Упорядоченное

Крошечный призрак убитого дива медленно плыл по воздуху к поджидавшему его чародею, отчаянно размахивая руками и ногами, разевая пасть в беззвучном вопле – однако дара речи он был лишён.

Маг откупорил бутылочку, и продолжавшего отчаянно, но неслышимо вопить призрака тотчас втянуло внутрь. Чародей мгновенно заткнул горлышко пробкой. Торопливо накинул цепочку на шею, лихорадочно, словно кто-то мог увидеть и отобрать, запихал скляницу под одежду, ближе к телу. И не оглядываясь пошёл прочь. Из всех богатств болотного дива он взял с собой один только детский череп.

– Ну что, получилось, сочинитель? – пробормотал человек сам себе под нос. – Получилось, получилось. Чуть небу душу не отдал, но получилось. Кой-чего ещё помнишь, щелкопёр, бумагомарака…

…Вымершая топь осталась позади. Чародей выбрался на сухой, поросший мачтовыми соснами увал. Смрад болота, уродливые мёртвые стволы – всё за спиной. Здесь воздух пронзали солнечные копья, звенели насекомые, без устали трудились муравьи, пламенели шляпки сыроежек, и белки гонялись друг за другом по широким для них верховым путям в сплетающихся кронах.

Чародей обессиленно замер, опустившись – почти что рухнув – у корней вознёсшейся чуть ли не к самому небу сосны. Содрал промокший плащ, швырнул в сторону, не потрудившись даже разложить для просушки. Лицо мага казалось болезненно-бледным, под глазами легли синюшные тени. Веки смежились.

Немного погодя по лесной тропе мягко затопали копыта. Человек встрепенулся, поднял голову.

В кричаще-ярком дубельте – малиновое с золотом, по обшлагам оторочка мехом, серебряные аксельбанты – к устало сидящему магу в мокрой, перемазанной болотною тиной одежде приближался кентавр. Великолепный рослый кентавр, могучий торс силача, вздувающиеся мускулы, холёные конские бока, матово поблескивающая чёрная спина и хвост. Копыто напоминало стенобойный таран. На спине кентавр нёс седло с притороченными справа, слева и сзади вьюками.

Классически-правильное, с идеальным прямым профилем лицо человека-коня обрамляла тщательно подстриженная, завитая и напомаженная борода. Вокруг себя кентавр распространял такой аромат духов, словно целая парфюмерная лавка.

– Корбулон, – облегчённо вздохнул чародей.

– Конечно, Корбулон, кто же ещё? – неожиданно высоким для столь могучего сложения голосом отозвался кентавр. – Кто ещё окажется настолько глуп, чтобы покинуть столицу перед самыми ристалищами – сопрвождать своего брата-в-духе? Кто откажется от почти верной победы в панкратии и самое меньшее – второго места в беге на три стадии? А если учесть, что копьё и диск я мечу явно лучше Клеомброта, который мог рассчитывать только на бег, то получалось бы, что по сумме мест…

– Друг мой, – устало проронил человек. – Если ты не против, не могли бы мы двинуться в путь? Вечереет, а меня всего словно озноб колотит.

– Колотит! – кентавр картинно всплеснул ручищами. – Конечно, будет колотить? Зачем, брат-в-духе, тебе вообще потребовалось лезть в эти леса? Прислушался к мольбам тех поселян? Мол, настоящих охотников за нечистью днём с фонарём не сыщещь, смилуйся, добрый господин маг, пропадаем совсем, погибом погибаем? Не верю, брат-в-духе. Или взалкалось практики? Так тоже непонятно, зачем это тебе потребовалось. Разве плохо жили мы в столице? Твои сказания и так пользовались успехом. Нас принимали в лучших домах. И, гм, лучшие девочки и твоей и моей расы были нам, гм, рады. Нет, тебе потребовалось что-то кому-то доказывать. Какая разница, работают придуманные тобой эликсиры или нет? Ты же писал баллады. Книги, брат, книги! Выдумки чистой воды. Сказки. Но они же продавались! И ещё как! Нам вполне хватало и ещё удавалось кой-что отложить на чёрный день…

– И ты красовался на ристалищах, требуя себе чуть ли не каждый месяц по новому дублету…

– А как же! – чуть не задохнулся от возмущения кентавр. – У нас, кентавров, очень развито чувство прекрасного! Дисгармония ранит нас сильнее стрел и копий. Одежда есть отражение…

– Брат, – человек поднялся. – Прости. Давай трогаться. Путь неблизок. Даже для тебя. Чемпиона многих ристаний.

