Город имени меня

19

Язык мой — враг мой: не умею держать его за зубами. Потому что знаю — вторые шансы даются редко, и их нужно использовать по максимуму.

Но сейчас мне стыдно открывать глаза, и во всем теле ощущается разбитость, будто это я вчера напилась. Хотя мне не понадобился допинг для того, чтобы влезть на запретную территорию и открытым текстом попросить Юру со мной переспать.

К счастью, ему хватило выдержки и такта не соскакивать к этой теме: он утер мои слезы, заверил, что все будет хорошо, заставил улыбнуться и подмигнул в ответ. Вызвал к детской площадке такси, галантно распахнул дверцу, усадил меня на заднее сиденье, но сам сел рядом с водителем.

Пока я торчала в его ванной, разглядывала латунные краны, нюхала многочисленные шампуни и гели для душа и уплывала на волнах острых, томительных эмоций, остальная квартира погрузилась во тьму. Только в пустой спальне меня ждал бокс с заказанной из ресторана едой.

Спалось плохо — малиновый свет сочился сквозь прореху между шторами, слишком большое пространство оживляло в душе детские страхи и дурные предчувствия: воистину, одному тут находиться тяжело настолько, что можно сойти с ума. Одолевала тревога за папу, но его пустой взгляд и нулевая реакция на домогательства Кубика выключили мое милосердие. Я ничего не могу для него сделать. Бутылку он любит намного сильнее.

Он сам вынудил меня спасаться бегством, неужели мне нельзя пожить для себя?

Еще слишком рано, темно и тихо, но любопытство рассеивает сны и гонит на разведку: выпутываюсь из плена скользкого шелка и подхожу к окну. Вдали едва брезжит розоватый рассвет, город, окутанный голубой дымкой, погружен в глубокую дрему. Я бы целую вечность стояла здесь, через просвет между шторами любуясь приближением зари, но в сказку вклинивается безрадостная реальность.

Юра в очередной раз дал понять, что никогда не посмотрит на меня как на девушку и не возьмет за руку. Все, что он может – пожалеть, и это никак не изменить.

Однако мне уже восемнадцать, а у совершеннолетия есть один очевидный плюс — теперь меня без проблем примут на работу. Я отсюда свалю — через пару дней, максимум — через неделю: как только Юра примет новую реальность и ему станет чуть лучше. И с Кубиком как-нибудь справлюсь сама. Только вот когда этот мерзкий упырь появляется в поле зрения, от ужаса отказывают все системы.

Сквозняк холодит колени и путается в тяжелых шторах, улыбки ребят, застывшие на стенах, в утренних сумерках выглядят насмешливо и жутко. Становлюсь на цыпочки и аккуратно отковыриваю ногтями скотч с уголков плакатов. Складываю их в стопку и прячу в огромный пустой шкаф.

С глаз долой — из сердца вон. Так Юре будет проще отпустить прошлое.

Одергиваю футболку и, бесшумно открыв дверь, пускаюсь на экскурсию по полутемной квартире.

Ее пространства и интерьеры поражают воображение, но это место не похоже на дом — нет уюта, обжитости, милых мелочей, цветов и сувениров. Одну из комнат занимает студия. Вообще-то, я не знаю, как выглядят профессиональные студии, но, по собранным здесь мониторам, наушникам, микрофонам, пульту с множеством кнопок и мягкому рельефному покрытию на стенах, делаю вывод, что это она. На сером, обитом бархатом диване... безмятежно спит Юра, и я прикрываю рот ладонью. Клетчатый плед сполз, обнажив подтянутые плечи, грудь и пресс, и татуировки, обвивающие руки и ползущие к шее. Недосмотренные сны погружают в слабость, мне до умопомрачения хочется упасть в его тепло, но все желания я истратила еще вчера.

Просыпаюсь от настойчивого стука в дверь, до самого носа натягиваю шелк пододеяльника, кричу:

— Заходи! — и не верю своим глазам: в комнате появляется Юра с двумя большущими кружками на подносе. Обоняние не подводит — в них горячий, свежесваренный кофе. Юра изменил привычному образу: на нем просторная белая футболка и камуфляжные джоггеры, часть каре собрана на макушке в забавный хвостик, и он ему очень идет — раскрывает красоту с новых ракурсов, и мое сердце сладко замирает.

