Скрип снега

— Прости меня. Давай попробуем начать всё сначала. Как раньше.

Глубоко вздохнула и поняла — в душе пустота. Кажется, надо поблагодарить озеро, меня больше не разрывало противоречие — с ним или без него, не мучило желание остановить его, броситься на шею, лепетать покаянные слова, мечтать, что всё наладится.

— Не получится.

Он шагнул ко мне. На лице две эмоции: желание и злость.

— Не говори так. У нас всё станет по-прежнему. Нет — лучше. Я обещаю.

Да, пообещай мне весь мир — это так просто — обещать. Иногда я думала, что он меня ненавидел. Ненавидел и завидовал, прикрываясь ревностью. Завидовал моей молодости, лёгкости, тому, что люблю смеяться, путешествовать, что больше зарабатываю, живу в собственной квартире, без труда завожу социальные связи, что меня любят друзья и родители.

Потом я внушила себе, что мне всё кажется. Но чувства не обманешь, как и тело. Мне стало гораздо легче с исчезновением бывшего из моей жизни. А ведь в иные дни я не хотела возвращаться домой.

За кого я держалась? За придуманный образ, сотворённый моим сознанием? Сколько лет потеряла. И ведь мне не показалось, всё так и есть. Я была для него лакомой вкусняшкой, от которой он день за днём отгрызал по кусочку, лишал меня радости, переделывая под себя.

— Не начинай снова. Мы всё решили.

Он рвано выдохнул и сделал шаг ко мне. Я отодвинулась, ощутив его тяжёлое дыхание. Он откровенно и жадно хотел меня, как изголодавшийся на скудном корме зверь.

— Ты выпил. Отдай ключи и больше не приходи.

— Тебя никто не будет любить так, как я.

Внутри стало темно и холодно, как в ту ночь на Байкале. Холодно, но не страшно. Я переросла свой страх, прошла через тотальный ужас в одиночестве и перестала бояться. Он потерял власть надо мной.

— Как-нибудь… переживу и это.

— Послушай…, давай спокойно поговорим.

— Нет. Я занята.

— У меня остались здесь вещи.

Я пожала плечами, он, как всегда преувеличивал. В моей квартире лишь ненужный хлам, чтобы была причина явиться. Пора отправить бывшего в чулан памяти навсегда, перекрыть энергетические потоки. Не хочу, чтобы воспоминания о нём приносили боль, её и так у меня слишком много в последнее время.

— Я соберу вещи и привезу твоей сестре. Прощай.

Он положил на обувную полку ключи и вышел, хлопнув дверью, а я подумала, что надо заменить замки и заблокировать его номер телефона. Почему я раньше боялась, что этот гордец оскорбится и никогда не вернётся. Рассыпалась ещё одна иллюзия. Как, однако, плохо я разбираюсь в людях, верю их словам, создаю в голове образы, не соответствующие действительности.

*

Примерно через месяц с левого телефона дозвонилась Марьяна. Я предполагала, что она захочет поговорить. На тот момент, как я услышала знакомый голос, буря в душе поутихла. Разборок не хотелось, я для себя всё решила.

— Привет, Катя. Можешь говорить?

— Могу, но не особо хочется…

— Ты на меня обиделась?

— Что надо?

Грубо, но так быстрей перейдём к делу.

— Хотела спросить о дочери. Катя приехала сама не в себе. Что у вас случилось?

Упс. Неужели что-то случилось? Вопрос Марьяны прозвучал через месяц после нашего возвращения. Алилуйя. А то, что я снесла все контакты, ещё будучи на Байкале — её не взволновало. Видимо, дочура так достала мать, что мастер психологии и трансформации вспомнила про меня.

— Спрашивай у неё.

— Она… нагрубила тебе? — Марьяна спросила вкрадчиво, одним махом сдирая подсохшую, но не зажившую болячку.

— Можно и так сказать.

Высокодуховную личность интересовала лишь дочь, а не мелкий расходный материал — то бишь я, поддерживающий её эго, заодно тешащий своё самолюбие. Ах, я — множитель. Дырка от бублика, не более того.

— Ты не…навредила ей? Нечаянно… в ответ.

В этом вопросе вся Марьяна — уникальный, чистейший бриллиант. Я представила её глаза, лучащиеся пониманием и добротой. Увы, фальшивой.

— Нет.

