Город имени меня

23

Гроза закончилась так же внезапно, как началась, тишина и густой маслянистый мрак заполнили комнату, малиновый свет сочится из полоски между неплотно задернутыми шторами и мешает уснуть. Одна рука Юры лежит под моей головой, вторая — придавливает к кровати поверх тонкого одеяла. Он не ушел, он рядом, но я не смею его обнять — лежу, уткнувшись носом в твердую теплую грудь и часто дышу. Татуированная кожа приятно пахнет, под ней спокойно и размеренно бьется сердце, а мое — то замирает, то колотится, как загнанная в угол мышь.

Тело горит, ломит и ноет, но счастье, которое пылает внутри, похоже на яркий солнечный луч.

Умом понимаю, что «бесполезная возня», именуемая сексом, станет окончательной точкой в наших странных отношениях — Юра ни за что не позволит этому продолжиться, но я уже угодила в ловушку, в которую, вероятно, попадают все неопытные восторженные дурочки вроде меня. Ведь он же дошел со мной до высшей точки, причиной его удовлетворенного выдоха стала именно я, и наблюдать за ним в секунды блаженства было непередаваемо... Раньше при мыслях о сексе возникали только неясные желания и смутное, как утренняя дымка, томление в груди, но этой ночью Юра столкнул меня в бездну, в мир, где все ново, предельно честно, опасно, но чертовски увлекательно, где я не затеряюсь, только если Юра будет рядом — снимая боль поцелуями и вводя ими в измененное состояние.

Зажмуриваюсь и едва остаюсь в сознании от накативших восторга и трепета, а вместе с ними и головокружения.

— Юра, я... люблю тебя... — срывается с губ, но он безмятежно спит и моих признаний не слышит.

Будильник настойчиво жужжит на тумбочке, и я выныриваю из сна в бескровное серое утро. Прикрываю глаза, потягиваюсь, и осознание ударяет кулаком прямо в лоб: мы с Юрой переспали... Кошусь на соседнюю подушку, но Юры рядом не обнаруживаю и с облегчением трясу головой. Я все равно не смогу посмотреть в его глаза и вымолвить даже банальное приветствие и пожелание доброго дня.

С трудом выбираюсь из кровати, шиплю и морщусь: каждое движение вызывает дискомфорт, грандиозность случившегося не укладывается в мозгах, туманит мысли и сбивает с ритма дыхание. Стаскиваю смятую простыню, на цыпочках крадусь в ванную, заталкиваю ее в стиральную машину, но разобраться со светящимся табло не получается. Сбрасываю футболку и надолго зависаю у огромного зеркала, исследуя масштабы перемен: на острых ключицах сияют похожие на синяки засосы, щеки пылают, из взгляда исчезла привычная затравленность, а губы опухли и покраснели — можно не красить. Стыдно и радостно видеть себя такой, и боль отдает удовольствием. Безнадежно опаздываю, но все равно пару долгих минут стою под обжигающими струями и позволяю себе увязнуть в сладких воспоминаниях.

Стараясь не разбудить Юру, тихонько возвращаюсь на место преступления, облачаюсь в новый стильный шмот, забираю рюкзак и выскальзываю в прихожую, но Юра внезапно вырастает в дверях и преграждает пути к отступлению.

— Привет. Готова? Я отвезу.

Судя по безукоризненно вычищенным ботинкам, футболке без единого залома и новенькой джинсовке, он давно готов к вылазке наружу и ждет только меня.

Умирая от неловкости, сжимаю спасительную лямку рюкзака и пячусь назад:

— Не нужно, Юр, доберусь на автобусе...

— Чтобы этот упырь подкараулил и распустил грабли, или чтобы я искал тебя по всему городу? — с сарказмом уточняет Юра и аккуратно подталкивает меня к распахнувшему створки лифту. Вынужденно поднимаю глаза, вижу его пристальный, магнетический взгляд, растворяюсь в нем и вздыхаю:

— Спасибо...