Кентавр с недовольной миной опустился на колени, не переставая бормотать:

– А одежда есть отражение внутреннего содержания, кое у нас, кентавров, следует за путями ветров и вод, и не остается в покое, и потому, дабы соответствовать…

– И споспешествовать, – человек не без труда забрался в седло. – Поторопись, брат, очень тебя прошу.

– А, гм, что мне за это будет? – кентавр потрусил вперёд, искательно глядя на седока.

– Если удачно продадим балладу об этом диве, то новый камзол, – по лицу человека невозможно было понять, лжёт он, или говорит правду.

– С эвбейским кружевом? – немедленно поинтересовался кентавр, несколько ускоряя бег. – Надо непременно с эвбейским, у анфельских примитивное плетение, а мода…

– С эвбейским кружевом и оторочкой из меха яху, – наездник слабо улыбнулся.

– Да, да, совершенно верно, – зачастил кентавр, оборачиваясь и невольно замедляя бег, – оторочка придаст завершённость всему ансамблю. Тона окраса следует выдержать…

– Скачи, – несколько более резко бросил человек. – Пожалуйста.

– Ну вот, уж и слова сказать нельзя! – обиделся кентавр. – Рот затыкают, обрывают…

Правда, поскакал он и вправду быстро. Так быстро, что лес словно бы рушился за их спинами.

– Но, брат-в-духе, почему ты говорил о продаже баллады? Разве у болотника не нашлось золота?

– Конечно, нашлось. Однако я слишком хорошо помню истории тех, кто польстился на это золото. Настоящий охотники за нечистью, ловкие, умелые и упорные. Мечом могли разрубить муху в полёте. Шестеро купились на богатство, и все погибли, не пережив дива и на девять недель. Погибли нелепо: трезвенник вдруг напивался допьяна и тонул в канаве, где воды по пояс; домосед вдруг отправлялся в странствие и попадал под ураган; третий утонул на попавшем в шторм корабле; четвёртый оступился на дороге и его переехала повозка, гружённая камнями; пятый… пятый, примерный семьянин, если не ошибаюсь, тоже ни с того, ни с сего потащился в бордель, где подхватил дурную болезнь, от которой и скончался; шестой женился, на третий день после свадьбы застал жену в постели с разносчиком лепёшек, зарубил обоих, после чего покончил с собой. И все они, все как один забралали золото болотника.

– Гм… – кентавр выглядел обескураженным. – Не знал. Неужели никто из магов не озаботился снятием проклятия?

– Не знаю, – отозвался человек. – Не интересовался. И, во всяком случае, предпочитаю не испытывать этого на себе. Я продам балладу. Труппа Сакки поставит её на императорской сцене. Сборы гарантированы.

– Всё равно не понимаю, – проворчал кентавр, бойко скача по лесной тропе. Она постепенно расширялась, мало-помалу становясь пусть узкой, но уже настоящей дорогой. – Почему надо было лезть самому? Расспросил бы охотников, следопытов, тех же ловцов, к примеру.

– Когда-то я ведь тоже учился магии, – пожал плечами наездник. – Не достиг никаких особых высот, но память не подводит. А иногда, прежде чем писать что-то… желательно пережить это самому.

– И только? – подозрительно осведомился кентавр. – Ты ничего не скрываешь от меня, брат-в-духе?

– Я охраняю твой покой и сон, – криво усмехнулся чародей. – Знаешь, новое переживание. Очень увлекательно.

– Ты что-то там сделал! – взвизгнул кентавр. – Сделал, и мне не говоришь! А если нас теперь проклянут? Сглазят? Если явятся другие дивы, или кокульщики, или… Как ты можешь поступать настолько безответственно! Ты обо мне совершенно не думаешь, всё о себе, только о себе, о своих дурацких книжонках!.. А нас теперь могут…

Кентавр разорялся ещё долго. Хорошо ещё, что не останавливался.

Человек слушал, устало прикрыв глаза. Не возражал. Спорить тут было бессмысленно.

Меж тем узкая и петлистая лесная дорожка влилась в широкий, наезженный тракт. Кентавр пошёл веселее, не переставя визгливо бранить наездника за неосторожность, самонадеянность, неспособность заботиться о других и так далее и тому подобное.