Отбила звонок и заблокировала контакт. Настроение испортилось. Если честно, я не думала о девчонке как о преступнице, бросившей меня умирать. Она вернулась в гостевой дом, предполагая, что я тоже приду.

Я не вспоминала о ней с тех пор, как мы разъехались, не желала ей зла, не призывала на её голову кары небесные. Марьяна выбила меня из колеи, с лёгкостью навесила вину, заставила сомневаться.

Меня опять, словно бодучую корову притянули за верёвку на дойку. Чувство вины всегда работало против меня. Я начинала испытывать угрызения совести, лебезить, угождать. Мои бессознательные паттерны, сформированные в детстве, вынуждали взаимодействовать с людьми, желающими меня «подоить». Люди приходили под разными масками, но сценарий повторялся один и тот же.

Мои инстинкты заставляли подчиняться и выпрашивать любви. От этого корова — в этом-то таился весь ужас — испытывала прилив радости.

С инстинктами не шутят. Но и коровой я больше быть не хотела. Поэтому на следующее причитание матери ответила, что в выходные появлюсь.

В отчий дом я добралась настроенная решительно. Пора перестать думать, что обижу родных людей. Знаю, не станет легче, зато выскажу всё в глаза. Надоело морозиться каждый раз.

Мама искренне обрадовалась мне, я подарила ей браслетик и пол кило кедровых орех, отцу привезла бутылку коньяка. Папа уехал на рыбалку и должен вернуться только к вечеру. Моё сердце при виде матери мгновенно оттаяло, боевой настрой спал, но только до того момента, как мама спросила:

— Как там Игорёк. Почему с тобой не приехал?

Это слащавое «Игорёк» вызвало бурю в душе. Какой он к черту Игорёк — мужику сорок два, он давно вырос из коротких штанишек.

— Мы разбежались. Всё отлично.

— Катя! Вы же давно вместе, — мама вдруг изменилась в лице. — Ты выгнала его?

Вот как с ней говорить?

— Мам, тебя не напрягали наши… свободные отношения.

— Ну…я думала, вы скоро определитесь. Ребёночка родите.

— У него есть сын от первого брака. Ему больше не надо. Ни от меня, ни вообще.

— Он мне говорил, что любит тебя.

Я закатила глаза. Он ей говорил. Слова ничего не стоят. Просто форма, чтобы загнать человека под половичок, замылить мозг. Слова о любви — это вообще отдельная песня. Их безопаснее в плейлисте слушать.

— Тебе тридцать три, когда ты думаешь родить?

Ну, понеслось. Любимая тема родительницы.

— У твоих одноклассниц уже по двое детей. Игорёк говорил, что как только поднимется в должности, будет свадьба. Он переживает, что не сможет достойно содержать семью.

— Мы семь лет вместе, а он всё переживает. Испереживался, что лишился жилья и обслуги, которая и кушать подаст и на спину упадёт. Разве не так? Ты первая должна была сказать, что он меня использует. Я вам вообще родная дочь или как?

— Катя, что ты говоришь-то? Мы ж с отцом всё для тебя. И образование, и с квартирой помогли.

— Сдав экзамен, получив четыре, я всегда слышала — почему не пять? И это касалось всего, мам. Что вас вечно во мне не устраивает? За кого ты переживаешь? За чужого человека или за родную дочь?

Мне вдруг в голову закралась крамольная мысль.

— Он что был здесь? Игорь приезжал к вам?

По её бегающим глазкам я всё поняла. Прискакал жаловаться сиротинка. С отцом, наверное, бутылочку раздавили. Стало понятно настойчивое желание матери оправдать Игорька, помирить нас и вернуть всё на круги своя.

— Так я ему изменила, мам. Правда, после расставания. Но, думаю, надо было раньше. Он же отцу на дне рождения открыто шлюхой меня назвал. А вы что? Быстрей замяли эту тему, увели пьяного Игорёшу спать.

— Катя!

— Да, общайтесь. Я ж не запрещаю. Можешь рассказать, что я изменила. И впредь собираюсь. Э-ха! Свобода.

— Что ты говоришь!

— Правду, мама. И вы перестаньте себе врать.

Накатило желание уехать отсюда немедленно. Своей интуиции я доверяла.

— Знаешь, мне пора.

— Да, куда же ты? Чего удумала? Ты же обещала с ночёвкой. Отец скоро вернётся, что я ему скажу?