УЛЬМ – 43

Олег Андреевич повернул влево и увидел группу солдат, сидевшую на пустых патронных ящиках. Один из них вслух читал газету «Искра». Заметив офицера, он со злостью посмотрел на него.

– Давай, проходи, ваше благородь. Все отвоевались мы нынче, – произнес он. – Вечером снимемся с позиций и по домам. Хватит! Навоевались!

Покровский, молча, прошел мимо их. Он уже слышал, что пьяные солдаты подняли на штыки командира третьей роты подпоручика Головко и прапорщика Васильева. Откинув полог, он вошел в землянку, в которой было темно и сыро. Пошарив в кармане шинели, он достал коробок спичек и зажег «коптилку», лампу, изготовленную из гильзы снаряда. Он присел на ящик и достал из кармана шинели папиросы. Фитиль «коптилки» потрескивал и от этого, еле слышного треска, исходило какое-то тепло, которое согревало его душу. Он был ярым сторонником самодержавия и не верил в добровольное отречение государя от престола. Прикурив папиросу, поручик достал из-под нар небольшой чемоданчик. Вот уже год, как он хранил в нем свои личные вещи. Он открыл его и, отложив в сторону папиросу, в свете «коптилки» стал перебирать дорогие его сердцу предметы. Он развернул белую тряпицу, в которой аккуратно лежали его награды, полученные во время войны. Два Георгиевских креста, орден Святого Владимира с мечами сверкнули в тусклом светом «коптилки». Погладив их ладонью, он снова завернул их в тряпицу и положил на дно чемодана.

«Что это? – подумал он, заметив небольшой лист бумаги. – Как он мог оказаться здесь, среди моих личных вещей?»

Он аккуратно развернул листок и пододвинул ближе к себе светильник. Прочитав текст, он вновь удивился. Это был документ на имя Лазарева Олега Андреевича, выданный полицией города Самара.

«Откуда этот документ у меня? – подумал он, – Как он мог оказаться среди моих вещей?»

Неожиданно для себя он вспомнил, как год назад по его приказу казнили агитатора, который агитировал солдат его роты об отказе воевать.

«Да, да, это был тот самый Лазарев, большевик из мещан. Неужели я по ошибке сунул его документы в свой саквояж? – размышлял он. – Как-то все странно, но я даже не обратил своего внимания на то, что у него такое же, имя и отчество, как и у меня».

Он хотел сжечь этот документ, но что-то его остановило. Он вновь перечитал его и положил его обратно на место. До его слуха донеслось несколько выстрелов, а затем кто-то запел каким-то пьяным голосом.

«Хамы! Похоже, и, правда, собрались по домам. Что же делать? А как же вера, царь и отечество?»

Он откинул полог землянки. Первое, что он увидел, это его солдат обнимался с немцем. Он хотел остановить это братание, но почему-то инстинкт самосохранения сработал намного быстрее, его желания. Он закрыл полог и снова погрузился во мрак, который царил в этом искусственном земляном сооружении.

«Если солдаты оставят позиции, то мне здесь больше делать не чего. Но куда ты направишься поручик? Хватит ли у тебя сил бороться за веру, царя и отечество? Надо же до чего дожила Россия, что ее сыны больше не хотят ее защищать. Не будет России, не будет и родины, а без родины не может жить человек».

Он достал револьвер и положил его перед собой.

«Застрелиться? – подумал он, – застрелиться, чтобы смыть с себя позор предательства. Постой, Олег! О каком предательстве идет речь? Ты молод и силен, ты еще можешь послужить отечеству, в котором не будет большевиков. А, для того, чтобы их не было, их нужно уничтожать. Вот твое отныне призвание и цель твоей жизни».

Через час, солдаты покинули свои позиции и, сбившись в неуправляемую никем толпу, направились в сторону железной дороги.

***

– Олег Андреевич, – обратилась к нему Вера. – Спасибо за прекрасный вечер. Я устала от шума ресторана, вы не проводите меня до номера?

Он отложил в сторону белую накрахмаленную салфетку и знаком руки подозвал к себе официанта.

– Счет, пожалуйста, и еще, десерт отнесите в номер триста двадцать пять.

