Страница 41 из 70
Джексон не хотел играть в покер. Остальные солдаты в старой школе, приспособленной под казарму, играли уже несколько часов и, похоже, собирались играть долго. Может быть, все время пребывания в Тарсусе. Кто-то уходил на дежурство, кто-то возвращался, чтобы занять освободившееся место. Игра — верный способ забыть о зеленых мешках с трупами и о скуке. Да, странное сочетание. Смерть — дело обычное. Она часть жизни солдата. Скука — тоже часть их жизни, может быть, даже основная. Но, смерть и скука вместе— это уж слишком. Итак, солдаты играли в карты. Денежные ставки были порой выше, чем они могли себе позволить. Джексону было на это наплевать. Главное — внимательно следить за игрой, потому что через день-два, если игра все еще будет продолжаться, начнется жульничество. Потом могут начаться драки. Ему придется разнимать драчунов, пока кого-нибудь не изувечили. Такие происшествия плохо сказываются на служебной карьере. А ему бы не хотелось потерять сержантскую полоску из-за этой чертовой карточной игры. Или потерять здешнее теплое местечко…
Джексон лежал на своей койке, прислушиваясь к звукам игры, шлепанию карт, гулу голосов, нарастающему по мере увеличения ставок. Ему нравился этот шум, нервный ритм возгласов, становящихся все громче и громче. Сам он сегодня вечером был не в форме для игры в покер. Он уже не ребенок и знает цену деньгам. Эта забава могла дорого обойтись, если играть невнимательно и не сосредоточиваться. А он знал, что сегодня ему не удастся сосредоточиться. Не удастся после копания могилы. Было бы не так ужасно, если бы он копал могилу для людей. К таким вещам он относился спокойно. Как-никак он кадровый солдат, завербовался на двадцать лет и был профессионалом. Он гордился умением убивать, копать могилы, рисковать собственной жизнью… Гордился любым солдатским делом. Но этого он перенести не мог. Это было уж слишком.
Лежа на своей койке, он незаметно вытащил фляжку из мешка и сунул ее в карман брюк. Преимущество сержантов состояло в том, что их меньше беспокоили. Даже во время общих досмотров их вещи не проверялись. Так что всегда можно было спрятать фляжку с виски на всякий случай… А сейчас ему нужно было выпить! Да, сэр! Правда, приходится вытаскивать фляжку из мешка и выходить из казармы так, чтобы остальные этого не видели. Ведь одной фляжки на шестерых солдат маловато. Толку никакого. Он сунул фляжку поглубже в карман и поднялся. Все остальное было проще простого. Он вышел из казармы, будто по нужде, но прошел мимо уборной и углубился в кустарник. Здорово!
Сержант отвинтил крышку и потянул виски. Пьянеть ни к чему, надо лишь слегка одурманить себя, чтобы заснуть. Утром он будет в норме, и волноваться нечего.
Во всяком случае, сегодняшний день не повторится. Ведь собак в Тарсусе больше не осталось.
21 ЧАС ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ
Ветчина с красным соусом тяжело ложилась в желудок Поля, или нет, она не просто ложилась, а шлепалась, перекатывалась, изменяя форму по своему капризу, становясь то гирей, то подставкой для книг, то увесистой пепельницей, пока не превратилась в раздутый шар. В последней конфигурации она, очевидно, обрела некое успокоение, так как задержалась в этой личине. Поль с мазохистским интересом следил за тем, как ветчина передвигалась в его желудке, ища выхода.
Он заставил себя поглотить все: и ветчину, и этот ужасный соус, и картофельное пюре, и фасоль, и салат, и два стакана молока, взятого из кувшина, который стоял на простом деревянном столе солдатской столовой. А вот к консервированному компоту из персиков он уже не смог прикоснуться. Не рискнул. К концу обеда он понял, что каждый дополнительный кусочек пищи может стать роковым для всех тех, которые он с таким трудом проглотил. Он мог все потерять. Поль заставлял себя есть, сознавая, что пройдет немало времени, прежде чем он сможет снова подкрепиться. Кроме того, ему хотелось показать Хоуп, что его состояние улучшилось.