Моментально припоминаю, за что именно благодарила его ночью и заливаюсь позорной краской, но Юра, к счастью, не горит желанием обсуждать произошедшее. Что ж. Это... взросло. Мне до него расти и расти... Теплый тягучий мед снова растекается внизу живота, и эту гребаную проблему нужно будет серьезно обдумать.

Умытая ливнем улица виляет то влево, то вправо и услужливо стелется под колеса, стекло с моей стороны на половину опущено, в проем влетает прохладный сырой воздух с запахом гари и грибов. На Юру не смотрю: за рулем он неотразим, и мое бедное, взбесившееся сердце точно разорвется от восторга. Молчание — лучшее, что он может мне предложить, а мое заветное желание — влезть в его голову и узнать, о чем он думает на самом деле.

Авто вплывает на парковку у шараги, и Юра неожиданно нарушает молчание:

— Во сколько заканчиваются занятия?

— В четыре.

— Окей. Я приеду.

Коротко киваю, хотя от страха неизвестности мутит и хочется заорать.

Отстегиваюсь, неловко выбираюсь из салона, поправляю одежду и озираюсь вокруг: Кубика в поле зрения нет, и это не может не радовать. К ржавым воротам тянутся толпы сонных студентов, у крыльца стоит Геля в черной, облегающей выдающиеся формы водолазке и голубых джинсах, натянутых по самые подмышки. Она бросает в клумбу недокуренную сигу и пялится на меня тем же тяжелым взглядом, что и вчера.

Серебристая тачка Юры медленно отъезжает и скрывается за поворотом, а я остаюсь один на один с реальными, никуда не исчезнувшими проблемами. Быстро же я от них отвыкла, раз чувствую себя такой одинокой и слабой!..

Напрасно надеюсь, что альфа-самка войдет в шарагу первой — она ждет именно меня.

Принимаю самый отмороженный видок, вразвалочку иду по заплеванному асфальту, бегом поднимаюсь по ступеням, и Геля увязывается следом:

— Это что за мужик, Кирюх? Расскажи, а?..

Резко торможу, чтобы послать тупую корову подальше, но ее любопытство граничит с отчаянием, и я выдаю:

— Это мой парень.

Да, я вру, но доля правды в словах все же присутствует: ночью Юра был только моим, а ей полезно вспомнить, что я все же девчонка.

Геля захлопывает отвисшую челюсть, пыхтит и подобострастно моргает, совсем как в любимой передаче папы про диких животных. Уверена: Геля больше ко мне не сунется. Отныне не придется постоянно ждать подвоха, задабривать ее или отстаивать право на собственное мнение в драке. Теперь самая крутая здесь — именно я, и это заслуга Юры.

В аудитории холодно и сумрачно, одногруппницы зевают и, в ответ на приветствие, поднимают головы и глядят сквозь меня. Шагаю к своей парте, но кураторша ловко ловит за рукав пиджака и вынуждает задержаться у ее стола.

— Белкина, сколько лет вашему кавалеру? — ее взгляд должен транслировать крайнюю степень озабоченности, но в нем читаются лишь злорадство и брезгливость.

— Двадцать четыре, — брякаю, нагло пялясь сверху вниз, и она ерзает от предвкушения грандиозного скандала.

— Я буду вынуждена поставить в известность соответствующие органы... Знает ли об этом ваш отец?

Скрипнув зубами, спокойно парирую:

— Екатерина Михайловна, мне восемнадцать, загляните в личное дело. А вот сможет ли директор объяснить, почему известный в округе рецидивист Кубанцев домогается до студентов прямо на территории колледжа?

По одутловатому лицу кураторши идут пятна, губы сжимаются в линию. Плевать. Она сама только что показала цену нашим «доверительным отношениям».

Объяснение преподов я не слушаю — сидеть на жестком стуле неудобно, но каждая клетка тела ликует, а мысли нестройным потоком уносятся прочь. Даже если Юра передумает, а Кубик вознамерится отыграться за отказ, мне больше не страшно попасть в его лапы. Моим первым упырь не станет, а это в моей гребаной реальности — все равно что сорвать джекпот. Все более чем отлично! Но на сердце давит огромный камень и мешает дышать.