Ржавый-ржавый поезд

– Понял? – спросил он и тут же ответил сам себе: – Нет, не понял… Такие, как ты, упрямятся до последнего. Шабо, откройте четырнадцатую комнату. Немедленно.

Судя по судорожному вздоху охранника, ничего хорошего это мне не сулило.

Силы Кормье было не занимать. Похоже, при желании он легко смог бы переломать рёбра голыми руками или продавить череп, но сейчас ограничился, к счастью, тем, что поволок меня по коридору. За нами по пятам следовали два охранника, уже знакомый Шабо и ещё один, долговязый и кривой на один глаз. Бесцветный толстяк, позволивший мне выпить воды, остался у дверей темницы.

По дороге я всё больше убеждался в том, что оказался в старом госпитале. Точнее, в его полуподвальных помещениях, где раньше располагалось травматологическое отделение, а чуть ниже – морг и…

…откуда я это знаю вообще?

Кормье отволок меня в самый конец коридора. Шабо обогнал нас шагов на пять и предусмотрительно распахнул дверь, повесив лампу на штырь изнутри. Одного взгляда хватило, чтобы понять суть «воспитательного» замысла.

Пола в этой комнате не было.

Точнее, сохранились его остатки, кое-как укреплённый помост сразу за дверью. А вот дальше – дыра, яма, восьмиметровый подвал, видимо, специально углублённый.

– Здесь раньше был морг, – подтвердил мои едва оформленные полумысли-полувоспоминания Кормье. – Но я его немного… модифицировал. Очень удобно держать здесь буйных. Они быстро успокаиваются. Пожалуй, здесь есть особая… атмосфера. И мне вот что интересно, Кальвин. Что будет, если я тебя скину вниз без всякой лестницы? Ты полетишь – или?..

Во рту у меня мгновенно пересохло.

– Или, – еле слышно откликнулся я. Никакой лёгкости, предваряющей чудо, и в помине не было. – Пожалуйста, не надо… не сейчас.

– А когда? – вкрадчиво спросил Кормье, железной хваткой удерживая меня за шею. Если бы я не ощущал так ясно разницу в силе, то, может, попытался бы вывернуться и драпануть по коридору, а там – куда кривая выведет, но любое сопротивление может только спровоцировать агрессию, и тогда меня скинут вниз уже без вариантов.

– По…том. Попозже. Мне надо подготовиться, нельзя ведь так сразу… – забормотал я беспомощно, думая только об одном – как убедить, обмануть, получить отсрочку. Я выберусь, сам или с чужой помощью, главное – выиграть время сейчас. Обманом, лестью, нытьём, как угодно.

Я ведь должен был чему-то научиться у волшебника за десять лет.

Хоть чему-то.

– А что тебе нужно для подготовки? – негромко спросил Кормье, свободной рукой поглаживая меня по плечу. – Дым, фейерверки, шёлковые ленты? Может, завязать тебе глаза?

Мне подумалось, что это могло бы сработать, в силу привычки, но я только мотнул головой.

Надо сообразить, что сказать. Попросить что-то такое…

– …Господин Кормье! Господин Кормье, срочные новости!

Он брезгливо дёрнул уголком губ и оглянулся на запыхавшегося охранника, того самого бесцветного толстяка. Тот часто дышал – видимо, его мутило от собственной смелости, но отступать было некуда.

– Что ещё?

– Эм, дочь ваша, – выдавил из себя охранник, старательно таращась мимо меня, в темноту. – Пришла сюда, гм, с госпожой Коде. Говорит, что срочно вас видеть хочет.

– Скажи, что я занят, – сухо ответил Кормье. – Буду через час.

– Так она говорит, что, это… не виноватый я, это она сама сказала… что старая госпожа, госпожа Кормье пришла и ждёт. В особняке, вот.

Кормье посерел. Хватка у него ослабла.

– Орели?

– Выходит, что так, – вздохнул толстяк и отвёл взгляд в сторону.

Кормье сглотнул – и швырнул меня в руки охране.

– Вернуть его в камеру. Где Мари-Доминик?

– У ворот ждёт, эм-м… С госпожой Коде. Говорили, пождут маленько и обратно поедут… Они вроде машину запасную взяли, вот.

И надо бы ловить момент и бежать, однако ноги отказали начисто. Шабо отнёс меня в камеру, уложил на кушетку и запер. Некоторое время я трясся под одеялом, потом кое-как дополз до дыры в углу. Меня стошнило, кажется, несколько раз.