Удерживая поднос одной рукой, второй Юра ловко раздвигает шторы и раскрывает рамы, и в помещение, вынуждая на миг зажмуриться, врываются потоки свежего воздуха и яркого света.

— Это что за апгрейд? — он удивленно разглядывает голые стены. Приподнимаюсь на локтях и оправдываюсь:

— Не могу спать, когда вокруг столько лиц — даже если это Ярик и ребята. Жуть какая-то, от этого съехать можно. Но, если скажешь, верну все обратно!

— Понял, — он неожиданно просто соглашается. — Вставай. Приглашаю на утренний кофе.

Перешагнув низкий подоконник, он скрывается на крыше, а я нашариваю под подушкой телефон и проверяю время. В этот самый момент "Саморезы", дело всей его жизни, ждут на перроне прибытия поезда. Вокруг Ярика наверняка толпятся и верещат фанатки, и никто не вспоминает о Юре.

Быстро вылезаю из кровати, на ходу приглаживаю патлы и, утопая ступнями в ворсе ковра, спешу к окну. Пробегаю на цыпочках по нагретому рубероиду, плюхаюсь в уже знакомое плетенное кресло, в блаженстве подставляю лицо последним теплым летним лучам и хриплю:

— Вот черт... Как же быстро закончилось лето... Завтра занятия. Ненавижу туда ходить.

— Где ты учишься? — Юра, развалившись на соседнем стуле, как кот щурится на солнышко и неспешно потягивает кофе.

— Учусь на повара-кондитера в тридцать первой шараге. Вообще-то, я могла закончить одиннадцать классов с нормальными баллами и поступить в вуз, но жизнь заставила выбрать более приземленную профессию. Как только дома устаканится, попробую разослать резюме по кафе и столовкам, в крайнем случае, создам себе страницу в соцсети и начну печь тортики на заказ.

Обхватываю обеими руками горячие бока кружки, пью и ловлю чистый кайф: от терпкого глубокого вкуса, от бледно-голубого простора над головой, от позднего теплого утра и сияющего парня, который больше не корчит из себя сноба и стал от этого душераздирающе прекрасным.

— В моих школе и универе тоже было негусто с нормальными чуваками. Я решил объединить их и... возглавить. В итоге случилась наша группа, — Юра усмехается, припоминая что-то из прошлого, но тут же мрачнеет.

— К сожалению, мне некого возглавлять, — вздыхаю, разглядывая босые ноги. — Там нет нормальных людей. Вообще. Есть тупая корова Геля, помешанная на шмотках, и кураторша, повернутая на дисциплине, ну и... так. Серая масса, с которой Геля сшибает дань.

— А скажи-ка мне, дарлин, нафига тебе лезвие на самом деле? — Юра впервые обращается ко мне как близкому другу, по коже ползут приятные мурашки, и я признаюсь:

— Для защиты.

— В шараге?

— Боюсь, в шараге я самая страшная, с этим даже Геля не спорит.

— Тогда для чего же?

Эту тайну я ему ни за что не раскрою, поэтому бессовестно перевожу стрелки:

— Почему оно тебя так напрягает?!

Юра не отвечает, в ярко-зеленых глазах проступает тоска. Отставляю пустую кружку, потягиваюсь и срочно меняю тему:

— Ты умеешь возвращать к жизни. Спасибо!

— Окей. Если ты вернулась к жизни, поехали в ТРЦ.

— Зачем? — недоумеваю, и Юра терпеливо поясняет:

— Платье в хлам, а всяким Гелям нельзя давать повод для глума. Это я тебе как бывший ботан говорю.

Он составляет чашки на поднос, встает и уходит, а я не могу сладить с закружившейся головой. Он... обалденный. Кажется, так хорошо свои потребности не понимаю даже я сама.

По салону летает прохладный кондиционированный воздух, аромат морозно-мятного парфюма и приглушенные звуки техно, Юра, откинувшись на сиденье, расслабленно ведет свою тачку по залитым солнцем городским улицам. Исподтишка наблюдаю за ним, прикусываю губу и еле дышу — едва ли я когда-нибудь видела что-то более эротичное. Парень с обложки журнала одним пальцем управляет монстром из металла и пластика с прорвой лошадиных сил под капотом.