Страница 48 из 90
— Я… я… у дяди Васи.
— У какого еще дяди Васи? А ну, пошли!
— Он… он механик! — упирался Сашка. — А в ремеслуху не хочу, вот!
Дядя Вася Силантьеву понравился. Они выставили Сашку из кубрика «погулять», сели друг против друга и, поглядывая в иллюминатор на тихие воды Невы, разговорились.
— Мда-а, — сказал Силантьев, постукивая пальцами по столику.
— Мда-а, — повторил дядя Вася.
— В музыкальное заведение надо устраивать.
— Не пойдет.
— Почему?
— Знаете, где находится Сингапур?
— Нет. То есть…
— А он знает. И Лос-Анжелос, и Мадагаскар… То-то!
— Он ведь поет, у него голос.
— Петь все умеют. Хотите, я затяну?
— Шутите.
— А чего шутить-то, вот:
пробасил дядя Вася.
Силантьев засмеялся, механик поскреб затылок, явно вспоминая, что же еще пел ему Сашка, потом спохватился:
— Танго слыхали?
— Да уж слыхал… Ну, хорошо, значит, послезавтра приедете?
— Придем, — поправил дядя Вася.
— Ну, придете, — рассматривая Сашкины карты и книги, задумчиво обронил директор ремесленного училища. — А я постараюсь поговорить кое с кем. В мореходку так в мореходку! — вдруг решительно сказал он.
— Сашок! — крикнул механик, выходя за Силантьевым из кубрика, — Куда-то запропастился…
— Ладно, пусть бегает, — снисходительно ответил Силантьев, спускаясь по сходне.
Сашка, спрятавшись на корме за лебедкой, провожал подозрительным взглядом близких ему людей.
В Кронштадте Сашка встретился с Шуркой в Петровском парке. Штиль был на море и на душе у ребят. Они, покачиваясь на чугунных цепях-качелях, впервые после войны ели мороженое, потом ходили к мысу, и Сашка на пирсе показывал Шурке, как надо бить вальс-чечетку, разные колена под разные частушки, вроде: «Шел трамвай тридцатый номер, на площадке кто-то помер, за нос тянут мертвеца, лан-ца, дрип-ца, оп-ца-ца!», и при этом помахивал рукой над ботинками.
— Яблочко, — говорил серьезно Сашка, — отживает… моряк должен петь и плясать и в карты играть…
Шурка рыдала от смеха.
— Ты пойми, за границей, куда ни глянь, — казино! — продолжал Сашка. — И вдруг тебе надо идти в казино, а там одни шулера и шпионы… и ты все замечаешь, чтобы на их удочку не клюнуть! А если бы мы везли… — От большой любви к Шурке он нес вздор, но не мог остановиться — Сашка плыл под парусами своей фантазии…
С Сашкой Шурка неделю не целовалась, и к вечеру она уже льнула к Сашке и тянула его к своему дому во двор на скамейку под чахлые кусты сирени. Ей хотелось целоваться.
И Шуркино желание исполнилось бы, не появись из-за кустов Вовка Клюква и двое его дружков.
— Ну что? — процедил Вовка, сняв со своих брюк флотский ремень. — Долго будем травить баланду?
— Вы что, с ума сошли! — вскочила Шурка, вздернув по-мальчишески рукава.
— Одну минуточку, — поднялся Сашка и, крикнув Шурке «беги», схватил Вовку за пояс брюк и так рванул на себя, подставив ему подножку, что пуговицы отлетели в стороны, брюки сползли к земле. Сашка на деле испытал морской прием дяди Васи. Пока Клюква возился с брюками, Сашка подмял под себя одного из его дружков, Шурка вцепилась во второго.
— Ма-а-мка-а, ма-а-мка! — кричала Шурка просто так, для порядка, и что есть силы выколачивала на спине Вовкиного дружка барабанную дробь.
— Шурка, где ты? — выскочила из парадной мать. — Ах вы негодные! — увидев потасовку, кинулась она к ребятам.
За ней выбежала мать Клюквы.
Вовка, придерживая штаны, улепетывал с дружками на улицу.
— Послушайте, ваш сын проходу не дает моей дочке! — возмутилась Шуркина мать, подходя к Вовкиной.
— Нужна ему твоя косолапая! — отрезала та, грузным телом опираясь на кочергу.
— Так чего пристает? — сказала Шуркина мать и велела дочке идти домой.
— Мам, а он можно к нам пойдет? — взглянула Шурка на потупившегося Сашку.
— Еще не легче, а это кто такой?
