Страница 20 из 65
— Товарищ Новиков, — мягко сказал он, — наливайте половину бадейки. Несолидно гадить на корабль.
Палубы мусорной баржи и плавмастерской были вровень. На мастерской гудел станок, Валя присмотрелся в окно и узнал Шурку.
Резкий свет сбоку, резкие тени, берет.
Рабочая черная куртка.
Он уверенно и точно посылал резец и утирал нос запястьем. Не было гордеца старшины, сукина аристократа. Токарь! Валька таких видал сотни. Звездочка на берете выглядела лишней.
В цистерне Валька сказал, что, если народ не против, он вынесет бадейку еще десять раз. Шура гнал бронзовую стружку и беззвучно свистал. Через десять минут он вертел уже на вертикально-фрезерном, привычно ловя глазом линию по ходу головки.
И Валя, непонятно отчего, расстроился.
Цистерну выдраили так, что удостоились похвалы Ивана.
— Ничего, ничего. Плоховато, конечно, в общем. Но ничего. Мы в наше время лучше драили.
Умяв простывший обед, пошли стираться. Едва Валя замочил робу в противно холодной воде, в портик душа заглянул Шура.
— Стираешь, — грустно сказал он. — Не совестно будет гулять в чистой робе, когда я погибну на боевом посту?
Валя понял одно: надо в пост.
— Робу только сухую…
— Не стоит. Надевай эту. Ну?
В мокрой, леденящей робе Валя потрусил на полубак. Здесь у Шурки с Иваном шел малопонятный диалог.
— Разобрали? — спросил Шурка.
— Лампой жгли, — сказал Иван.
— Два ноля до места, — крикнул с мостика Блондин.
— Есть, — сказал старпом. — Осокина за борт.
— За бортом, — донесла трансляция.
Валя задрал голову. На левом крыле мостика со стаканом чая в серебряном любимом подстаканнике стоял задумчивый Луговской. Выше, в прохладном солнце болтались на фалах два флага «ноль»: «Ведутся водолазные работы».
— Ну! — окрикнул Шурка и нырнул в люк шпилевой. Валя неловко (мешал спущенный в люк толстый шланг мотопомпы) кувырнулся за ним. Этажом ниже, в тамбуре, Шурка исчез, а Валя растерялся: не падать же на головы — в железном полуметровом проходе боцманята Лешка с Карлом перепиливали аварийный брус, в ногах у них приткнулся Димыч с трубкой временного телефона, переноска светила еще ниже, в распахнутый люк поста.
— Ну! — рыкнул Шура, и Валя скатился в самый низ.
Всегда ухоженный, глянцевый пост был страшен, как давешняя цистерна. Замотанные клеенками блоки чернели смолой, краска на палубе и переборках сгорела: закрашенные за двадцать лет болты отжигали паяльной лампой. На торце вала вместо старого побитого фланца сиял свежесрезанной бронзой новый — тот, что точил и фрезеровал Шурка. Ну конечно: старый был с «зубом» — стопором.
Шурка ткнул пальцем в бухту промасленного троса, конец которого крепился на фланец:
— Трос.
Поднял крашеный деревянный конус — пробку для заделки пробоин, ткнул в свежую канавку на ней:
— Паз.
Валя кивнул.
— По команде «трави» будешь гнать этот трос в этот паз.
Валя не понял, но кивнул.
— Леха, сюда. Харсеев — на эжектор.
Зачем? Эжектором откачивают воду… В пост спрыгнул Леха, здоровый мужик, сунул Вале рукавицы. Втроем в тесном ящике поста стало трудно. Под ногами пошел ритмический звон.
— Осокин на товсь, — сказал Дима в телефон.
Шура взял гаечный ключ и простучал по переборке в кубрик «Затапливается отсек». Из-под ключа сыпалась краска. Из кубрика вежливо ответили. Лешка корчился под генератором, отдавая гайки сальников, на плечи ему плескала вода.
— Эжек-тор!
— Есть эжектор, — далеко откликнулся Захар.
— Пошел!
Тусклый от масла бронзовый вал пошел вниз, обнажилось черное отверстие шахты. Валька с интересом заглянул туда, Шура отпихнул его. В шахте всхлипнуло — и Валька задохнулся.
Ледяная, лютая вода валилась сверху.
Белый столб лупил из шахты в подволок.
— Трос!
