Ржавый-ржавый поезд

– Давай здесь отдохнём, – потянула Мари-Доминик служанку за рукав. – У меня в ботинке что-то колется.

– Мари…

– Ну, пожалуйста!

– Хорошо, только недолго, – быстро согласилась госпожа Коде и боязливо обернулась. – Там, под рябинами, есть лавка. С дороги её не видно.

Я шёл за служанкой и её маленькой подопечной, отставая на пару шагов. Интересная парочка, ничего не скажешь… Гуляют по ночам, подворотни и потайные ходы знают получше бродяжек, да и к тому же садятся отдыхать там, где с дороги их не увидеть.

Конспираторши.

Мари-Доминик, едва плюхнувшись на лавку, тут же задрала ногу и начала сноровисто расшнуровывать ботинок. Пока она вытрясала камешки, служанка степенно опустилась рядом с ней, расправив изодранные собаками юбки. Мне только и оставалось, что сесть на самом краю. Дерево скамьи было тёплым, а скобы, которыми скреплялись доски – точно изо льда сделанными. Сквозь тонкие холщовые штаны контраст ощущался до неприятного резко. Ветер доносил издалека речную сырость, запах тины и почему-то ночных лилий. Оранжевый фонарь рвано покачивался на цепочке; толстые мохнатые мотыльки с бесцветными крыльями колотились в стекло.

От госпожи Коде всё так же пахло шиповником и лимоном, только теперь этот аромат казался не пыльным, а травянисто-терпким, как сбор для заваривания.

Я шаркнул подошвой по мостовой, растягивая время.

Спросить или нет? Хуже не будет точно…

– И что же привело вас так поздно на центральную площадь? Ни за что не поверю, что вы просто гуляли.

– А тебя? – обернулась мгновенно девочка. Глаза у неё поблёскивали в темноте, как у большой собаки. – Почему не спишь ты?

– Не хочу днём гулять, чтобы не попадаться кое-кому на глаза, – туманно ответил я. Мари-Доминик наверняка решит, что речь о Кормье, хотя на самом деле это с волшебником мне не хотелось встречаться. – И сегодня я должен был к тому же сладкого купить Ирме… А, чёрт! Забыл совсем, надо бы на площадь вернуться, пока торговцы не разошлись…

Я вскочил было, но госпожа Коде придержала меня за рукав и качнула головой:

– Не стоит. Боюсь, там сейчас немного шумно. Вот, возьмите. Это подарок.

В мою ладонь лёг маленький холщовый мешочек.

– Что здесь?

– Засахаренные лимонные корочки и миндаль в шоколаде, – улыбнулась служанка. – Стыдно признаться, но и в столь почтенном возрасте я остаюсь ужасной сладкоежкой.

– Маленькие слабости – отнюдь не то, чего надо стыдиться, – хмыкнул я. – Спасибо. Ирма обрадуется.

– Ирма – та, у которой птички и кролик? – непосредственно поинтересовалась Мари-Доминик, всунула ногу в ботинок и принялась тщательно шнуровать его. А потом добавила невпопад: – Мы хотели навестить бабушку.

– Что? – Я не сразу сообразил, что это ответ на самый первый мой вопрос. – То есть – бабушку?

– Мамину маму, – смешно наморщила нос Мари. – Жоэль не разрешает с ней встречаться, но мы всё равно сбегаем. А дедушка в том году умер… Меня не пустили на похороны. Очень жалко, я хотела ему показать, как научилась играть траурный марш на кларнете. Почти до конца не сбиваюсь… – Мари-Доминик поболтала ногами и запрокинула голову к небу, едва-едва просвечивающему сквозь плотный рябиновый купол.

– Соболезную…

– А все умирают, – просто сказала она. – Только это не навсегда. Главное – дождаться потом.

Я машинально сунул руку в кулёк и достал имбирный ломтик.

Горько.

– А почему вы помогаете, госпожа Коде? Не боитесь, что Кормье узнает? – тихо спросил я.

– Моя девичья фамилия – Бошан.

– И что это… – начал было я и осёкся, вперившись взглядом в трещину в камне под ногами.

Мать девочки, Мари-Доминик, звали Орели Бошан.

– Вижу, вы уже поняли, Кальвин. Вы сообразительный юноша, – вздохнула госпожа Коде. Я пригляделся к ней. Сейчас мне даже казалось, что они с Мари-Доминик похожи. Разрез глаз, цыганские скулы…

– Значит, дед Мари – ваш брат?

– Старший, – кивнула она. – Прекрасный человек и настоящий офицер, да покоится он с миром… Его жена – как сестра мне теперь. Её зовут Иветта.

