Страница 8 из 73
Глава 3
Кухня представляет собой жалкое зрелище. Повсюду разруха, пыль, сломанное окошко, из которого поддувает. Создается такое чувство, будто на ней никогда не готовили! Когда там пропала прошлая хозяйка? Даже дровница пустая, а про нагар на чугунках, стоящих рядком на каменной печи, и говорить нечего. Покосившийся грубо сколоченный стол для разделки мяса просто добил мое нежное чистоплотное сердечко.
В помещении еще было две двери: одна ведет в кладовку, в которой есть подвал, в нем как рассказал Тиль, можно хранить мясо и копчености; а вот вторая — на задний двор. Решаю пока провести инспекцию кухни и кладовки, тем более, что у самой уже тоже урчит желудок.
— А как тут готовить? — с разочарованием оглядываюсь вокруг: какой-то вертел, котлы, прихваты, кочерга, как у моей бабули была.
Единственное, что порадовало, это большая печь с встроенной летней, чуть поменьше, на ней будет проще готовить, например, при малом скоплении народа.
В углу замечаю мешок с чем-то черным, подхожу и вижу уголь, а сзади дрова.
— Мы все умрем, мы все умрем, — высоким тоном голосит Зинка, перебегая с одного плеча на другое, от паники цепляется и тянет меня за волосы.
И я ее понимаю, последнее, что помню, как лет в пять бабушка делала рагу в такой печи… И… Собственно, всё.
— А что у нас из продуктов есть, Тиль? — оборачиваюсь на пацаненка, который всё время с интересом наблюдает за белкой.
— Вы хотите готовить? — в его голосе звучит откровенный ужас, что навевает на меня подозрения.
В этот момент даже белка замолкает.
— А кто обычно готовит? — мы с Зинкой во все глаза смотрим на пацаненка.
— У нас была повариха Орния, она из гномов, но ее декаду назад в таверну “Кривой Рог” позвали, — пожимает худыми плечами мальчишка. — Вот как она ушла, так всё, даже бродяжки к нам перестали ходить.
Его слова вызывают во мне нерадужные мысли. Это что получается, таверна и не таверна вовсе, а бомжатник?! Постигший меня попадос отозвался громким урчанием в голодном желудке.
— А чем вы сами питаетесь? — спрашиваю и, только после того, как глянула на выражение его лица, понимаю, какую допустила ошибку. — То есть мы, конечно же, мы, Тиль, — закусываю губу от нервов.
— Лучше бы язык прикусила, ватрушечка! — пискнула Зинка из-под копны моих волос.
И вдруг раздается какой-то странный звук. Поворачиваю голову, нахмурившись, но источника найти не могу.
— Ох, нужно же покормить Хельгу, простите, госпожа, я совсем забыл, — восклицает тут же Тиль и бежит в сторону второго выхода, который ведет на задний двор.
Мы с Зинкой переглядываемся и идем следом. Уж больно интересно, что это за животинка такая.
— Ну хоть отожму еду у этой Хельги, а то дождешься еды от вас, — бурчит и устраивает топотушки на моем плече белка, словно подгоняя меня идти быстрее.
Закатываю глаза и чуть ли не вываливаюсь наружу, споткнувшись о порог и пропахав подолом влажную землю.
— У, растяпа бестолковая, — бьет лапкой по шее Зинка, чего-то фырчит, и это, оказывается, ее смех.
— Сейчас кто-то голодный останется, — угрожающе потрясаю кулаком, а затем отряхиваю одежду, но это уже бесполезно.
Грязь уже въелась, оставляя черные грязные разводы. А затем снова слышу блеяние… Обычной козы?
— Тьфу ты, ну ты, трава, — сплевывает демонстративно Зинка.
Мы наблюдаем, как в углу двора стоит загон, в пределах которого стоит коза и жует из ведра траву. Тиль копается в другом углу, а затем идет и протягивает животинке что-то оранжевое.
— Морковка-а-а, — вдруг подскакивает белка и капает слюнями мне на плечо, а затем жамкает лапками и протягивает их вперед. — Дай-дай-дай.
— Молоко-о-о,—- протягиваю в это время я, в глазах тут же возникает куча идей, как бы нам тут развернуться.
