Страница 55 из 65
— Кто это у тебя на полубаке мычит? — спросил комбриг.
— Дымов, — недовольно сказал Назаров.
— Кроха? Нечего ему там делать. Убит.
Назаров только сжал зубы: одни молодые матросы оставались на палубе. Бог храни комбрига…
— Убит старшина второй статьи Дымов, — сказал он в микрофон.
— Командование баковой авральной группой принял старший матрос Семенов, — доложил в динамике ломкий, на диво спокойный, чуть смеющийся голос.
И на обоих кораблях услышали, как Дымов, сорвав противогаз, заорал во всю мочь, разъяренно:
— Сеня!! так тебя! бук-сир-ный трос подавай! так его!.. в две нитки! так их!..
— Дымов! — одернул громом репродукторов Назаров.
Динамики связи донесли обиженный голос Крохи:
— Товарищ командир! Должен я перед смертью чего-нибудь прошептать? Во всех книжках шепчут…
Комбриг захохотал звонко и от души.
Хохотом встретили Дымова и в кормовом кубрике, по другой причине: обиженная, злая физиономия его была черна от угольной пыли. Обрывок троса разбил коробку противогаза, и пыль пошла в трубку.
— …Чего?
— Да ты на себя посмотри!
Зеркало показало Дымову густо запорошенный углем нос и, печально звякнув, вылетело из рассыпавшейся рамки, разлетелось в сотни кусков.
— Кого принимаем? — спросили с интересом.
— «Сто восьмой». Спасают нас.
— Спа-са-ют? — спросил Раевский, и Лешка протяжно свистнул. Карл от обиды замурлыкал песенку. В кубрике стало тихо. Никогда прежде их не спасали, а спасали всегда они. Кроха огорченно вытирал лицо ладонью, кулаком, пока не стал похож, как сказал Женька, на недомазанного негра.
— Гибнем. По полной форме гибнем.
Командовал высадкой аварийной партии старпом «восьмого» Саня Сидорук. Его ребятки сыпанули на обезлюдевший «полста третий» хорошо обученной толпой — как в абордажную схватку. В кубрике, завалившись по койкам, тупо глядя в подволок, слушали, как скрипят притертые втугую борта, как грохочут по коридорам сапоги чужой, сытой команды… Напоследок, когда все было сделано, Сидорук заскочил наверх к Луговскому.
— Саня, — спросил Луговской, — где имеешь свое место?
Саня, старший лейтенант, наклонился над картой и тонко отточенным карандашом отметил точку:
— Туточки.
Луговской машинально отмерил циркулем. Расстояние между кораблями, которые болтались в ночном море, тесно прикрученные тросами друг к другу, по карте выходило девять миль.
— Учись искусству прокладки, старпом, — насмешливо закричал Саня. Он был младше Луговского по выпуску на два года. — Исправляй, пока я жив.
Луговской покачал головой: нет.
— Нептун тебе судья, Саня.
— Будь здоров! Отчаливаю, потому как вы, сэр, уже утонули.
— Врешь?
— Папа комбриг сказал. Сейчас и тебе скажет. — Саня, показав язык, скатился вниз. Его матросы поспешно тащили через фальшборты пожарные шланги, мотопомпы и прочее свое барахло. Надо бы спуститься, присмотреть, чтоб не прихватили чужого…
— Внимание, — объявил по трансляции комбриг. — «Полста третий» по ходу учений признан погибшим, из дальнейшего участия в учениях выбывает. Обстоятельную оценку вам сообщит командир после разбора учений. Действиями экипажа я доволен. Работали напористо, грамотно, умело. Старший матрос Новиков будет поощрен мною лично.
— Отпуск дадут, — вздохнул в кормовом кубрике Карл.
— Грамоту, — сказал Женька.
— В книгу почета запишут, — сказал Иван.
— …Смирна! — закричал на шкафуте, в ветер и ночь, Луговской.
— Смирна! — закричал у себя на борту Сидорук. Комбриг перемахнул через фальшборт и приложил к козырьку руку. Мишка Синьков коротким движением смахнул с мачты флаг комбрига, и точно такой же флаг распрямился, забился над «сто восьмым». Отдали швартовы, и «восьмой» провалился в ночь. Комбриг ушел, оставляя, как три занозы, память о трех коротких разговорах.
— …Экипажем доволен, — прокричал он Назарову, когда рвались беззвучно тросы. — Твоей заслуги не вижу. Заслуга Демченко. Луговского. Раевского заслуга. Хороший корабль тянет по инерции лет пять. Думай, командир. А ты, Андрей, вял! Моряк хороший. Вял! Ты у меня комдивом будешь. Или с флота вон уйдешь.
