Страница 37 из 52
А почему Николетт вдруг вздумала избегать хозяина замка? Потому что сегодняшней бессонной ночью она кое-что поняла для себя. Она лежала в постели и вспоминала свои вечерние шпионские похождения, которые неожиданно закончились поцелуем с Теодором. В тот трепетный момент она даже не осознала до конца, что произошло. События наслаивались одно на другое – слежка за «лазутчиком», неожиданно обнаруженный в беседке папенька, падение в траву с визгом, который Теодору пришлось заглушать необычным способом. Но ночью, в тишине своих покоев, Николетт осознала, что это был поцелуй. Её первый поцелуй с мужчиной. Такой волнительный, такой головокружительный, несмотря на то, что голове тем вечером и без поцелуя, конечно, было от чего пойти кругом.
Николетт считала себя реалисткой и не любила прятать голову в песок, а потому смело продолжила анализ своих чувств и впечатлений, и пришла к неутешительному выводу – она увлеклась Теодором. А если быть ещё честнее с самой собой – влюбилась. Как такая оказия могла приключиться с бдительной и осторожной Николетт, она не понимала. Но какое же это волшебное чувство – ощущать, как сильнее начинает биться сердце при одной мысли о сероглазом лорде. Хотя, сказать по правде, радоваться-то тут особо было нечему. Этот сероглазый лорд, каким бы не казался Николетт привлекательным, на самом деле тот ещё прохвост, не желающий даже думать о женитьбе. А от таких лордов благовоспитанным юным леди нужно держаться подальше, а не влюбляться в них. Но Николетт трудно будет держаться от него подальше, учитывая, что она работает писарем в его замке и, более того, должна изображать его невесту.
Противоречивые мысли мешали заснуть всю ночь. Снова и снова накатывала трепетная волна, при воспоминании, как губы Теодора касались её губ. Итогом ночных метаний стало решение – взять паузу всё обдумать. Попытаться пока держаться от хозяина замка подальше и посмотреть, что будет. Сможет ли Николетт подавить чувства и остаться беспристрастным работником или обречена на страдания от неразделённой любви? Страдания в планы не входили. И, хоть логика подсказывала, что к этому всё и идёт, никакой подавленности в душе Николетт упорно не ощущала. А только волнение и жёстко подавляемое, но всё равно прорывающееся сквозь установленную броню возмутительное желание ещё одного поцелуя.
И вот как со всем этим находиться рядом с Теодором? Хорошо, что он был занят последними приготовлениями к приёму, и оставил Николетт с Домиником в галерее, а сам вынужден был удалиться. Зато к экскурсии присоединился папенька. Два отца уже успели познакомиться и общались так, словно были давними приятелями.
Николетт подводила их то к одному полотну, то к другому и рассказывала о мастерах, из-под кисти которых вышли работы. Папенька, подражая Доминику, заинтересованно разглядывал картины, изображая пылкого любителя искусства. А сам Доминик сыпал похвалами. Причём не только в адрес художников и их полотен, но и в адрес экскурсовода, приводя Николетт в смущение.
– Какая начитанная юная леди! Господин Огюстье, я очарован вашей дочерью. Вы замечательно её воспитали.
На щеках папеньки играл румянец гордости за свою младшенькую.
– Не буду спорить, господин Доминик. Моя Николетт сама благовоспитанность. Кроткая, послушная, молчаливая.
Доминик встретил эти слова отца добродушным смехом.
– Я бы отметил другие качества Николетт. Самостоятельная, целеустремлённая, решительная. И, знаете, что я вам скажу, дорогой Огюстье, только такая юная леди и сможет сделать моего сына счастливым.
Доминик едва успел закончить мысль, когда в его поле зрения попал стенд, на котором была размещена картина в стиле упрощенизма. Он моментально замер то ли в изумлении, то ли в возмущении, склонив голову на бок.
– О боги! Откуда у Теодора это полотно?! Это же знаменитая работа кисти Де-Ренаурдино «Ранняя осень в лесу»!