— Да Сашка, он до войны над нами жил. Помнишь Смирновых?
— Как не помнить, все в окно орал: «Лейся песня на просторе…» Вырос, вырос! — потрепала Шуркина мать Сашку по плечу. — Ну, иди.
— Он, мам, на буксире плавает, в мореходку поступает, в Сингапур поедет, отдадим ему папкин бинокль, он, он…
— Когда уходите? — перебила мать.
— В восемь ноль-ноль.
— Тогда давайте пить чай — ив кровать! Постели ему в отцовской комнате. Давно к нам мужчины не заходили, — пошутила Шуркина мать уже в коридоре.
А в это время дядя Вася пыхтел трубкой и ходил взад-вперед по пирсу. «Стремительный» мерно покачивался на приколе.
Дядя Вася плюнул в сердцах и пошел искать Сашку.
Вместо Сашки он встретил довоенного друга, с которым когда-то работал на пассажирском пароходе «Чапаев». Они зашли в ресторан. Механик спускал деньги и стеклянными глазами смотрел в свое «завтра». Оно предвещало ему низкий уровень жизни и высокий слог капитанской пословицы: «Жри, но не до зари!»
Утром Сашка с Шуркой взбежали на пирс.
Раздевшись догола, дядя Вася, отфыркиваясь, плавал за кормой. Увидев ребят, да еще с какой-то женщиной, механик нырнул в воду.
— Дядя Вася! Дядя Вася! — искал его по буксиру Сашка.
— Тише! Чего тебе? — прошептал механик, выглядывая из-за борта буксира.
— У меня бинокль есть, — приглушенно похвастался Сашка. — Шуркина мамка пришла, поговорить хочет.
— Иди, сейчас оденусь.
Механик, поспешно натянув брюки и тельняшку, решительной, трезвой походкой миновал сходню.
— Здравствуйте! Ольга Алексеевна, — подала ему руку Шуркина мать.
— Василий Петрович.
— Моя дочь.
— Знаю.
— Она в мореходку хочет поступать, а у нас только военная на Флотской… как вы думаете?
— Добре, чего думать-то! У нас блат, правда, Сашка? С Александром Мироновичем потолкуем…
— А возьмут?
— Надо прийти заякориться… — продолжал дядя Вася.
— Бери, бери! — увидев на пирсе женщину, да еще приятную лицом, крикнул с мостика капитан.
Сашка с Шуркой под возгласы «Ур-р-а-а!» бросились на буксир. Дядя Вася осторожно по сходне провел Ольгу Алексеевну и познакомил с капитаном.
— Понимаете, — говорила, как бы оправдываясь за столь нелепое посещение, Шуркина мать, — я-то знаю, что не возьмут, но они дружат с детства, она в яхт-клубе занимается. В общем, «моряк — с печки бряк!» — смущенно улыбнулась Ольга Алексеевна.
«Стремительный» пыхтел, но упорно набирал скорость на Ленинград.
Сашка, Шурка и ее мать, передавая по очереди друг другу бинокль, смотрели вперед на город.
Дядя Вася как-то боком встал рядом с Сашкой и спросил его шепотом:
— А где у Шурки отец?
— Погиб в сорок первом, когда наши уходили из-под Таллина…
— Та-а-ак, значит, это ее мать?
— Ее.
— Пригожая.
— Что?
— Тише ты! Я говорю, мать — это хорошо.
За «Стремительным» тянулась порожняком цепь барж. Солнечные лучи лоснились на ярко-зеленых волнах залива. Безмолвные грудастые чайки то взмывали вверх, то плавно опускались над караваном. В сизой дымке расплывчатым полукружием виднелся Ленинград.
А Сашка, как всегда, мечтал: как поступит в мореходное училище, выучится на капитана и поедет в Индию посмотреть на багдадского вора. Почему-то он не представлял без него эту страну. Себя же воображал за штурвалом в капитанской фуражке на белопарусной шхуне, подплывающей к Сингапуру по синим волнам океана под ослепительным солнцем. А рядом с ним будет стоять Шурка, как в песне: «На ней красивый шелк, на нем костюм матроса, он замер перед ней с протянутой рукой…» И еще хотелось Сашке, чтобы Ольга Алексеевна дружила с Силантьевым и они тоже стояли бы на мостике (он возьмет их с собой), а дядя Вася был бы на шхуне механиком. А какие он в Сингапуре купит всем подарки? Он стал мучительно думать и придумал: Кольке Красноперу он купит маленькую живую обезьянку. «Да, дяде Васе можно подарить большую бутылку рома, — спохватился Сашка, — а что остальным?..»