Страница 3 из 268
3. Условность вопроса о разочаровании
Эпоху эту, если угодно, можно назвать периодом разочарования, когда вся цель философии виделась только в ограждении личности от зла, мирового и социального. Однако нельзя ограничиться только такой упрощенной характеристикой. Дело тут не просто в разочаровании как таковом, но в отказе от некоторых объективистических установок ради внутренне-личного самосознания. Платон и Аристотель - объективисты. Человеческую личность они трактуют как эманацию общего бытия, как истечение космического Сознания. Личность находит у них свое последнее удовлетворение, когда она отказывается от всего личного и когда находит себя просто как эту самую эманацию. Поэтому "блаженство", проповедуемое Аристотелем, мистически-интеллектуалистично, как и платоновское учение о видении, о созерцании запредельных идей. Не этого хочет эллинистически-римская философия. Она сознательно отказывается от этого. Она берет человеческую личность в ее практическом обыденном состоянии, наполняет ее таким содержанием, которое бы обеспечило ей осмысленное и притом самодовлеющее существование, и уже в зависимости от этого, а главное, для обоснования этого, строит соответствующую космологию. Пожалуй, известный налет "разочарования" характерен для этой философии. Но мы должны учитывать всю условность подобной терминологии.
4. Выводы для эстетики
Эти выводы из намеченной выше характеристики социально-исторической сущности эллинизма напрашиваются сами собой. В дальнейшем мы будем иметь достаточно времени и места для того, чтобы охарактеризовать эту эллинистическую эстетику в деталях. Сейчас нам важны не детали, но пока самая общая установка. В самом деле, какая тут могла бы возникнуть новость в общегреческом эстетическом сознании?
До наступления века эллинизма Греция никогда не знала такого дифференцированно-индивидуального развития. Полисный грек освободился от общинно-родовых авторитетов, и в этом смысле его личность была свободна. Но эта свобода социально-исторически была чрезвычайно ограниченна. Этот освобожденный индивидуум не мог просуществовать на основах только своей узколичной индивидуальности. Он должен был объединяться с другими, такими же, как он, инициаторами, и объединяться в полис, который в своей авторитетности нисколько не уступал прежней родовой общине. Освобожденная от родовой общины личность по необходимости оказалась связанной со своим полисом и общественно-политически, и экономически, и морально, и эстетически. Только эллинизм впервые дал возможность этой личности развернуть свое внутреннее самочувствие, углубиться в свою собственную личность и сделать для себя второстепенными все вопросы объективного миропорядка. И на первых порах важно было сохранить именно эту внутреннюю специфику личности, именно ее независимость от всего объективного, именно ее внутренний покой, именно ее внутреннюю красоту.
Ниже мы будем еще много раз встречаться с тем, как три основные философские школы раннего эллинизма, а именно стоицизм, эпикурейство и скептицизм, каждая на свой манер, стремится охранить внутренний покой и безмятежность человеческой личности.
а) Стоики создали теорию мудреца, совершенно не подверженного никаким треволнениям жизни. Он всегда безмятежен, бесстрастен и нечувствителен ни к чему происходящему. Красота для него - это прежде всего внутренний покой души и независимость от треволнений жизни.
Однако эпикурейцы в этом пункте мало чем отличаются от стоиков. Как мы увидим ниже, внутренний покой души для них тоже есть самое главное и самое вожделенное. То, что они называли удовольствием, считая его основным принципом человеческого поведения, тоже требовало огромной аскезы, тоже требовало воздерживаться от всего беспокойного. Согласно эпикурейцам, не нужно было заниматься ни науками, ни искусствами, потому что подобного рода занятия вносят заботы, неудачи и всякого рода треволнения в жизнь души, мечтающей только уйти в себя и забыть все остальное. И уж тем более нельзя было заниматься общественными делами, а нужно было уйти в глубину эпикурейского Сада, в котором, однако, уже не занимались разными общественно-полезными делами, как это было в Академии или в Лицее, а занимались только безмолвным эстетическим самонаслаждением в тени густых деревьев на берегу красивой реки и в условиях отказа даже от всякой излишней пищи, вместо чего древнему эпикурейцу достаточно было только хлеба и воды. И уж боже вас упаси жениться или выйти замуж. Ведь брак тоже несет с собой большей частью только разные заботы, разные невзгоды и никому не нужные треволнения. Нет, лучше уж так: лежу я под развесистым кустом, в тени, прохладе и безмолвии, а вы там - как хотите. Нечего и спрашивать, что для такого эпикурейца прекраснее всего. Прекраснее всего и наивысшая красота для него - это внутренний покой равномерно самонаслаждающейся личности.