Вообще это был какой-то сумбурный обед. Хоуп и Поль сидели одни в пустой столовой в конце одного из длинных столов, делая вид, что поглощены друг другом. Они решили продолжать разыгрывать роль влюбленных, как это уже делали раньше, надеясь таким образом стать невидимками. С этой целью они шептались, смеялись, обменивались анекдотами, начиная привыкать к своим ролям. Во всяком случае, Поль находил все это достаточно забавным, позволяющим временно освободиться от навязчивой глупой идеи, что офицеры в палатке могут угадать его мысли, могут проникнуть в его голову и прочесть там список вещей, приготовленных им в дорогу: фонарь, котелок, нож, компас, радиоприемник и, по настоянию Хоуп, пистолет калибра 0,38 системы «смит-вессон», принадлежащий ее дяде. Его нервозность, несомненно передавшаяся и Хоуп, позволяла им более или менее убедительно играть роли, которые они сами себе придумали. И то, что надо было постоянно что-то изображать, облегчало ему перенос пищи с тарелки в желудок.
Сейчас, лежа на кровати в доме Хоуп, Поль пытался заснуть на час-два перед путешествием. Он чувствовал, что возбуждение и напряженность еще не покинули его. Трудно было заставить себя расслабиться и заснуть. Не способствовала этому, конечно, и тяжесть в желудке, принявшая обличие утюга. И, наконец, самым тревожным было то, что его ожидало. Но об этом он старался не думать. Надо было заснуть глубоким, спокойным сном, чтобы потом встать полным сил и осуществить задуманное — подняться в горы и исчезнуть.
Ишида, видимо, совсем потерял голову, если побежал в центре города среди бела дня. Или, может быть, он просто не понимал, что его ожидает, недооценивал всей сложности ситуации. Или в панике, наоборот, переоценил ее, принял город за лагерь для интернированных, где он находился в детстве. Несомненно, он находился в полном отчаянии, заставляющем человека идти вперед и рисковать, даже если у него нет никакой надежды на успех. Но Полю необходим был только успех — вырваться отсюда и дойти.
И убедить. Вот что самое трудное. Арни, конечно, не отмахнется. Но кто сможет поверить всему этому? Поверила ли бы ему Мариан? Да, конечно, она бы поверила. Но кто еще, кто еще во всем мире? И факт, что теперь прояснилось еще одно звено головоломки, утешал меньше, чем можно было ожидать. Уж слишком ясно, слишком просто все получалось. Так бывает только в детективных романах, где в каждой главе появляется по две улики. А в конце детектив, сидя в британской гостиной, сопоставляет их и указывает своим длинным изящным пальцем на дворецкого. И все же ему пришлось проявить большую выдержку, чтобы не реагировать на рассказ миссис Райл, когда она во время обеда подошла к их столу спросить Хоуп о ее тете и дяде. Хоуп пила кофе, а он одолевал второй стакан молока, изо всех сил стараясь впихнуть его в себя. Миссис Райл подошла к ним, чтобы выразить сочувствие, печаль, недоумение, надежду, удивление, благодарность… Она перебирала чувства, как некоторые женщины перебирают шляпки, но при этом обронила большое яркое перо — очень важный факт. Оказывается, в прошлую пятницу ее в Тарсусе не было, она делала покупки в Сол-Лейк-Сити. Она тараторила о неполадках в машине, о том, как ей пришлось возвращаться домой на грузовике Чарли Пирса, ехавшего из Шайенна. Моментально все встало на место. Он в пятницу находился в пустыне, наблюдал там за ящерицами. А Хоуп — где же она была?
По пути домой он спросил ее об этом. Она рассказала, как в пятницу выезжала на прогулку верхом на лошади, как убила змею, а потом спешила домой к ужину.
Все стало понятно, все предельно ясно. Поль поймал себя на том, что, будучи ученым, он проверяет разные гипотезы, как недоверчивый торговец проверяет монеты на зуб. Что же это за болезнь, если она поражает целый город в течение часа? Даже «черной смерти» потребовался бы месяц, чтобы расползтись по городу, да и то она скосила бы не всех подряд. Здесь же не заболели лишь те, кто был в пятницу за городом. Значит, в Дагуэе проводилось какое-то испытание, какой-то эксперимент, по ошибке поразивший именно Тарсус.