Бурелом

Волошин слышал, как в кухне перешептывались Анна с женой. Слышал обрывочные слова: «шуба», «мой Нестер» и еще что-то в этом роде. Илья вот уже какой раз принимался читать журнал «Мастер леса», но ничто не шло на ум. Шепоток просачивался в комнату, выводил его из душевного равновесия. Со свояченицей Илья был в натянутых отношениях, но не пустить ее в дом он не мог, не имел права. Как-никак Анна — родная сестра жены. «С чего ради так расщедрился Полушкин, — недоумевал Волошин. — Или это выпад против Вязова?.. Дьявол разберет этого Полушкина, темный и непонятный человек…» Нет-нет да и всплывет наружу позор, иглами заколет сердце…

Илья отложил журнал, прошелся по комнате, взял с этажерки тетрадку, полистал. Стихи! Прочел одно — понравилось. Складно, с душой написано. «Неужто Ритка сочинительством занимается, — подумал он. — Тоже мне, начальство!» — Илья присел к столу. Стихи он раньше не читал и не любил, а здесь отчего-то взяли они за душу, не оторвешься.

Услыхал скрип отворяемой двери, виновато сунул тетрадку между книг, думал, дочь пришла. Но в кухне голос как будто бы Нестера Полушкина. Прислушался — и верно, он самый. Только этого еще не хватало, — так и вскипело в душе. Размеренно тяжелым шагом вышел на кухню, перехватил испуганный взгляд жены и Анны, прокашлялся.

— Давненько не захаживал, свояк! — недобро прогудел Илья.

— Да уж верно, давненько, — потупился Полушкин. — Ты уж прости, своякам порознь жить не полагается…

— Что было, то быльем поросло, — выпрямился Волошин. — Выйдем, потолкуем, при женщинах не совсем удобно, — он накинул полушубок, вышел во двор. Следом несмело Полушкин.

Остановились у калитки.

— Я с тобой драться не собираюсь, — выдохнул Илья. — Но вот тебе мой наказ, чтоб и ноги твоей в моем доме не было. А теперь иди, — он распахнул калитку, в спину Полушкина бросил: — Разные у нас с тобой дороги, свояк…

Мимо Волошина за Нестером в калитку мышкой прошмыгнула Анна.

Илья закурил.

— Ты с кем это, папа? — подошла Рита.

— Так, одному родичу дорогу показал…

— Ты не дрался? — испуганно спросила девушка, догадавшись о каком родиче сказал отец.

— Что ты, доченька, — обнял Риту за плечи Волошин. — Пойдем, лучше мне свои стихи почитаешь…

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

После дождей сразу похолодало. По утрам настывшая за ночь земля гудела под гусеницами машин и тракторов. В прохладном воздухе трескотня мотопил стала резче, хлеще ударяла в уши. На ночь в радиаторах машин шоферы не осмеливались оставлять воду, а вахтер гаража, бессменный дед Севрюк, начал топить в сторожке печь.

Гудели телеграфные провода. Гудела стылая земля. Шумела голыми ветвями тайга.

Заканчивались последние приготовления к зимним лесозаготовкам. Рита закончила составление технологической карты вновь отведенных лесосек. В автопарке у мастерских стояли новенькие будки с одной задней полуосью. Передняя часть будки ставилась на площадку лесовозной машины. Будки были отделаны старательно, хорошо утеплены. Ведь кому, как не самим рабочим в лютые морозы забежать отогреться в ней или, наработавшись за день, возвращаться домой…

Рита стала чаще наведываться в мастерские к механику Сычеву. Она понимала, что от готовности механизмов будет зависеть успех дела. Если в зимний период они условно выполнят годовой план, тогда ее проект получит право на жизнь.

— Не беспокойтесь, Маргарита Ильинична, — успокаивал ее Сычев, благодушно улыбаясь. — Механизмы будут работать, как часики. Вот только резины маловато, да и запчастей не густо…

«Если бы работали, как часики, — думала Рита. — Колесные прицепы частично заменим санями. Пять штук к зиме будут готовы. Обещали прислать еще один автокран…»

Она с наступлением холодов одевалась по-мужски — ватник, шапка-ушанка и сапоги. Рита, выйдя из мастерских, в воротах столкнулась с отцом.

