Страница 12 из 13
* * *
– И? – вопросительно приподняла я бровь. – Мораль-то где? В любой сказке есть мораль. Исключение разве что «Курочка Ряба» составляет.
– Мораль в том, Марфушенька, что весть твоя на виду лежит, а мы её в упор не видим. Преемница ты, а не вестница. Тропой Марфы по болоту ходишь, на могилку её приходишь, бусы вот свои она тебе отдала, потому как быстолковые мы и намёков не понимаем. Только из тебя хранительница, как из Батона белый лебедь. Ты ж лес не любишь.
– Не люблю, – согласилась я.
– И жить здеся не станешь.
– Не стану. И в сказки не верю, и ведьмой лесной быть не хочу. В любом случае здесь скоро никто жить не будет, а лес этот с землёй сравняют, поэтому, я думаю, вопрос исчерпан.
– Угу, – поморщилась Клавдия Ильинична. – Исчерпан. Спать надо. Утро, как говорится, вечера мудренее.
Глава 9. По закону равновесия
Вот понарасскажут на ночь ерунды всякой, а ты потом мучайся до утра кошмарами. Это ужас какой-то. Я во сне то от волков убегала, то вообще непонятно от кого. В болото провалилась, но утонуть не успела, потому что проснулась. Ещё и с дивана грохнулась – он у них старый, узкий и не раскладывается. А потом мне вообще приснилось, что я решила бульдозер остановить, который приехал в Лесное дома сносить. Легла в знак протеста поперёк дороги, трактор этот на меня сверху наехал, рычит… Просыпаюсь, а на мне Батон лежит и мурлычет блаженно. Не ночь, а аттракцион «доживи до утра, сохранив рассудок».
Проще говоря, я не выспалась. Встала на рассвете – злая, опухшая, под глазами круги. Тихонько, чтобы не разбудить хозяев, выбралась во двор и кота наглого туда же за шкирку выволокла. Он, кстати, не особенно упирался. Ему, кажется, даже понравилось.
– Гуляй, чудище блохастое, – вежливо наподдала я ему под зад, помогая спуститься с крыльца.
Мне бы тогда собраться и удрать домой, пока чокнутые старики не проснулись, но на улице так хорошо было – тихо, прохладно, лесом пахнет. Суббота. На работу не надо. Дома меня никто не ждёт. Когда я ещё вот так на природу выберусь? Вокруг Вырвинска везде леса, но это не то. Там пыль, воздух совсем не такой, город слышно, а тут птички щебечут.
Стоило мне подумать о птичках, как где-то недалеко от деревни послышался шум, очень сильно напоминающий работу тяжёлой техники. Звук доносился с той стороны, где располагался мост – это километра два от Лесного, не больше, если по прямой вдоль реки добираться. Я по этой дороге ни разу ведь не ходила и не ездила. Подумала: «Не стройку века же они там прямо сейчас развернуть решили». И заодно решила полюбопытствовать, как местный леший отнесётся к тому, что я не его любимой тропой по лесу хожу – так, просто ради интереса.
Хорошая дорога, прямая. Слева лес с просветами давно пересохшего болота, справа – тоже лес, но только до реки. Полоса метров пятьдесят в ширину. И тоже чахлая, как будто на этой земле нормальным вековым соснам некогда было вырасти. «А когда им расти, если болото только лет десять-пятнадцать назад ушло?» – мысленно возразила я самой себе и обнаружила растущую по обочинам дороги землянику. Вспомнила наставления Бориса о том, что какие-то лесные духи по рукам надают, если неспелые ягоды рвать, и от пуза налопалась спелых. Вкусная земляника – сладкая, ароматная.
– Мяу! – догнал меня приставучий Батон.
– Я далеко иду, у тебя лапки устанут, – предупредила я его.
– Мяу! – ответил мне котяра, задрал хвост трубой и ускакал вперёд.
Отбежит, подождёт, отстанет, потом догоняет, снова вперёд убегает… Я всё ждала, когда ему это надоест, но так и не дождалась. Он ещё и землянику у меня требовал. Первый раз такое видела, чтобы кот с удовольствием ягоды уплетал. И ведь они у него прямо перед носом на кустиках висят – пасть открой и жуй, так ведь нет! Ему надо было с руки ягодку взять, в пылюку её уронить, извалять там и только потом слопать. И об ноги мои ещё потереться в знак благодарности. А сыроежку жрать не стал – я предлагала.
