Связано с любовью

– Дитя, вернись, я согласна! – раздалось сзади.

– Деньги вперед, и простите, как вас зовут? – я помнила, что с деньгами прощаться очень сложно, и поэтому всегда нужно менять тему – уходить от цифр и бумажек. После продажи ты должен вселить в покупателя мысль о том, что теперь он обладает сверхнужной фигней.

– Я мадам Болье, - грустно ответила женщина. Я вошла внутрь следом за ней. Она открыла железный ящик в нише, что был завешан шторами, и достала увесистый мешок. На вид, там было не меньше пары кило. – Вот, можешь пересчитать, я закрою салон, - поставив мешок на стол, она двинулась к двери. Я внимательно следила за всеми ее жестами и взглядами, особенно на другую сторону улицы – плавали, знаем, как делаются дела с такими суммами. Получаешь, выходишь, и тут-то тебя и принимают неожиданные воры.

– Идите сюда, мадам, будем вместе считать, - улыбаясь, подозвала ее я.

Она знала цену, и потому держала в мешках именно такие суммы. Благо, полицейский, а то таскала бы на себе пол дома, накликала бы еще беды. Замуж мне пока не грозит, только если за их Бога и его Детей. А вот интересно, монашество здесь как объясняется? Я начинала понимать природу того самого сундука с деньгами - отец хотел отдать меня замуж. Мне нужны сейчас адекватные люди, что знали моего папу. Я знала одно - честных искать бессмысленно, и нкто не вернет даже мало-мальского долга, но адекватные могут просто рассказать о нашей семье.

Мы договорились на том, что она оставит мне длину чуть ниже ушей. Я понимала, что с такой прической становлюсь уродиной, но живой и сытой уродиной. Мешок тянул лямку сумки, платок иначе теперь сидел на голове, и торопился свалиться при каждом шаге, но я спешно шагала к дому, и в первую очередь, подойдя к своему дому, пробежала меж домами и поспешила к дровянику.

– Я принесла долг, и хочу оплатить за месяц вперед, - буркнула я в спину старика, что не жалел для меня воды и дров, когда денег на это не было вовсе.

– С тебя два серебряных, дитя. Завтра я сам принесу тебе дров, - улыбнувшись, он принял два кругляка. Значит, дрова и вода не так уж и дороги! Пару месяцев не платили, и за месяц вперед – два серебряных. Ну, на месяц можно забыть хоть о дровах.

Я выглядывала из подворотни минут десять – пятнадцать, и уверившись, что сейчас в поле видимости нет ни одного человека, прошмыгнула в дом.

Деньги я спрятала в ванной под половицей. Которую пришлось выломать. Я взяла три серебряных и снова вышла из дома – нужно купить мяса. Хоть какого-то мяса, и сварить суп. Я так сильно хотела есть, что казалось, как только мой живот наполнится теплом и сытой негой, мозг мгновенно начнет работать. И сахар! Мне нужны были сладости!

Лавка с продуктами была в самом конце улицы – я запомнила ее, когда мы шли к площади. Цены, конечно, кусались, дневной рынок, где торговали крестьяне, конечно же уже был закрыт. Но я не могла ждать утра. Молодой человек, что стоял за прилавком улыбнулся мне самой широкой своей улыбкой:

– Вы за конфетами? – видимо, здесь в лавку девушки заходят исключительно за ними.

– Нет, мне нужен кусок мяса, крупу, сахар и овощи. А еще, молоко и яйца, - я хотела все и сразу, и боялась, что могу что-то забыть.

– Вы могли отправить слуг, мисс, чтобы не носить тяжести, - удивленно спросил он. Только сейчас я заметила за его спиной выставленные бумажные мешочки, а больше всего приковывали мое внимание куски буженины и корейки – они лежали на промасленной бумаге и этот запах копченостей щекотал нос, добирался до желудка, заставляя его сжиматься.

– Мне во-он то мясо, я возьму весь кусок, - уверенно заявила я, указав на запеченную буженину. Я наблюдала как он складывает в мою сумку свертки, и начала бояться, что денег мне не хватит, слишком дорогую лавку я выбрала.