Молодой человек, молча, кивнул. Олег Андреевич достал из кармана пиджака бумажник и, отсчитав несколько крупных купюр, положил их на край стола. Он взял Веру под руку, и они направились к выходу из ресторана.

– Скажите, Олег Андреевич, как долго милиция будет заниматься розыском моих документов? Поверьте, мне стыдно быть вашей содержанкой и я завтра позвоню в милицию. А, вдруг….

Она не договорила. Олег Андреевич накрыл ее рот крепким поцелуем. Вера вырвалась из его объятий и осуждающе посмотрела на него.

– Что вы себе позволяете? – произнесла она. – Как вам не стыдно?

Яркий румянец, словно река, прорвавшая плотину, окрасил ее миловидное лицо.

– Простите меня, Вера, просто не удержался. Вы такая красивая, что я буквально ослеп и потерял рассудок. Простите меня еще раз. Больше подобного не повторится.

– Дайте, мне слово, что вы больше никогда не позволите подобного, а то я, просто, рассержусь на вас.

– Я даю вам это слово, – тихо произнес он, – хотя мне это слово дается очень тяжело. Вы мне сразу понравились Вера, еще тогда, три года назад. И вдруг, я вас встречаю в поезде, я не поверил своим глазам. Я по-прежнему считаю, что Бог специально свел нас с вами. Я не скрою, что был даже рад, что у вас украли документы. Вы не улыбайтесь, я действительно рад этому, так этот необычный случай позволил мне оказать вам эту небольшую услугу.

Женщина улыбнулась, давая понять Олегу Андреевичу, что она уже не сердится на него.

– Вы знаете, я слишком молода еще и не совсем все правильно понимаю, – словно извиняясь перед ним, произнесла она. – Вы не смотрите на кольцо на моей руке, я не замужем. Я вам об этом уже говорила. Это так камуфляж, по-моему, это так называют военные, когда хотят ввести противника в заблуждение. Не скрою, вы мне симпатичны и я не хочу принести вам неприятности. Я племянница врага народа и вам это не стоит забывать. Вот вы говорите, что долгое время провели за границей, следовательно, вам верит наше правительство. Что будет с вами, если в вашем окружении окажется племянница врага народа? Думаю, что ничего хорошего….

Олег Андреевич нахмурился. Было видно, что рассуждения Веры были не беспочвенны. Они остановились около двери в ее номер. Женщина посмотрела на него, но мужчина, словно не замечал ее вопросительного взгляда.

– Спокойной ночи, Вера. Еще раз прошу вас извинить меня за этот нелепый поцелуй.

– Я уже вас простила, Олег Андреевич. Не расстраивайтесь, но я пока не могу.

– Я вас понял.

Он развернулся и направился к лестнице.

«Может, не стоило с ним так? – додумала она, входя в комнату. – От его поцелуя ничего с тобой бы не произошло».

Она улыбнулась этой мысли и стала быстро переодеваться. Приняв душ, она легла в кровать. Выпитое ей вино сказалось на ее самочувствии. Она закрыла глаза и буквально провалилась в сон.

***

Дорога до Петрограда заняла, чуть ли не месяц. Олег Андреевич. Ранняя весна 1917 года была не слишком теплой. Холодный ветер с Финского залива гнал волну и город, словно устав бороться с наводнением, потихоньку тонул в этих серых и холодных волнах. Поручик Покровский шел по Невскому проспекту, отмечая, как разительно изменился город в столь короткий срок. Он родился и вырос в этом городе, здесь жили его родителя и сейчас, он шел, представляя, как обрадуется его приезду мать и отец.

Он свернул в переулок и, пройдя метров сто, остановился, заметив впереди себя родной ему дом.

– Здравствуйте, барин, – поздоровался с ним дворник-татарин, который, похоже, признал его сразу. – Давно я вас не видел….

– Здравствуй, Ахмет, – ответил ему Олег Андреевич и, поправив на плече лямки вещевого мешка, вошел в подъезд дома.

Он быстро вбежал на второй этаж и остановился напротив массивной двери я яркой медной дощечкой, прикрученной сбоку – «Профессор Покровский». От внезапно охватившего его волнения, Олегу стало трудно дышать. Он нажал кнопку электрического звонка. В тишине послышались шаги за дверью. Звякнула снятая цепочка и дверь открылась.