мне не вполне естественным: то, бывало, не заставишь его, а тут вдруг — на́ тебе...
Подхожу я к нему однажды и заглядываю через плечо: газеты, журналы, а поверх — книжечка. Читаю: «Устав КПСС». Ага, ясно! Увидел он меня и как ни в чем не бывало сказал:
— A-а, это ты?
— Я, — отвечаю. — А скажи-ка, дружище, что это ты задумал?
— Я, — говорит, — ничего. Откуда ты это взял?
— Ничего, говоришь? — И отодвигаю журнал.
Он смотрит на меня и улыбается.
— Раз так, садись, слушай и смотри.
Сажусь, слушаю. Он листает журнал. Фотография. Внизу подпись: «Эти комсомольцы приехали на стройку по путевкам». Прочитал и смотрю на него вопросительно.
— Надумали мы после демобилизации на эту самую стройку ехать.
— Постой, постой. Вот так, одним махом? Нет, я не могу. Да потом и Люся...
— Все уладится. А Люсю мы заберем с собой.
— То есть, кто это «мы»?
— Кто? Я, ты, Вася и Коля. Все уже согласились. Слово за тобой. Мы хотели это сделать тактично, с подходцем. Не получилось.
— А как с вступлением в партию?
— Это я сам решил.
И вот он стоит перед комсомольцами. Он весь перед нами — прямой, твердый. Он не подведет. Оправдает.
Кто-то просит:
— Расскажи о себе.
Он встрепенулся, задумался и начал сбивчиво рассказывать. А я сижу, нервничаю, может быть, даже больше, чем он. Ведь я его знаю лучше, чем себя. Когда наши отцы ушли на фронт, нам на двоих было три года. Отцы не вернулись, погибли... Мы вместе ходили в школу, играли в футбол... А потом почувствовали себя взрослыми и пошли работать. Ничего героического не совершили. Даже не поймали ни одного нарушителя...
— Ясно! Ставлю вопрос на голосование, — прерывает Толю председательствующий.
Я тревожно оглядываюсь и успокаиваюсь: лес рук.
А через некоторое время мы опять собирались и голосовали. Правда, теперь уже за путевки, по которым мы поедем на стройку.
Я говорю «мы», потому что нас пятеро: Толик, Вася, Коля и я с Люсей.
А с Витькой беда: последние дни он просто не отходит от нас.
— Я, — говорит, — тоже приеду. Ждите.
— Хорошо. Будем ждать.