Навалились на пробку, вода хлестко ударила вбок. Стало теплее, и Валя отыскал паз — но потерял рукавицы. Трос застрял. Лешка обложил его по существу. «Не идет», — пытался объяснить Валя, отплевываясь от воды…
— Тихо, — спокойно сказал Шура, и все его расслышали. — Не идет. Пробку долой!
Снова вода обвалилась на плечи. Трос был с заусенцами, но вода смывала боль. Двадцать метров троса стравили в секунды, последние метры бросали в воду, в волну загоняли пробку и наугад, сквозь воду, били по ней кувалдой; Лешка держал нижнюю доску, Валя верхнюю, Шурка заводил упор, — Лешке было неудобней всех, для простоты работы он три раза нырял. Шура жестко крутанул рукоятки упора.
— Вспучивает!
— В тамбуре! Крепи!
Наверху заматерились и заныла ножовка.
— Мотопомпу давай!
Воды было по грудь.
…А потом они сделали все как надо и хлюпнулись на палубу, в мелкую воду. Уняли дыхание, разогнали с глаз пелену и уставились, тяжело вбирая сопли, на дело рук своих. Из шахты чуть косо торчала пробка, на пробке чуть криво лежала доска, а выше — железный, красивый и красный — рос раздвижной аварийный упор. Он дорос до подволока и загнал в изломанную фанеру обшивки верхнюю доску. Из дыры серебряными прядями свисала фольга звукоизоляции.
Это было похоже на деревце.
Валя в жизни не смог бы предположить, что боевой пост можно так изуродовать.
Из паза в пробке бил стройный фонтанчик и по гиперболе раздельно и звонко сыпался в воду. Воды было выше паел сантиметров на тридцать — сколько не достал рукав мотопомпы.
— Димыч, — вздохнул Шура и продолжительно высморкался. — А холодно, однако. Дима, спроси там у него — отчего эжектор не качает.
— Шура, — донесся искренний голос Харсеева, и Валька представил, как Захар свешивает в люк круглую голову. — Шура, я не знаю. Я оба клапана открыл.
В посту насторожились.
Шурка выдернул задницу из воды, мрачно посмотрел на Диму.
— На каждом корабле должен быть идиот. Но почему — в моем отделении?
Валя полез наверх вслед за Шуркой.
Ему было интересно узнать, какой из трех клапанов забыл открыть Харсеев.
Шурка тренировал Харсеева на включение эжектора минут пятнадцать. За это время с него и с Вальки натекла на палубу изрядная лужа.
— Итак, — сказал он наконец.
— Я не хотел, — неожиданно надулся Харсеев. — Я от радости все перепутал.
Шура не стал смеяться, и Валька снова удивился.
Шура задумался и, кажется, понял Захара. Сказал только:
— Отсек вылизать досуха.
На полубаке лежал бронзовый вал, и на конце его было нечто массивное, упрятанное в сшитый Иваном мешок. Шурка присел на корточки, развязал пеньковый тросик и обнажил вибратор — немножко похожий на тот, что был нарисован в описании станции. Толпился вокруг народ, скалил зубы. Пришлепал Коля Осокин, он успел снять только акваланг, черная резина костюма обсыхала на глазах, становилась матовой.
— Как? — спросили его.
— Ох, холодно, — обрадовался Коля.
— Эге, — непонятно сказал за спинами боцман. — Подняли.
Толпа раздалась. Боцман, вылепив губами невозможную степень сомнения, глядел на погнутый вал.
— Устройство. — Поднял голову, посмотрел на всех снизу точными глазками. Вскинул темный палец: — Раз-гиль-дяй!
— Начальники у него разгильдяи, — буркнул сидящий на корточках Шурка.
— Тоже верно, — согласился боцман. — Если сын «нельзя» не знает — мамка дура. Подняли, значит. А обратно втыкать?
— Э, товарищ мичман, — засмеялся Коля. — Это мы воткнем!
Заговорили о тросах, лебедках, сальниках. Солнце на закат пошло. Берега пустые и черные. На других кораблях гитары, гантели. Штаны сушат. Воскресенье.
Валя захотел разжать кулаки и прикусился: уже привычную неловкость в ладонях пробила злая боль. Ладони были иссечены как бритвой: сильно, слабо, много раз. Работа с тросами без рукавиц — вот как это называется.
Старпом допил чай и ушел; Шурка скомандовал «в исходное» и сказал, что сам не прочь помыться и соснуть в коечке.
— А вам, друг мой, — повернулся он к Вале, — рекомендую помочь Харсееву.