Ближе к развилке лесная полоса между дорогой и рекой основательно расширилась, но шум всё равно было слышно очень хорошо. И голоса мужские тоже, хотя к словам я особенно не прислушивалась – работают люди, орут, технику перекричать пытаются. А когда мы с котом за развилку свернули, «стройку века» ещё и видно стало, но не слишком хорошо – далеко ведь. Только почти у самого моста я поняла, что это не стройка никакая, а с точностью до наоборот. Батону шум не понравился, он в кусты смылся, а я набралась наглости, поймала за рукав первого попавшегося на пути рабочего в спецовке и каске и поинтересовалась:
– Уважаемый, а что это тут такое происходит?
Тоже криком, естественно – иначе он меня не услышал бы.
– А ты слепая что ли? – проорал он мне прямо в лицо, обдав перегаром. – Демонтаж моста тут происходит! Дорога перекрыта! Через Мухино объезд! Туда иди, если надо!
Демонтаж, ага. Они этот несчастный мост просто по брёвнам тросами растаскивали. Доски к моему приходу снять уже успели и кучкой на другом берегу сложили. Я подумала немного, прикинула расстояние до Мухино и снова привязалась к рабочему.
– А кто разрешение на снос моста дал? Здесь же люди живут!
– Дед Пихто разрешение дал! Отстань! Не мешай работать! Серёга! Вправо его тяни! Вправо, говорю!
Дед Пихто… Я это выражение с детства не слышала. «Кто, кто… Дед Пихто!» – отец мой так говорил иногда и ни разу толком не объяснил, что это за дед такой. Я лет до семи думала, что это брат Деда Мороза.
Постояла немного, посмотрела на творящееся безобразие, а потом развернулась на сто восемьдесят градусов и пошла к Никулиным за оставленным там ноутбуком. Если верить карте, то протяжённость этого вроде как острова в длину составляет километров десять, а в поперечнике – километра четыре. Это получается, что если я хочу вернуться домой, то мне нужно будет от Лесного два километра до развилки топать, потом ещё три с небольшим километра до другого моста, а там километров семь только до ближайшей деревни. Мухино ещё дальше. Есть и третий мост – там, где рукава реки снова вместе сходятся. Чтобы туда попасть, надо либо через пионерский лагерь топать километров пять, либо через охотхозяйство, где кабаны, злые сторожа и хворый, но наверняка зубастый пёс. Проще говоря, жителей Лесного поставили в такие условия, что если кому-то плохо станет, и нужно будет хотя бы по экстренному и везде доступному номеру «скорую» вызвать, то к приезду врачей спасать уже будет некого.
«Не мытьём, так катаньем», – зло подумала я и свернула на развилке не в «другое лево», откуда пришла, а туда, где раньше через лес ходила. Какая разница, если леший меня всё равно к кладбищу выведет?
Марфина тропа… Пока я ничего об этой тропе не знала, то и не приглядывалась особо. В прошлый раз мне казалось, что это просто самый обычный лес, но после услышанной накануне сказки он каким-то другим стал. Не знаю. Неуютный какой-то. И Батон куда-то запропастился, одной идти пришлось. С котом хоть объяснение было тому, что чужое присутствие рядом ощущается, а без кота… Без кота жутковато стало. Я на часы в телефоне посмотрела – шесть утра. Рань ранняя. Некому в такое время по лесу шастать, а всё равно было такое чувство, что не одна я иду.
«Интересно, а что будет, если свернуть?» – неожиданно решила я для разнообразия поискать очередные неприятности на свою многострадальную пятую точку. Направо посмотрела, налево… И поняла, что я уже перед кладбищем стою. Пару секунд назад вперёд смотрела – лес был. «Ведьмовская телепортация», – мелькнула в голове забавная мысль, и ноги снова понесли меня к могилке Марфы Оленевой, возле которой на бревне вылизывал лапки рыжий предатель Батон.
– Сбежал, оглоед усатый? – погладила я его по голове и села рядом. – А мне одной идти пришлось. Знаешь, как страшно? Хозяйка твоя права – я лес не люблю. И он меня не любит. У нас взаимная неприязнь. Здесь хорошо, да, но я городская, Батончик. И не Марфа, а Элеонора. Не Оленева, а Климова. В сказки не верю, в ведьм тоже. Ошиблась Марфа Алексеевна. Не ту преемницу для внучки своей выбрала. Не могу я ничего для вас сделать. Бусы порваны, мост разрушен… Бусы порваны… Чего это я о них вспомнила?