— Заварухин опять на работу не вышел, говорят в общежитии пьяный валяется… Жалко парня, пропадет, — как-то странно посмотрел Илья на дочь. — Думаю сходить, посмотреть…

— Не надо, я сама схожу. — Рита выдержала взгляд отца, повернулась и, щелкая каблуками сапог о стылую землю, направилась к общежитию.

Она надеялась застать Генку растерянного, виноватого. Но получилось так, что тот заговорил первым. Он сидел на кровати босой, в расстегнутой рубашке. Во всем его облике было что-то злое, настороженное. Заварухин исподлобья посмотрел на Волошину.

— Зачем пришла?

— Почему не вышел на работу? — остановилась Рита у дверей.

— Отстаньте, вы! — Генка резко поднялся, засунул руки в карманы брюк, прошлепал босыми ногами по грязному полу к окну. Повернулся спиной к Волошиной. Рубашка мешком свисла с заварухинских плеч.

Рита взяла стул, смахнула с него крошки хлеба, села. Генка не оборачивался и ничего больше не говорил. На стене мерно и громко тикали «ходики».

— Послушайте, Заварухин, — заговорила Рита. — Кому и что вы хотите доказать вашей пьянкой? Кому? Мне или начальнику лесопункта? Посмотри, на кого ты похож!.. Ведь ты отлично можешь работать. И пора бы начинать жить по-человечески. В последний раз предупреждаю, брось прогуливать!.. — Рита громче, чем это следовало бы, хлопнула дверью. В коридоре столкнулась с завхозом Наливайко.

— Почему у вас так грязно в комнатах, где уборщица, почему нет питьевого бачка? — наступала на него Рита. Злость на Генку неожиданно вылилась на голову Наливайко.

Еремей стал шарить по карманам, достал связку ключей, открыл одну из дверей.

— Пожалуйста, — ухмыльнулся он. — Порядочек!

В комнате была идеальная чистота. Кровати заправлены белоснежными простынями, блестел краской чистый пол. — Не желаете ли в другую комнату заглянуть? Вы здесь, Маргарита Ильинична, редкий гость.

Рита видела спину завхоза, но знала, что он издевается, он торжествует.

— Вы, наверное, имеете в виду ту комнату, где проживает Заварухин? Но что я с ним могу поделать? Вот напился пьяным…

— Он болен, а не пьян, — сурово оборвала Рита. — Вам ясно? — почти выкрикнула она.

— Но…

— Никаких но! Позовите сейчас же уборщицу, пусть она приберет у них в комнате. Приду проверю.

— Будет сделано, я сейчас, живо, — засеменил по коридору Наливайко.

Рита прислушалась. В комнате Заварухина было тихо. Он, наверное, слышал все, что говорилось в коридоре.

Курица — не птица, лесопункт — не город. Но человек везде остается человеком. Наденька, эта белокурая щуплая девчушка, все настойчивее строила глазки Платону. Она бросила работу в конторе и перевелась в лес бракершей. Теперь в автобусе она старалась подсесть ближе к Корешову, в поселке при встречах рдела, как маков цвет, и лепетала «Здрасти!» А в общем-то все это выглядело по-детски смешным. Платон переживаниям Наденьки не придавал никакого значения. Однажды во время обеденного перерыва он в шутку сказал:

— Женился бы на той девушке, которая вон с того кедра достала бы шишку…

Все так и ахнули: Наденька сбросила телогрейку, побежала к дереву. У основания оно было без единого сучочка. Одно неверное движение, и девушка бы сорвалась на мерзлую землю.

— Что за шутки? — выругался Волошин — Назад! Надька! Назад, тебе говорю! А-а, дьявол! А ну становись вокруг дерева, если что — ловите…

Но Наденька благополучно добралась до нижних сучьев, легко подтянулась и помахала оттуда рукой.

— Слезай, дьявол тебя дери! — негодовал Илья Филиппович. — Жить тебе надоело, глупая голова!..

Наденька ловко поднималась все выше и выше. Почти у самой макушки она сорвала шишку и стала спускаться. Платон следил за ней, затаив дыхание. Шутка могла кончиться плохо. Кто-то из девчат охнул, когда в одном месте у Наденьки под ногой надломился сук. Теперь даже и Волошин перестал возмущаться, боялся отвлечь внимание Наденьки. Метр, еще метр… Кора посыпалась из-под цепких пальцев девушки. Раздался вздох облегчения, когда Наденька спрыгнула на землю. Руки были красны от холода, но глаза блестели.