Удивительным образом даже и скептицизм, столь отличный от указанных двух школ раннего эллинизма, тоже проповедует в качестве единственной цели жизни безмятежное и безмолвное внутреннее состояние, не подверженное никаким воздействиям извне. Скептики в своей теории потому и учили о невозможности говорить "да" или "нет", что всякое такое утверждение или отрицание всегда человека к чему-то обязывает, с чем-то связывает, чем-то ограничивает. Скажи по поводу какого-нибудь явления "да", а оно, того гляди, вдруг изменится во что-нибудь другое, и сказавший "да" не только окажется в дураках, но еще должен будет чем-то отвечать за свое неосмотрительное согласие. Вы говорите, что вам хочется есть. Не смейте так говорить, а говорите: "Кажется, что мне хочется есть". Вы говорите, что вам хочется жениться. Врете. На деле вы совершенно не знаете, действительно ли вам хочется жениться, или вам это только так кажется. Нет, уж лучше говорить: "Кажется, что мне хочется жениться". По крайней мере, ни за что отвечать не будете. Если вы женились и брак оказался неудачный, вы совершенно ни в чем не виноваты, потому что вы же и не говорили, что вам хочется жениться, а вам только казалось так. Но мало ли что кому кажется? И если из всяких таких фантазий мы будем тут же делать какие-нибудь жизненно ответственные выводы, то в этом случае лучше уж не иметь никаких фантазий и не делать никаких ни утверждений, ни отрицаний. По крайней мере, будет обеспечен покой души. Конечно, такого рода внутренний и безмятежный покой души и является для скептика наивысшей красотой, не хуже, чем для стоика или эпикурейца. Мужественная, героическая, проповедуемая всеми досократиками, всем Платоном и всем Аристотелем опора личности на объективные и абсолютные устои жизни, и вся такая эстетика периода классики, тоже мужественная, тоже героическая, тоже строгая и даже суровая, воспитанная в строгих тонах объективно-полисной морали, конечно, могла только презирать всю эту индивидуалистическую эстетику, могла считать только ничтожеством это ежемгновенное хватание за изолированную психологию, за внутреннее смакование личностью самой себя, за этот никогда не бывший в античности отказ от красоты объективного миропорядка. Вот что значит выставленный у нас эллинистический принцип дифференцированной личности, и вот что значит эта эстетика эмансипированного и самодовлеющего индивидуума.
Однако историк эстетики не может сразу тут же ставить кресты над этими тремя начальными школами раннего эллинизма. В этих школах было и нечто другое, так как иначе они вовсе не были бы школами именно античной эстетики. Об этом другом необходимо уже сейчас сказать несколько слов.
б) Все античные философы так или иначе всегда проповедовали абсолютное существование объективного мира. Материалисты понимали под этим больший примат материи над идеей, а идеалисты - больший примат идеи над материей. Но и те и другие, за самым ничтожным исключением, всегда исходили из существования объективного мира. Могли ли в таком случае указанные нами три школы раннеэллинистической эстетики оставаться только на почве своих субъективных углублений и не признавать ровно ничего объективного и ничего реально существующего вне и независимо от человеческого субъекта? В античности так не могло быть. Уже самый беглый просмотр соответствующих первоисточников обнаруживает, что обрисованная у нас выше теория внутреннего покоя личности, ее безмятежности, ее свободы ото всего объективного есть только первый пункт всей этой раннеэллинистической эстетики. Конечно, ничто не мешало отдельным философам так и оставаться в пределах этой изначальной теории безмятежного покоя души. Однако подавляющее большинство этих философов шло гораздо дальше и старалось строить также и теорию объективного бытия, но, разумеется, такого бытия, которое бы ничем не мешало изначальной теории субъективного покоя, а, наоборот, подтверждало бы эту теорию и даже ее обосновывало бы.