Страница 42 из 70
Теперь тяжесть в желудке Поля походила на бомбу. Он расслабил пояс и изменил положение на кровати, повернувшись со спины на бок и поджав колени, как плод в животе матери. Стало немного легче.
Но беда была в том, что он никак не мог заставить себя уснуть. Все попытки были напрасны. Он взглянул на часы: четверть девятого. Через час-полтора надо идти. Сумерки — искусственно отодвинутые летним временем — быстро сгущались. Он рассчитал, и Хоуп с ним согласилась, что лучше всего выходить между десятью и одиннадцатью часами вечера. Будет уже темно, но еще не прекратится хождение солдат, играющих в карты, просто отдыхающих и бродящих от казармы в старой школе к магазину Смита и обратно. Невероятность побега в это время была ему на руку. Кто пойдет бродить по горам поздно ночью? Он, конечно, тоже не пойдет, но можно успеть подняться по ущелью и достигнуть предгорья. Даже если он пойдет медленно и очень осторожно, то все равно, достаточно удалится от города. А с первыми лучами солнца он двинется в путь, уже не рискуя, что его кто-нибудь заметит. В три-четыре часа утра выходить нельзя, потому что еще очень тихо. Солдаты в карауле в это время настороженно относятся к любому звуку. Ночь, проведенная на голой земле, казалась ему небольшой ценой за стратегически важное преимущество, которое он получит.
Поль был очень доволен, что выбрал именно это время. Ему казалось, что у него есть все шансы на успех. Не только потому, что удачно выбрано время, но и потому, что они сумели пройти незамеченными от туннеля до центра города, потому, что беседа с Льюином и потом Робертсоном не вызвала у врачей подозрений… и еще потому, что, в конце концов, никто не смог заглянуть в его голову и прочитать мысли. Все это, как бы наивно это ни казалось, вселяло в него уверенность.
Поль снова вспомнил столовую и накатившую на него волну дурноты при виде Льюина, вошедшего поужинать. Хоуп наклонилась и спросила, в чем дело. Он шепнул ей, что вошел Льюин. Она не оглянулась. Поль, оценив ее сдержанность, последовал ее примеру. Он сидел, чувствуя, как сокращается его желудок, сжимая проглоченную пищу в комок, мешавший ему до сих пор. Однако Льюин не прокричал никаких распоряжений и даже не обратил на них особого внимания. Вместе с тем он не пытался их игнорировать, а улыбнулся и кивнул, прежде чем сесть за стол с другими офицерами.
Хоуп и Поль воспользовались тем, что Льюин ужинал, и ушли на медицинский осмотр. Таким образом, они избежали повторной встречи с ним и продолжения рискованного и щекотливого разговора, состоявшегося днем. После медицинского осмотра каждый из них пошел своей дорогой. Хоуп вернулась в дом дяди и тети, а Поль в дом миссис Дженкинс, чтобы сменить кеды на спортивные ботинки, взять компас, нож и надеть тонкий шерстяной свитер под рубашку, чтобы не привлекать к себе внимание в такой теплый вечер. Минуту он раздумывал, стоит ли брать охотничью водонепроницаемую куртку, имевшую очень удобные карманы. Наконец он сунул ее в бумажный пакет, а сверху положил коробку с шестью бутылками пива. Потом отправился к Хоуп. Часовые его даже не окликнули, когда он шел мимо них тихим шагом. Но если бы его остановили, пиво послужило бы ему лучшим пропуском.
На подготовку к рискованному походу ушло около часа. Хоуп сварила кофе, гораздо вкуснее того, который он пил в столовой. Сидя у кухонного стола, они пили этот кофе и изучали топографическую карту. Затем заполнили карманы куртки плитками шоколада, сухими фруктами, колбасой и положили кусок твердого сыра. Наконец Хоуп принесла револьвер своего дяди — грозный, отливающий синим металлом предмет, который сразу развеял их деланное прогулочное настроение. До сих пор все это походило на развлечение. Но когда Хоуп положила револьвер на кухонный стол рядом с маленьким транзисторным приемником, пачкой амфетамина и таблетками аспирина, взятыми из дома миссис Дженкинс, развлечение кончилось.
Хоуп предложила Полю прилечь и попробовать уснуть. Он согласился и пошел следом за ней в комнату для гостей. Там он присел на стул, чтобы расшнуровать ботинки. Она сняла покрывало и достала вязаный шерстяной плед из кедрового комода в углу.