– И как же Кормье принял вас на работу, если даже родной бабушке запрещает видеться с девочкой? – Я не хотел, чтобы это прозвучало с обвинением, но не преуспел.

Госпожа Коде неожиданно усмехнулась.

– Кормье не знает, что я двоюродная бабка Мари – кое-кто помог мне подчистить архивы. Не только у него есть связи. Мы с Бланш и Беатрис Мортен – старые подружки, вместе работали в том проклятом Богом госпитале… Говорят, что фронтовое братство – связь более тесная, чем братство по крови. Думаю, то же можно сказать и о фронтовом сестринстве, – неловко пошутила она.

Мари-Доминик следила за нашим разговором, подогнув под себя одну ногу и закинув руки за голову.

А я вдруг подумал, что Кормье следовало бы казнить хотя бы за то, что он наряжает её в дурацкие платья.

– Проклятый госпиталь – фигура речи?

Вопрос слетел с губ сам собою, хотя я собирался произнести совсем иное.

– Как знать… – Аннабель Коде отвела взгляд. – Когда-то это было хорошее место. Да, там многие умирали… Но скольких мы с того света вытащили, скольких на ноги поставили! Всю войну госпиталь простоял невредимым, и только под конец на него рухнул бомбардировщик. Разрушения оказались такие, что легче было на новом месте здание отстроить. Так в итоге и поступили. А спустя полтора десятка лет попытались всё-таки восстановить, но постоянно что-то мешало. Строители жаловались, что по ночам слышат крики, стоны… Потом обрушилась стена, и восемь человек похоронило заживо. Три дня их откапывали, спасли только одного. Среди погибших и мой муж был, – вздохнула госпожа Коде. – Долгое время стройка простаивала, а потом госпиталь и земли вокруг выкупил Кормье. Поначалу тоже пытался что-то делать, но в итоге так ничего и не отстроил.

Это мне показалось подозрительным.

– А дорого он заплатил за земли?

– Порядочно по тем временам. Хотя уже тогда у него был кое-какой капиталец…

– И с тех пор даже не попытался отбить затраты? – выгнул я брови невольно. – Не похоже на него, насколько я могу судить. Он мне показался человеком… нерасточительным.

Госпожа Коде передёрнула плечами:

– В то время он уже владел большей частью аптек в городе и был назначен директором нового госпиталя. Возможно, сперва он хотел заняться более важными и прибыльными предприятиями, а уж потом – весьма затратным и нескоро окупающимся строительством. Но руки так и не дошли.

Я вспомнил повадки Макди, дельца из дельцов, и подумал, что если Кормье хоть немного на него похож, то он никогда не позволил бы так дорого обошедшейся ему покупке простаивать без пользы. Значит, какие-то блага Кормье из старого госпиталя всё же извлекал… Может, наведаться туда как-нибудь и оглядеться?

Представив, как на этот план отреагирует волшебник, я мысленно отвесил себе оплеуху.

«Лучше прояснить моё положение, пока вообще есть такой шанс».

– Госпожа Коде, – негромко позвал я служанку. – У меня есть вопрос личного характера… Могу я?..

– Такой церемонный юноша, – серьёзно покачала она головою. Мари-Доминик наоборот сдавленно хихикнула в ладонь, словно размазывая смешок по губам. – Спрашивайте, конечно. Сегодня я ваша должница.

Я не стал ходить вокруг да около.

– Кормье говорил обо мне что-нибудь?

Служанка выдохнула резко и свистяще, точно поперхнулась ночным ветром, и отвернулась. Резкий оранжевый свет фонаря вымыл из её лица объём и цвет; оно сейчас напоминало блёклую камею.

– Я не тот человек, с которым Кормье станет обсуждать свои замыслы. Однако мой вам совет – уезжайте из города, и чем быстрее, тем лучше. Не хотелось бы пугать вас, но обычно Кормье получает то, что желает. И в этом городе у него достаточно власти, чтобы поспорить с кем угодно.

– Первый император Йорстока.

– Смейтесь, Кальвин, смейтесь, – вздохнула госпожа Коде и поднялась, глядя на меня сверху вниз. Лицо её было в тени – не разглядеть, улыбается она или серьёзно говорит. – А на досуге подумайте о том, что даже родные сёстры господина мэра не могут прямо выступить против Жоэля Кормье. Если б смогли… тогда Мари-Доминик и минуты не провела бы в доме чужака, который убил её мать. Идём, Мари. Мы уже и так задерживаемся, трудно будет вернуться в срок. Доброй ночи, Кальвин.