Бурелом

Светало, когда с заломом было покончено.

— Закуривай! — устало сказал Наумов. Присел на борт лодки и тотчас заклевал носом.

Расселись передохнуть и остальные. От усталости трудно даже свернуть цигарки. Председатель колхоза запахнул полы брезентового плаща и, не попрощавшись, побрел в село через хлюпкое поле. Было слышно, как его сапоги чавкали по раскисшей земле. А поле парило, и вскоре фигура председателя точно растаяла в дрожащем мареве занимавшегося дня.

Небо над тайгой становилось все светлей и выше…

Рита с утра среди рабочих. За советом они идут к ней, подписывать бумажку — к Наумову. Сегодня Леонид Павлович заявился в контору сонный, вялый. Он поминутно вздыхал и в гробовую доску клял «двенадцатый». Зевота раздирала рот. Не выдержал, махнул рукой, побрел домой спать. Управляйся, Маргарита Ильинична, одна. А ей страсть как не хочется сидеть в конторе, когда на дворе весна, когда так и хочется на солнышко. Но в коридорчике толпятся люди, ожидают приема.

— Ну, кто с чем, заходи! — выкрикивает она в коридор. Садится за наумовский стол, наскоро поправляет перед зеркальцем волосы.

В кабинет не входит, а прямо-таки влетает Катерина. У вдовы обиженный вид. Еще от двери она начинает размахивать руками.

— Вы женщина, Маргарита Ильинична, вы должны меня понять!.. — Катерина пускает слезу и громко на всю контору сморкается. — Это же форменное безобразие! Вчера нарезали огороды, и — хвать, отполовинили! — рубит она ладонью перед самым носом у Риты. — Но у меня же Петро?! Я не одна.

— Но он же вам не муж — осторожно пытается возразить Рита.

— А кто ж он мне?! Ты хочешь сказать, что я шлюха! Может, я честнее других женщин. Мы с Петром живем, ни от кого не скрываем…

«На что она намекает?» — густо краснеет Рита.

— Хорошо, я поговорю с председателем комиссии. Кто там, старик Сорокин? — вдруг упавшим голосом говорит Рита.

— Да, да, он, дьявол! — радостно спохватилась Катерина. — Ты, уж, милая поговори с ним, — улещает вдова.

Вторым в кабинет входит шофер Николай Ерохов. Парень цокает подковками сапог по полу, бросает на стол кепку.

— Отпускайте, Маргарита Ильинична! Уезжаю.

— Почему? — машинально спрашивает Рита, откидывается на стуле. Краска еще не сошла со щек. — Не нравится работать в лесу?

— Не-ет, — тянет парень. — Домой потянуло, в колхоз. Там сейчас самая горячка начинается, а мать пишет — шоферов маловато. Я же с детства в колхозе был, а после армии не захотелось ехать.

— И снова сбежишь.

— Что вы, Маргарита Ильинична! Это твердо.

— Давай заявление, я скажу Наумову, подпишет. — Спасибо, Маргарита Ильинична!

— Всего хорошего, Николай. Только в колхозе береги машину, не гоняй, как здесь, — напутствует Волошина.

— Будьте уверены, троих-то уж больше никогда не посажу, — улыбается парень.

Еще четверых рабочих приняла Рита, а потом сбежала. Сбежала на нижний склад. Скатка шла ниже моста. С реки тянуло прохладой. Ветер доносил рокотание тракторов, выкрики рабочих. В этой сутолоке Рита свой человек. «Я не шлюха, мы с Петром живем, ни от кого не скрываем…» — звучат в ушах слова Катерины. «А я, что же, выходит шлюха, шлюха?» — Ноги вдруг у Риты ослабели, она ощутила страшную усталость, точно напряжение последнего месяца сказалось именно в эту минуту. Рита присела на обрезок бревна… Со стороны казалось, что Турасов ворвался в ее жизнь, как ветер в распахнутую форточку окна: подхватил со стола разбросанные листки — и закружил их… Нет, все это было намного сложнее, чем казалось с первого взгляда, и чувство к Турасову росло постепенно. Платон только разбудил его, сейчас оно плеснуло через край… Для Риты теперь не было человека дороже, чем Турасов. Отец не одобрял ее выбора. «Все не как у людей, — говорил Илья Филиппович. — Открыто и свадьбу не сыграешь, ведь он не разведен с бывшей женой…» Софья Васильевна по-матерински жалела дочь и защищала ее. «Что же, что не разведенный, — возражала она мужу. — Если друг дружку любят, им теперь ничто не помеха. Была б у него хорошая жена, приехала бы давно», — по-простому рассудила женщина…

— Маргарита Ильинична, товарищ технорук, — машет рукой мастер нижнего склада Логинов. У него сутулая спина и неимоверно длинные руки. Издалека такое впечатление, будто он идет на четвереньках. — Прямо беда с этими косами, — говорит Логинов, сглатывая окончания слов, — хоть выгрызай изо льда бревна…

«Бревна, бревна, — вслед за ним повторяет про себя Рита. — Какие бревна? Ах, да!» Она вскидывает голову, медленно соображает.