Николетт озадаченно посмотрела на папеньку. Кажется, отец уверял, что художник этими жёлто-зелёными горизонтальными полосами изобразил бескрайние поля ржи и пшеницы. Эти полосы, сказать по правде, и на поля-то были похожи с большой натяжкой, а уж где тут Доминик лес рассмотрел?
Но Доминик продолжал пребывать в крайнем возбуждении. То подходил ближе, то отдалялся, продолжая рассматривать картину всё так же – склонив голову на бок, будто ему шею свело.
– Изумительно! – восклицал он. – Я в восторге! Как давно я мечтал пополнить свою коллекцию подобной работой в стиле упрощенизма. Только не могу понять, почему Теодор расположил картину боком?
Доминик вопросительно взглянул на Николетт. И только теперь она осознала, почему он так странно наклоняет голову. Это ему не шею свело – это, оказывается, картина висит верх ногами, вернее, лежит на боку. Полосы на ней, на самом деле, не горизонтальные, а вертикальные.
Николетт подозвала слуг, чтобы полотно развернули. И бескрайние поля превратились в деревья. Хотя, положа руку на сердце, даже в таком правильном положении разглядеть на картине лес, можно было только очень издалека, прищурившись, и подключив всю фантазию.
Однако Доминик продолжал искренне восхищаться. Папенька, похоже, совершенно не ожидал такой реакции, и вначале пришёл в крайнее изумление, но быстро сориентировался.
– Это приданое Николетт. Картина, как Вы сами понимаете, обошлась мне очень не дёшево. Стоила целого состояния. Но для моей малышки мне ничего не жалко.
Доминик потискал папеньку в объятиях, продолжая ахать от восторга.
– Буду всеми возможными способами убеждать Теодора, уступить полотно мне. Пусть просит взамен всё, что хочет.
Нетерпение заставило Доминика извиниться перед Николетт и папенькой:
– Позвольте на время оставить вас. Хочу немедленно переговорить с сыном.
Глава 44. Удар судьбы
Глава 44. Удар судьбы
Теодор не очень любил устраивать приёмы. Особенно такие грандиозные, как сегодняшний, когда для развлечения гостей предусмотрен не только обильный обед, но и танцы. Но именно сегодня его, как ни странно, не раздражало приближение танцевального вечера. И он даже знал почему. Причина в маленькой неугомонной юной леди, которая с недавних пор живёт в замке и с которой ему предстоит изображать на балу жениха и невесту. А значит, можно будет танцевать только с ней, прижимая к себе чуть теснее, чем позволяет этикет. После вчерашнего совместного падения и того, что за этим последовало, он только об этом и думал – о том, чтобы прижать её к себе потеснее, а ещё лучше повторить то, что произошло. Даже жаль было, что больше не придётся совместно выслеживать шпиона. Сегодня ночью Теодору удалось вычислить, кто из слуг был подкуплен генералом Дидье и докладывал ему о гуляющих по замку слухах.
Матис тоже ждал приближения бала с нескрываемым нетерпением. Помогал Теодору с организацией – всё утро был на подхвате. Они шли в обеденный зал, проверить, как слуги справляются с сервировкой столов, когда Матис признался:
– Собираюсь сегодня начать официально ухаживать за Августой.
Для Теодора это новостью не стало. Только слепой не заметил бы, как брат увлечён племянницей короля. Но в неофициальном общении Матис пока не слишком преуспел. Августа продолжала поддерживать дистанцию. Её можно понять. Она с самого начала знала, что Матис пытался избежать помолвки, наняв служанку исполнить роль возлюбленной.
– Ты уже рассказал родителям, что за юную леди ты им представил в прошлый раз?
– Поговорил пока только с мамой.
– И как?
– Пожурила, но не сильно.
– Не сильно?
– Да. Так и сказала, что не будет меня сильно журить, хоть и заслужил, потому что за неё это сделает отец, как только узнает, что я пытался их провести.
– Она права. Отец будет метать громы и молнии. Мало тебе не покажется.
– Ничего, переживу. Кстати, не видел его? Надо успеть поговорить с ним до начала бала.