— Сколько вам лет, старпом? — сказал он Луговскому. — Двадцать семь? Командирский возраст.
— …Дурака свалял, Шура, — сказал он в кают-компании. — Зря в училище не пошел.
На что Шура ответил:
— Двадцать два. Две звезды в двадцать восемь? Кому нужен пятидесятилетний капитан? — И оба невольно взглянули наверх.
— Не будь жестоким, Шура, — сказал комбриг. — Верный путь к свинству. Так, главный старшина. — И ушел; тяжелый пистолет на ремешках раскачивался у бедра.
Комбриг ушел, и осталось вязкое, глухое уныние. Скучно жить на условно потопленном корабле, скучно делать приборку, все собирая в исходное. Раевский долго лазал вдоль штормовых лееров, пересчитывая покалеченные крепления и стойки, и, вспомнив вдруг, что он здесь больше не боцман, разобиделся вконец. Без трепа и смеха, какими отмечен обычно отбой тревоги, и не куря, потому что нечего было курить, обходя недовольно мичмана Карпова, который всучивал всем сухари, спустились в кубрик с бродившей по палубе водой, завалились по койкам. Сил не было даже на то, чтобы расстегнуть бушлат. Боевая тревога ударила, казалось, сразу.
— …Не спешите докладывать, помощник. — Голос командира был безмерно устал. — Доложите мне истинное состояние корабля, статья сто восемьдесят, за готовность которого к бою, статья сто восемьдесят девять, вы отвечаете.
В большей степени, нежели напоминанием статей Корабельного устава, уязвить Луговского было трудно.
— Не спешите, помощник. Даю вам двадцать минут.
Окаменев от бешенства, он соскользнул по трапам. Носовые отсеки забирали воды через крышки люков — не много, но забирали. У акустиков сильная фильтрация через сальники. Поломка в главном распределительном щите, электрики работают на запасном. Левая главная машина сбавляет обороты. Фильтрация воды в румпельном… Кораблю приличного возраста пережить такой шторм непросто, еще хорошо отделались. Все запасы еды — в пшенке, сварить которую нет возможности. Сухарей, пресной воды хватает. Ныряя в люки и взбираясь по широко качающимся трапам, слушая доклады, проходя по кренящимся, гремящим листам пастила вдоль дизелей, он продолжал думать о новой прокладке, которую прикинул сразу после прочтения радиограммы, — на Покровский маяк. Верно ли его место? Если место неверно и сломается эхолот, он выйдет через пять часов прямо на отмели, не увидев никакого маяка… Топлива достаточно. Расход масла начали из резервной цистерны. Больных нет. Глядя в его застывшее лицо, ни в одном отсеке не решились спросить о причинах тревоги.
— Луговской. Вы уверены в своем месте? — спросил после доклада Назаров.
Ответ Луговского я привожу как образчик штурманской прямоты.
Вот что сказал Луговской:
— Полагаю, что да.
— …Ну вот что, пацаны, — сказал в микрофон Назаров, и во всех отсеках стало тихо.
— …Поиграли в войну — и будет. Теперь поработаем. Получено радио. В районе Покровского маяка терпит бедствие танкер. Нам поставлена задача оказать помощь.
И по всему кораблю облегченно вздохнули, заворочались, где-то выругались, где-то высморкали нос, а Луговской мрачно сказал:
— Специальностью этих людей были катастрофы, — И пояснил: — Роже Версель.
— …Не надо было, — заключил боцман. И сказал Шурке: — Иди. Спи. Будет работы.
— Так он горит или тонет? Товарищ мичман?
Раевский рассеянно повел крутым плечом, зевнул:
— Придем — увидим.
Шурка, сожалея, что сигарета кончается так быстро, и что неприлично унести окурок Крохе или Женьке, и что это сожаление мешает сладости курить, погасил остаток в пепельнице и вышел.
Скрипящий коридор был пуст. Дрожали под ногами дизеля. Никого не было в носовом, ярко высвеченном кубрике, никого не было в кормовом. Как часто бывает на походе, все попрятались по шхерам. Осторожно Шурка спустился в грохот и жар машины, в сладкий дух горячего металла и раскаленного масла. Огромные дизеля, вздымаясь вместе с отсеком, грохотали на шестистах оборотах, дрожали лампочки, никелированные замасленные поручни, деревянная конторка с замасленным вахтенным журналом. Сразу у трапа, на реверсе левой машины стоял Иван. В глубине отсека на брошенных поверх ребристых щитов бараньих тулупах спали, как упали, мотористы. На правом дизеле стоял Коля Осокин. Увидев Шуру, он оскалился и подмигнул: «Здорово…»