— Их будем скатывать в последнюю очередь, — наконец принимает она решение. — К тому времени лед подтает…

— Едва ли, — переминается Логинов и делает какое-то странное движение руками.

— Ладно, что-нибудь придумаем. — Рите не хочется сейчас задумываться над этим. И так голова кругом идет. А в ушах стоит звон, долгий и нудный звон.

Но Логинов продолжает что-то говорить о скате, о ранней весне, жалуется, что на скатке недостаточно тракторов. Мастерам всегда недостаточно механизмов, им хоть весь тракторный парк подавай. Рита почти не слушает Логинова. В сердце заползает непонятная тревога: все утро она ждала от Турасова телефонного звонка. Еще не было такого дня, чтобы он не позвонил. Не заболел ли? Рита не выдержала и позвонила сама. Ответил главный инженер: «К нему гости приехали, хи-хи!» — нагловато прохихикал он в трубку. «Но о чем это Логинов говорит?»

— Много еще осталось? — спрашивает у него Рита.

Логинов недоуменно смотрит на технорука. Он сбит с толку — к чему такой вопрос, ведь сама видит и знает не хуже его. Но раз начальство спрашивает, надо отвечать.

— Да порядочно еще.

— Хорошо.

«Хорошо! Что же тут хорошего, если еще много скатывать». Логинов косит глазами на технорука, прячет в морщинистую ладонь понятливую улыбку. Ясно, весна и техноруку вскружила голову. Логинов, словно боясь оторвать Риту от ее мечтаний, тихо, с носка на пятку, уходит к реке. За дорогу несколько раз оглядывается, разводит длинными ручищами и отчего-то глубоко-глубоко вздыхает. Молодость. Молодости всегда завидуют те, у кого за плечами не один десяток лет.

«Ну что же ты, Ритка, раскисла?» — спрашивает она себя, старается прогнать прочь усталость. Но вместе с усталостью наваливается скука. Скука — страшнее усталости. Она пиявкой присасывается к девичьему сердцу. Сердце нехотя толкает кровь, сердце, кажется, вот-вот остановится. Как надоела эта любовь за углом, как надоела! Они поженятся, как только Турасов получит развод от жены. Интересно бы посмотреть, какая она — жена Турасова. Сам Турасов мало и нехотя говорил о ней. А если и говорил, то Рита следила за каждым движением его лица, она так боялась увидеть на этом лице хотя бы малейший намек, что он еще любит ту… Но что за гости приехали к нему, почему он не позвонил? Что означали эти идиотские насмешки главного инженера?..

Рита встает с бревна. Ноги, как деревянные. Ей бы следовало еще побыть на нижнем складе, но она поворачивает назад, в поселок. И поселок ей вдруг кажется серым и маленьким, как птичье гнездо, и небо над ним рыхлое, как по весне снег, вязкое и как бы неумытое. «Корешов сбежал на сплав, мальчишка, — думает Рита, тяжело ставя ноги. — Витька Сорокин даже здороваться перестал, обижаются, а понять не хочет никто, даже мама. Им странно, что получилось все «вдруг». Может быть, оно всегда так и получается…» — Рита смотрит на часы, скоро обед, не стоит идти в контору.

Дома спокойно, чисто, уютно.

— А у меня обед-то еще не готов! — всполошилась Софья Васильевна. — Борщ только закипел…

— Спасибо мама. Я не хочу пока есть.

Софья Васильевна покачала только головой.

Рита прилегла на кушетку, закинула руки за голову. «Гости приехали, гости приехали, хи-хи-хи!» Она набросила куртку, решила сходить к Наумову.

«Попрошу машину, попрошу машину», — стучало сердце.

Дом у начальника участка новый, отстроенный прошлой осенью, еще не оштукатурен снаружи. Рите как-то не приходилось бывать у Наумова на квартире. О жене его, Надежде Лукьяновне, ходили в поселке слухи, как о ревнивой женщине. Она встретила Волошину не очень-то приветливо. На ней был замасленный фартук, в вырезе платья видны бретельки комбинации. На кухне, на плите, что-то шипело, потрескивало, тянуло гарью. Хозяйка проводила Волошину в комнату, ревниво бросила: