Все мои лица

Потом подруга повела меня покупать телефон. Ясное дело, на неё симку оформили. Нашли банкомат, посмотрели сколько денег у меня на карточке. По нашим понятиям, было дофига. Жизнь засверкала новогодней гирляндой. Мы прошлись по магазинам, купили какие-то тряпки мне и пижаму с тапками для Машки, ну чтоб ей было во что переодеться у меня. Совершили набег на универсам и с пакетами, полными вкусняшек, вернулись домой.

Это был самый прекрасный вечер в моей жизни за последние сколько(?) – шесть(?) семь(?) месяцев. Сколько бы ни прошло с момента, как я села к лихому джигиту в машину, а всё же кошмар закончился.

Следующие вечера, да и дни с утрами до кучи, тоже были прекрасны. Я спала, сколько хотела, читала книги, валяясь в большой родительской, а теперь моей собственной кровати, смотрела киношки по планшету. Да, купила себе окно в мир побольше, чем мобильник. Вообще, первые две недели я с упоением ходила по магазинам. Особенно по шмоточным. Не столько покупала, сколько рассматривала, примеряла. Нет я не просто натягивала на себя очередные джинсики, платья или блузочки. Стоя в узкой кабинке, вертясь перед зеркалом, я примеряла новую жизнь.

А снег, разогнавшись, падал и падал каждый день, прятал несовершенства города под плотной чистой пеленой. И город становился новым, незнакомым, сказочным. Я осваивала его, заходила в маленькие кафешки, садилась у стойки и разговаривала с девушкой или парнем, с тем, кто готовил мне вкуснейший капучино. Бродила по торговому центру, удивляясь размаху пустого, искрящегося светом пространства. Терялась между завешанными шубами стойками, как в пушистом лесу. Выныривала оттуда, чтобы тут же пропасть в парфюмерном отделе среди девчачьих сокровищ, всех этих блестящих баночек, тюбиков, карандашиков, кисточек, теней, туши, румян. Возвращаясь домой, я обязательно заходила в петит узбек. Мой ритуал.

«Как ваши дела, Рустам?» – этот вопрос, как ключик, открывал нашу беседу. Он рассказывал о том, что были гости, и жена приготовила сказочный плов, с настоящим кунжутным маслом, что дети опять в соплях, откуда только эта зараза берется, что у тачки совсем не тянет движок, и пора брать новую, иначе ремонты вконец разорят его. Я тоже что-то говорила. Прочитанная книга, фильм, виденный накануне, всё шло в дело. Мне необходимо было разговаривать с людьми. Чтобы чувствовать себя настоящей – накапливать свою личную историю, ощущать собственную материальность, тяжелеть, плотнее стоять на земле.

По ночам мне снились куклы. Вроде в примерочной кабинке верчусь между зеркалами в сногсшибательном платье. И вдруг вижу, что отражения застыли и смотрят на меня. Это не отражения, это они, барби из кукольного дома. Они выходят из зеркал, окружают. Их вовсе не шестеро, больше. Кабинка теряет стены, пространство обретает бесконечность. И вся бесконечность заполнена куклами, синее платье в пол, разноцветные прически. Они подхватывают меня, уносят, как волна в отлив.

Я – одна из них.

Я – они.

***

Новый год мы встретили с Африкой вдвоем. Для меня других вариантов не было. А для неё? Наверняка, у Машки уже была компания, но она опять, как в детстве, дарила мне себя, преподносила на тарелочке. И я пользовалась. Даже не стала спрашивать, были ли у неё свои планы. Мы поставили елку, украсили её игрушками из большой коробки, что хранилась в чулане за моей детской комнатой, купили торт, кока-колы и шампанского. Чем не праздничный стол? Когда президент из телевизора перечислил все, чего ждал от нас в следующем году, и пробумкали экранные куранты, мы вынеслись на улицу с хлопушками, петардами и бенгальскими огнями. Поорали, повалялись в снегу и пошли в Машкину общагу.

Я все-таки смилостивилась, решила, пусть она будет со своими. И я с ними. Мы опять что-то пили, ели, шатались по неспящему городу, теперь уже толпой. Я перезнакомилась со всеми. Но к утру не помнила, кто есть кто, и вообще, чем мы вчера занимались. Очнулась я в общежитской коечке с Африкой в обнимку далеко за полдень. С раскалывающейся башкой и абсолютным счастьем в сердце.