– До двух серебряных я могу добавить конфеты и пятьдесят лидов кофе, - словно понимая, о чем я думаю, сказал он и я выдохнув, мотнула головой, мол, согласна. На весах, что были похожи на земные он завешивал кофе – я была права – лиды это граммы. Кофе было раз на пять. Небольшие гирьки он выставлял правильно – за этим я следила.

Выйдя из лавки, обнаружила, что на город опускаются сумерки, и когда дошла до своего дома, было уже темно. Я молила про себя своего, знакомого и привычного мне Бога, чтобы матушка задержалась в своей церкви.

Дома было темно и тихо. Я выдохнула и пронесла все продукты в кухню. Мясо пахло так сильно, что спрятать этот запах смог бы только пожар. Я сварила кашу, отварила яйца на утро, и спрятала все за шторину в кухне. Варить сейчас суп было нельзя!

В своей комнате я отрезала толстый шмат буженины, уложила на краюшку хрустящего, теплого все еще хлеба, за которым зашла в булочную, где в прошлый раз Морти покупала нам калачи. Каша, кофе с молоком и этот прекрасный бутерброд подарили мне столько радости, что я чуть не заплакала. Подумала о том, что в той жизни я не радовалась так даже своей первой машине. Приятно было сидеть на подоконнике с кружкой, распаковывать одну за другой конфеты и радоваться моменту. Мясо я спрятала там, где нашла клубки в чулане – прямо перед носом мамаши – пусть молится и вдыхает чуть слышные ароматы. Упаковать пришлось во всю бумагу, что была, плюс в несколько тряпок, но в комнате все равно стоял отчетливый запах.

Я зажгла три свечи, стоявшие в чулане и отправилась в ванную – ополоснуться и переодеться в ночнушку. Приятно было находиться в чистой комнате, с полным животом, и для полной картины хотелось помыться. Дверь я как всегда, приперла шваброй.

Проснулась я рано утром от голосов на улице – в окна бил яркий солнечный свет. Как я могла пропустить приход мамаши? Сколько времени? Я подскочила и быстро надела платье и носки. В доме стояла тишина, внизу никого не было, в комнате матери тоже было тихо. Я открыла дверь – она лежала на кровати и чуть слышно дышала.

С одной стороны, мне это все было на руку – заболела, значит не сможет выносить мне мозг, заставлять идти в церковь, да и с домом повременит. Но с другой стороны… Передо мной был живой человек.

Я подошла к ней, аккуратно взяла за руку. Она открыла глаза. И рука, и лоб ее были такими горячими, что казалось, она должна сгореть за пару часов.

– Мама, ты болеешь? – превозмогая свое отвращение к тому, чтобы называть ее мамой, тихо спросила я.

– Я вчера заснула в церкви, и под утро меня нашли там на утренней молитве. Привезли домой.

– А врач? Тебе привозили врача? – то есть, плохо ей стало еще там, и заснула она сидя, но только под утро решили от нее избавиться? Это тот самый капеллан, что прихватил ее денежки? Сейчас я была зла на этих незнакомых мне людей, а не на свою сумасшедшую мамашку.

– Коли Богу угодно, я и так вылечусь, - прошептала с огромным трудом она, и рука ее безвольно упала. Я решила не тянуть время и сбегала до дедушки, что заведовал в домах хозяйством. Он как раз собирался идти к нам с дровами – летом они нужны только для готовки и большой охапки хватало на неделю – готовили раз в день, а подогревали все на небольших щепках вместе с чаем.

Дала ему серебряный и попросила привести врача. Дед аккуратно положил дрова и заторопился низко кланяясь – явно был доволен.

Пока никого не было, я решила раздеть ее, убрать лишнее с постели, надеть свежую рубашку. То, что я принимала за полноту, оказалось странной скруткой из простыни в районе живота. Лаура была тощей, и тощей она была не всегда – так похудеть, чтобы отвисла кожа можно только очень быстро. Значит, отец еще следил за тем, чтобы мы нормально питались, а оставшись одна, она полностью ушла в свою веру.