В общем, мне удается сдержать белкину тягу к воровству, а скорее, к гопничеству, и попросить Тиля надоить козу. А сама в это время иду обратно на кухню и делаю ревизию скудного количества круп.
— Тиль, а ты умеешь печь растапливать? — тыкаю найденной кочергой в это чудо древней техники.
— Так это дело нехитрое, — машет рукой, словно это так, пустяк на пять минут. — Сейчас всё будет, госпожа.
Нахожу на одной из полок глиняные горшочки, промываю одну из лейки, решив позже уточнить, а как потом отмывать все котлы после еды. А пока рассматриваю подозрительного вида крупы, которые могут пойти на кашу.
— Что-то я есть перехотела-а-а, — тянет Зинка, следуя за мной по пятам. — А может, домой? Обратно? Дома как-то веселее, да и запасы мои не ревированы… Ревзированы… Тьфу ты, ну ты!
Она не договорила, вон как язык заплетается, но я и без этого нужный посыл уловила.
— Ты же сказала, я их уничтожила, — ехидничаю в ответ.
— Так я про Степкины, — строит морду кирпичом, — А то ишь, хвост свой подкатывает, а это что значица? А это значица, что все его запасы желудей — мои.
— А твои — его? — подначиваю эту хулиганку-интриганку, уж больно интересно с ней беседовать.
Давно мне так весело не было, но говорить я стараюсь потише, благо пацан занят печкой.
— Что? Еще чего! — вдруг начинает возмущаться и попискивать Зинка, потрясая лапками. — Он — самец, а я — самка, вот он пусть и обеспечивает нас провизией… Ишь, позарился на мои орешки…. Ням-ням.
Еле сдерживаю смех от ее возмущений. Что-что, а самки… Тьфу, блин, девочки… Они и в животной шкурке девочки, тем более, с земли.
— Это черный рис, а это далия, — подбегает вдруг Тиль, отвлекая нас, и тыкает пальцем то в один мешок, то в другой. — Из них можно как раз кашицу сготовить на воде. Пропарить хорошенько, тогда и будем сыты. Видел, как Орния так делала, к нам завсегда за ней и приходили поутру.
Скептически смотрю на него, понимая, что не шибко балуют они себя и гостей едой. А уж чем и как зарабатывают — это отдельный вопрос, которым мы и займемся чуть позже. А сейчас начнем осваивать местную печь. Как только та накаляется, ставлю на нее горшочек, заливаю молочком, а после, следуя собственным рецептам в голове, добавляю черный рис. Зинка бухается в обморок на доске для разделки, обмахиваясь своим хвостом на манер веера.
— Какой у-у-ужас, — протягивает на ультразвуке.
— А ну цыц! Пока тебя не разделала! — ставлю на место распоясавшуюся белку, на кухне может быть только одна хозяйка, и это я.
Постоянно помешивать варево не получается, ведь руку в печь не засунуть, так что нет-нет, но достаю прихватом и проверяю, наблюдая, как постепенно крупы разбухают, и каша всё больше начинает напоминать мне… Я бы сказала съедобное, но черное месиво, которое даже белое молоко не осветлило, наводит на нерадужные мысли. Минут двадцать спустя зачерпываю немного черного варева и пробую. Но вкуса пока с непривычки не чувствую.
— Кажется, готово.
Так что, вооружившись полотенцем, как оказалось, нарукавников здесь тоже нет, ставлю всё это добро на стол.
— Ну, — скептически говорит Зинка, перепрыгнув на стол, и принюхивается к приготовленной пище, — кто первый на отравление?
Поднимает голову, глядя на нас со скепсисом во взгляде, я же в возмущении приподнимаю бровь.
— Не знал бы, что это невозможно, госпожа, подумал бы, что белка у вас говорящая, — подает голос Тиль, так же, как и я, наблюдающий за дергающей хвостом белкой.
Сдерживаю улыбку и открываю снова шкаф, достаю там три деревянные чашки, из-за чего снова ловлю на себе странный взгляд мальчика.
— Зверь будет есть из нашей посуды?
Тиль, может, Зинку-то и не слышит, а вот она-то наоборот. Вон как усы после его слов агрессивно встопорщились.