Нет, одного парнишку я запомнила. Еще бы, это был не просто какой-то там Машкин однокурсник или сосед по общаге, это был её парень. Звали его Борькой. Но не Борисом. Полное имя этого высокого, как каланча, несколько нескладного парня было Боромир. Родители его по молодости были толкинутыми на всю голову, они и познакомились на игрищах: будущая мать бегала Галадриэлью в занавеске, а будущий папаша махал мечом. Но он, хотя бы, сохранял принадлежность к человеческой расе. Когда дошло дело до выбора имени наследнику, они чуть не передрались: мамаша видела своего отпрыска не иначе как Элендилом, но отец упёрся – имя должно быть человечьим. В результате написали несколько имен на бумажках и сунули в чепчик. Жребий решил, быть сыну Боромиром. Я считаю, повезло: звучит, вполне себе. Даже по-славянски, вроде. Хуже, если б пришлось жить Арагорном или Брандиром каким-нибудь. Представляете, Арагорн Васильевич Тятин?

Почему Машка выбрала Борьку Тятина, мне было не понять. Ничего особо привлекательного в нём не было. Парень как парень. Обыкновенный. Вот Машка необыкновенная: как стрельнет своими глазами африканскими, шрапнелью из-под густых ресниц, так парни снопами к её ногам и валятся. Но уж видно, её саму осколками накрыло – влюбилась в Тятина.

Иной раз Африка добавляла меня к их с Борькой совместным выходам. В киношку и в кафешку – пойти в торговый центр, посидеть в фудкорте с теремковыми блинчиками или жареными куриными ногами с картошкой фри, поболтать о том о сём, потом посмотреть какой-нибудь очередной марвел. Жвачка, конечно, но что дают, то и смотрим.

Я думала, это было начало моей новой жизни. Но это оказалась лишь передышка.

Глава 7

Воспитанник детского дома обязан: …быть ответственным за свою жизнь и здоровье других граждан… (Правила внутреннего распорядка для воспитанников детского дома).

Обычный зимний вечер. Мы сходили в кино и расстались, Машка с Борькой порулили в общагу, а я домой. По дороге заглянула в «петит узбек». Сгущенки купить к чаю.

– Как ваши дела, Рустам?

Всплескивает большими руками:

– Работать никто не хочет. Поставил племянника продавцом, на третий день ушёл. Спасибо, мол, дядя Рустам, но это не для меня. А что для него? В телеграме весь день чатиться?

– А вы, Рустам, меня на работу возьмите. Я, конечно, не умею, но научусь, честно.

Сказала в шутку и тут же подумала, а правда, почему бы не работать продавщицей, сколько можно дома сидеть. Рустам меня и без паспорта взял бы, наверно. Тот смеется, посверкивает рафинадом зубов:

– Я строгий. Ругаться буду. Ты, Лена, сто раз подумай.

Тоже улыбаюсь:

– Я подумаю.

Прошла мимо манекенов в шубках, едва намеченные лица безглазо пялились сквозь витрину. Привычно подняла глаза ко второму этажу – в одном окне светился маленький жёлтый огонёк – уходя, я оставляла на подоконнике ночник-сову. Чтобы чувствовать, что дом ждёт меня. Свернула в арку, ведущую во двор. Повернула ключ в замке. И тут же кто-то толкнул меня в спину, так резко, что я влетела в прихожую выпущенным из пращи камнем. Рухнула плечом на ступеньки лестницы. Дверь сзади захлопнулась. Развернулась и чуть не заорала. Не заорала, потому что перехватило горло, и крик застрял в нём рыбьей костью. Олег! Лицо перекошено злобной гримасой. Наверно, он считал, что это улыбка.

– Сбежать от меня вздумала?! Не вышло, Эвелина, не вышло. Ты не сможешь от меня уйти.

Бросился на меня. Рефлекторно махнула свалившейся с плеча торбой. Как от мухи отмахнулась. И въехала ему в лоб банкой сгущенки. Он тормознул, схватился за лоб. Я кинулась вверх. Рык обманутого зверя за спиной. Далеко не убежала. Схватил за капюшон, потянул к себе. Сунула кулаком, не глядя, по его щеке потекла кровь. Ключ! Он все ещё зажат у меня в кулаке, и конец его торчит между пальцами. Ключ рассадил его лицо. Нет, страшную морду, оскаленную, готовую загрызть меня. Боль и кровь на мгновение остановили хищника. Схватился за щеку. Зашипел, уставившись на свои окровавленные пальцы. Бежать! Бежать, пока не очнулся. Бросилась в глубь квартиры, мимо своей детской, в чуланчик. Там был черный ход. Тяжелая старинная дверь, перекрытая засовом. Никаких замков, только засов. Куда вёл ход, я не знала. Снаружи открыть было невозможно. Только выход. Мой единственный выход. В детстве мне строго-настрого было запрещено открывать засов, да у меня и сил бы не хватило. Это были ворота, ведущие в замок принца или в пещеру дракона, смотря во что я играла. Теперь это был путь к свободе.