Связано с любовью

Глава 4

Я вернулась в постель после ухода Морти, нашла в корзине бумагу, в которой было прописано следующее: «Владелец дома 46  на Мортимер-роу Барнабар Элистер – купец, завещал все свое имущество, кое находится по этому адресу своей супруге Лауре Элистер и дочери Розалин Элистер в равных долях».

Дальше были детали и описание состояния, в котором не был учтен сундук с серебряными монетами. Эх, мамка, мамка, ума у тебя как у канарейки, а все туда же – в первую очередь к сундукам с деньгами, прижала бы свою тощую задницу, и молилась тихонько дома, прямо вот, сидя на сундуке и молилась бы, так нет, обязательно надо людям показать, как Бога любишь. А капеллан шустрый, гляжу. Без лоха и жизнь плоха. Сидит поди сейчас вместо нас на этом сундуке и Бога с его детьми благодарит. Вот с чем еще надо разобраться – что это за вера такая!

Я спрятала корзинку под кровать, а бумагу на дом запрятала в туалете – щель над окном была не видна за шторой, и свернув достаточно свежий документ гармошкой, буквально, отремонтировала дыру. Чистота и тепло мою родительницу вообще не беспокоят. Так что, бумага там в полной безопасности. Быстрее бы на ноги встать, а там хоть осмотреться – что за место, что за люди. Но, видать, и хорошие люди есть, раз эта Морти бесплатно возле меня крутится. Хотя… пока надо быть со всеми как с врагами.

Заснула я моментально – слишком много движений сделала за утро, но обещала себе ежедневно ходить, так как помню что врач говорил Игорю, когда тот руку сломал – ходить, двигаться, выполнять легкую работу – быстрее придешь в норму. Проснулась от запаха свечей в полной темноте. Ну, хоть какая-то стабильность. Надеюсь, она новых мероприятий не задумает, а то не доживу до заживления ребер. Делала вид, что сплю, а как она ушла, снова открыла настежь окно. Есть хотелось страшно.

Морти говорила, что мать приносит мне еду. Это та самая еда, что утром приносила Морти, или есть еще какая-то еда? Организм растущего олененка просил пищи. Но спускаться по лестнице я еще опасалась. Выпила холодный, но сладкий чай, принесенный Морти в прикуску с зачерствевшим хлебом. Урчать в животе перестало. Легла, укуталась и заснула с мыслью «Чем быстрее утро, тем быстрее завтрак».

– Каши сегодня матушка не оставила, пришлось мне вернуться домой, дома взять тебе немного, а то ведь прозрачная почти, – с жалостью говорила Морти. Я проснулась и посмотрела в окно – было пасмурно.

– Отчего же ты тогда из дома носишь. Денег тебе не платит, сама еды не оставляет. Помоги мне спуститься вниз, проверим что есть в кухне. Мне эти твои три ложки – мертвому припарка - до обеда кое-как перебиться, а вечером желудок уже со мной человеческим голосом начинает разговаривать.

– Кто с вами разговаривает?

– Дед Пихто, иди вниз, Морти, и чай завари. Достань все, что есть. Я в туалет, а потом крикну тебя – встретишь на лестнице.

– Хорошо, хозяйка, – спокойно ответила Марти. Не нашла я в ней второго дна, слишком проста она для того, чтобы притворяться. Просто добрая, вон, и еды принесла. Выйдя из туалета, я жадно набросилась на кашу и хлеб, оставленные женщиной на столике. И правда, мало этого.

– Морти, я иду, подстрахуй меня на лестнице, крикнула я вниз.

– Чего сделать? – переспросила появившаяся внизу светлая голова.

– Поднимись, поддержи меня, а то мало-ли, рухну, так еще и головой ударюсь.

– Так может, стукнитесь, да и вспомните все заново?

– Чего-то мне не больно хочется все вспоминать, Морти. Пусть так останется.

– Да, и мне кажется вы на нормальную стали походить, а то свечи да песни, песни да свечи, свечи да…

– Хватит, я поняла, – перебила я Морти. – Не знаешь где у матушки остатки денег хранятся?