Вспоминая об этом теперь, вспоминая, как она расстилала для него плед, он чувствовал страстное желание. Но тогда, когда она была еще здесь, он не пошел дальше мыслей…
Может быть, если бы Хоуп принесла револьвер, с его резким запахом масла, явным, отчетливым холодом смерти, чуть позже, что-нибудь и произошло бы, ведь они были в спальне наедине, их сближала тайна и давно возникшая взаимная симпатия. Теперь, уже почти час пролежав без сна в ее доме, он начал сожалеть о потерянном времени и попытался мысленно представить, как все могло случиться. Он мог бы встать со стула и подойти к кровати, где она взбивала подушки. Ему казалось, что и сейчас еще не поздно встать, пойти на кухню или в гостиную— словом, туда, где она находилась,— обнять ее и…
Но ничего подобного не случилось и не случится. Она поправила плед, а он встал со стула, подошел к кровати, около которой она все еще стояла, и, ни о чем не думая, не сознавая ясно, что он делает или что собирается сделать, взял ее руки в свои.
Они долго стояли молча, не глядя друг на друга и крепко держась за руки. Поль вспомнил, что посмотрел на подушку, и наконец поднял глаза. Хоуп ответила на его нежный вопросительный взгляд… но в ее глазах была такая печаль, такая невыразимая грусть. Даже отчаяние. Они опустили руки.
— Вам необходимо уснуть,— сказала она.
—Да.
И тогда, прежде чем повернуться, погасить свет и закрыть за собой дверь, оставив его в возбужденном состоянии, она встала на цыпочки и нежно коснулась его губами. Ее поцелуй выразил все, что таилось в этом моменте, которым они могли воспользоваться, но пока что не захотели.
Но Поль не был расстроен. Ведь будет ради чего возвращаться. Эта мысль оказалась настолько приятной, что отвлекла от тяжести в желудке, от назойливой головной боли, не покидавшей его уже два дня, и даже от опасностей предстоящего путешествия. Отвлекла от всего, и он задремал.
Во всяком случае, Полю показалось, что уже через минуту вернулась Хоуп и склонилась над ним, держа в руке большую кружку с горячим кофе. Поль посмотрел на часы. Десять часов пятнадцать минут. Он приподнялся на локте, взял кофе и стал отпивать понемногу.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она.
— Прекрасно. Немного тяжелая голова, но это не так страшно. Чем вы занимались? — спросил он.
— Сидела у телевизора. Смотрела программу «Во вторник вечером у киноэкрана». Показывали фильм «Доктор Но». Когда я впервые смотрела этот фильм несколько лет назад, он показался мне ужасно смешным. А сегодня было не смешно.
— Не беспокойтесь. В горах не будет ни мартини, ни блондинок, которые могли бы меня соблазнить. У меня нет ни сценария, ни малейшего представления, чем все это кончится. Нет даже каскадера для выполнения опасных трюков.
Зашнуровав ботинки, Поль поправил сзади рубашку. Он взял свитер и надел его, на сей раз на рубашку. Затем пошел вслед за Хоуп на кухню и ваял там куртку и остальное снаряжение. Транзистор он положил в один из больших карманов куртки, а револьвер заткнул за пояс.
— Вот и все. Кажется, я готов.
— Это… безумие,— сказала она.— Люди — то есть нормальные люди —таких вещей не делают. Так только в кино бывает.
— Я знаю,— сказал он,—конечно, это безумие. Но сумасшедшие не мы, а они.
— На этот раз пойдете черным ходом? — спросила она.
— Да.
Хоуп проводила его к двери. Они посмотрели друг на друга.
— Желаю успеха,— сказала она и попыталась улыбнуться.
— Вам тоже,— сказал он,— берегите себя.
Поль направился было к выходу, но вдруг остановился, повернулся к ней, протянул руки и крепко обнял. Он поцеловал ее, и она ответила на поцелуй, прижавшись к нему всем телом. Наконец он выпустил ее, молча повернулся, открыл дверь — и шагнул в темноту безлунной ночи.
Поль пересек задний двор. Слабый свет, лившийся из окон дома, помогал ему ориентироваться в темноте. За летней кухней, которая стояла в самом конце дворика, начиналась высокая трава и редкий низкий кустарник. Поль остановился у одного из кустов и подождал несколько минут, пока глаза привыкнут к темноте. Луны не было, но от звезд исходил слабый мерцающий свет, и через некоторое время он мог уже различать очертания предметов. Тогда он пошел, не оглядываясь, так как не хотел, чтобы его расширившиеся зрачки снова сузились. Он повернул направо, в густой кустарник. Продвигался он очень медленно, да и не считал нужным спешить. Главное — двигаться вперед, не производя ни малейшего шума. Каждый шаг был выверен — Поль осторожно выдвигал ногу вперед, затем прощупывал ею почву, делал передышку и только после этого переносил на нее тяжесть тела. Это был своего рода ритуал. Он не хотел допустить оплошности, опасался малейшего шума, который мог бы привлечь внимание часового или нескольких часовых, находившихся на дежурстве. О фонаре, конечно, не могло быть и речи.