Когда я отдышался, недопитое в обед вино пришлось очень кстати. А потом меня накрыло сном без сновидений, мучительным и душным, как июльский полдень в городе.

…Кислым-кислым светом поит лунный серп сухую рожь.

Ржавый поезд, мёртвый поезд… Ты его так долго ждёшь?

Кого ты ждёшь, Кальвин?

Разбудил меня мелкий камешек, попавший в плечо.

Я распахнул глаза, но не сдвинулся с места, выжидая и осматриваясь. Кормье поблизости, кажется, не было. На теле живого места не осталось – что было здоровым после побоев, застудилось от сна на холодном полу. Времени, кажется, прошло не очень много. Охранник в коридоре то ли отошёл, то ли освоил искусство беззвучного дыхания, но во второе как-то верилось меньше.

А пролом наверху был снова раскопан, и сквозь него лился желтоватый лунный свет.

Сердце у меня зачастило. Я сощурился, вглядываясь – кто там, друзья или враги, обнаружившие уязвимость? А потом почуял череду легчайших, но таких знакомых запахов – дым от фейерверков, железо, сладковатая пудра из набора для грима и едва-едва ощутимый чабрец. И ещё – звериные запахи, фоном, но гораздо сильнее.

На подгибающихся ногах я вышел на середину комнаты, в неровный световой круг, и взмахнул рукой. Запястье от резкого движения тотчас же прострелило – похоже, от удара пошла трещина по кости или что похуже случилось. Сустав был опухший, и даже в скудном освещении виднелась обширная гематома.

– …я же говорила, что он здесь! Умница, лис, не подвёл! – восторженно зашептала Ирма. У меня к горлу подкатил горький комок. Всё-таки нашли… – Клермонт, давай сюда верёвку. Эй, Келли, подняться сможешь?

Я попробовал покрутить больной рукой, переступил с ноги на ногу – и покачал головой, а затем выразительно кивнул на дверь и приложил палец к губам. Ирма мгновенно сообразила, что к чему. Затем она подала короткий сигнал рукой – ждать, следить – и исчезла из пролома.

А через несколько секунд дыру начали расширять, аккуратно, быстро и абсолютно бесшумно. Вскоре вся ниша превратилась в ровный проём, точно по размеру окон в типовых полуподвальных палатах. Затем сверху свесилась тонкая, но прочная верёвка из тех, что мы использовали во время выступлений, и по ней соскользнула Ирма, одетая в чёрное трико без блёсток. Волосы её были убраны под тёмный платок.

– Кальвин, Келли… живой, солнышко… – почти беззвучно выдохнула она и обняла меня, утыкаясь в шею мокрым от слёз лицом. Я охнул – даже от невесомых прикосновений тело начинало ныть. Да, отходил меня Кормье славно, профессионально, можно сказать… сразу видно, что врач. – Как же я рада, что мы тебя нашли…

Она расцеловала меня в губы, потом в обе щеки, потом снова в губы, долгим и глубоким поцелуем, словно хотела выпить всю боль и горе. Я в ответ растерянно гладил её по плечам, по талии, и никак не мог поверить, что этот жар под ладонями – настоящий, и что за мной всё-таки пришли.

Слишком похоже на счастливый сон.

– Рёбра целы? Что-то вообще сломано или синяки одни? Тебя не опасно будет под мышками обвязать и так поднять? – зашептала Ирма на ухо, ощупывая меня уже деловито. Я прислушался к ощущениям.

– Трещины могут быть, били сильно. Сам подниматься не рискну и нормальный узел не завяжу, у меня правое запястье почти не двигается, ноги тоже сплошь в синяках. Боюсь сорваться, если полезу, и вдруг где-нибудь вступит…

– Вот же он тварь… – выдохнула сквозь зубы Ирма и осторожно повернула моё запястье к свету, ощупывая распухшее место кончиками пальцев. – Тут перелом, скорее всего. И вторая рука мне тоже не нравится… В общем, я тебя привяжу, потом встанешь мне на плечи, а там Клермонт тебя втянет. Дальше скинете мне верёвку, я сама быстро взберусь.

– Тут охранник рядом. В коридоре.

– Да? – нахмурилась Ирма и ещё больше понизила голос, так, что даже я уже скорее не слышал слова, а угадывал их по движению губ. – Ничего, у меня нож есть, если что – отобьёмся. Сейчас главное – вытащить тебя. Наши разделились, поехали по шести разным дорогам, чтобы сбить людей Кормье со следа… Остальное потом расскажу. Поднимай руки!