– Нет, что ты. У ней документы-то взяла не боясь, потому что ужо не берет их пару месяцев – считай с того времени как получила наследство. Положила туда бумагу и так не вынимала больше корзину. А где хранит деньги я не знаю.

Кухня поражала своей плитой – большой, чугунной, она занимала половину всего помещения. Топилась она по всей видимости, дровами. Никаких труб я не увидела. Газ еще не провели, или вовсе не открыли. Это ж надо! Плита на дровах!

Мы с Морти достали из-за занавески, за которой обнаружились полки, три мешочка. В одном рис, во втором пшено, а в третьем - сухари.

– Отлично. Пару дней я теперь точно не умру, а там придется молитвами, – прошептала я себе под нос, осматривая кухню: стол, стена с полками за шторкой и та самая печка типа очага, с трубой, уходящей в потолок. Внизу печурка под дрова, сверху плита. Круги открываются – можно и на открытом огне, а можно на железных кругах кашеварить, только вот у нас сейчас дилемма – рис или пшено? Больше нам переживать вообще не о чем.

– Разводи костер, Морти, будем варить кашу «Дружба». Других рецептов из этого набора продуктов я не знаю. Молока бы еще, но у нас тяжелая судьба, нищета и малахольная мать. Ладно, надо наварить еды, потом думать.

– Хозяйка, я кашу такую не знаю. Дров принесу, воды. Огонь разожгу. А там вы сами только, боюсь не справлюсь.

– Конечно не справишься, это же надо сколько мозга, чтобы две крупы вместе сварить. Это только специально обученные люди могут, – ответила я ей в след и засмеялась от звука своего голоса. Моя злая ирония никак не вязалась с этим ангельским голоском.

Кое-как расходившись, я сварила кашу, прибрала остатки крупы в пустую миску, накрыла крышкой, чтобы, упаси Бог, не полакомились мыши – мне сейчас каждая крошка дорога.

Матушка явилась как всегда – когда уже стемнело. Если первые дни я не могла дотянуть, и засыпала, то сегодня я решила встретить ее внизу – уж больно хорошо было у разогретой печи, да после большой миски каши.

– Бог наш видит святую душу и пригревает ее своим взором, – с порога завела шарманку Лаура – мать моего нового тела.

– Видит, видит, матушка, только согревает меня каша в желудке, да очаг, что Морти разожгла. А вот те люди, которым ты наследство спровадила, теперь сами согреваются, а мы голодом чаще, – ответила я женщине. Она начала было снимать платок, но, видимо, очумев от моих слов, замерла с открытым ртом.

– Чего встала как вкопанная? Где ужин мой? Ты опекунша моя, судя по всему, так чего же дитя не кормишь, вон, мослы одни – откуда ни посмотри, – оголила я свои колени. Она уставилась на них.

– Святость в лишениях, а ты, коли неблагодарная, и забыла, что наш священник говорит, пора в церковь идти, и слова свои замаливать, – зашипела Лаура.

– Ладно, скажи, ты ела чего сегодня? – я поняла, что перегнула палку, и решила придержать «коней».

– Завтраки и обеды в церкви бесплатны для истово верующих…

– А для их детей как же? Я еще хожу еле, ты думала, что мне силы нужны? Хоть бы кусок хлеба принесла, – пробурчала я себе под нос, и аккуратно встав, направилась к лестнице – то еще испытание, скажу я вам.

– Иди, иди, и думай о словах своих, может Бог и простит тебя! – уже громко кричала она мне в след. Я вошла в комнату и воткнула в дверную ручку, роль которой выполняла штука, похожая на скобу, палку от метлы, что принесла снизу, вернее, я опиралась о нее на лестнице. Нечего тут дымить.

– А сейчас, детка, ложимся и спим – сон наше единственное лекарство, потому что он бесплатный, – сказала я себе, улыбнулась, и залезла под одеяло – каша приятно тяжелела в желудке.  Долго думала о том, что не похоже, чтобы здесь было хоть что-то отдаленно похожее на социальную защиту. Быстрее бы встать на ноги, чтобы осмотреться. Еще нужно придумать что здесь делать, да и есть ли у меня вообще, права. С этими мыслями и заснула.