Слезы на льду

– Почему вы не приглашаете к себе нескольких учеников, как это делают многие из ваших коллег?

– Не считаю нужным. Хочу вкладывать свои знания и силы в то, чтобы делать штучный товар. С группами я поработала достаточно. Может быть, поэтому спортсменам со мной очень тяжело. Когда я работала с театром или до этого – с группой, где было два десятка человек, то распределяла все силы между ними. А теперь наваливаюсь всей своей энергией на одного.

– Насколько знаю, это было одной из причин, по которым от вас ушел Кулик, став олимпийским чемпионом?

– Наверное. Я до сих пор не люблю обсуждать эту тему. Я очень его любила и рада, что помогла ему сделать то, на что он был способен. Помогла и себе осуществить мечту – войти в мужское фигурное катание и добиться результата. За время работы с Ильей я очень многое узнала и благодаря ему не боюсь тренировать одиночников любого уровня…

В домашней обстановке я впервые по-настоящему наблюдала Тарасову именно в период ее работы с Куликом в американском Мальборо. Сама я попала туда почти случайно – возвращалась из хоккейной командировки через Бостон, и Тарасова, узнав о моем маршруте, предложила на три дня заехать к ней погостить.

В доме тренера в тот период жили Марина Климова и Сергей Пономаренко, Елена Чайковская, из Нью-Йорка то и дело наезжали друзья, по соседству обитала семья замечательного тренера Эдуарда Плинера, трижды в день из дома напротив приходил столоваться Кулик. Готовили по очереди, убирали тоже. Мне отвели диван в проходной гостиной, и в один из дней я проснулась от странных, едва ощутимых прикосновений к лицу. Открыв глаза, поспешила их закрыть, в полной уверенности, что за ужином явно перебрала со спиртным: по всей комнате от пола до потолка густым покрывалом колыхался белоснежный шлейф из бабочек-капустниц. В эту же минуту откуда-то сверху раздались истерические икания: по лестнице, давясь от смеха, в пижамных панталонах спускалась Климова:

– Это же капуста декоративная, которую Татьяна Анатольевна вместо домашних цветов купила… Я еще неделю назад заметила, что ее почти всю гусеницы сожрали… А сейчас они, получается, вылупились…

Открыв балконную дверь и гоняя бабочек по комнате, чтобы успеть навести порядок в доме к возвращению Тарасовой с утренней тренировки, мы обе чуть не угодили под здоровенную и порядком гнилую хеллоуиновскую тыкву, рухнувшую на нашу территорию со второго соседского этажа.

Наконец все было вычищено, но дню, видимо, было предназначено стать анекдотичным до абсурда: после обеда Тарасовой пришло в голову завезти нас с Чайковской в огромный стоковый магазин всевозможного барахла, чтобы шопингом убить время, которое сама Татьяна должна была провести на катке с Куликом. В огромном и совершенно пустом от посетителей помещении типа ангара, уставленного бесконечными стеллажами и вешалками, Чайковская принялась примерять шляпы, забыв о том, что на макушку надеты солнцезащитные очки. В какой-то момент очки упали на пол вместе с очередным головным убором, следом туда же свалилась вся вешалка.

Картина получилась живописной: ползая на четвереньках по полу в поисках очков, Чайковская без передышки сыпала комментариями в свой же адрес:

– Вот дура-то старая, совсем из ума выжила! Ну это же надо такое устроить!

Отдельные фразы были настолько шедевральными, что я могла только с тоской констатировать, что никогда в жизни не решусь опубликовать их даже частично. Когда очки наконец были найдены, а их взмыленная и разлохмаченная хозяйка, тяжело пыхтя, поднялась с пола, мы обе вдруг заметили совершенно обалдевшую, средних лет американку по другую сторону стеллажа. Частично оправившись от шока, она вдруг сдавленно воскликнула по-русски:

– Елена Анатольевна! Чайковская! Вы были моим кумиром всю жизнь!!!

Из магазина мы вылетели пулей и вплоть до вечера ржали так, что начало сводить мышцы живота. Я уже было совсем уверовала, что вот такая вот игриво-пионерская обстановка в тарасовском доме – и есть норма, как грянул гром.

После ужина я вытащила Кулика на интервью, которое затянулось на полтора часа. В разгар беседы в комнате появилась разъяренная Тарасова:

– Ты говорила, что на интервью тебе нужно тридцать минут. Илья, немедленно спать! Немедленно!

Желание не попадаться тренеру на глаза преследовало меня все последующие сутки. Кулика, как мне показалось, тоже. Он был непривычно тих, покладист и даже почти ничего не ел за обедом – убежал отдыхать. Вечером следующего дня Тарасова уехала в Нью-Йорк на телевизионное интервью. В час ночи раздался звонок:

– Извини, что поздно. Но я заметила, что ты никогда не ложишься раньше двух, потому и звоню. Илюшка сегодня солянку есть не стал. Будь добра, достань из холодильника курицу – бульон ему сварить…

Эта всепоглощающая забота порой казалась мне необъяснимой. Поведение Кулика, прекрасно понимавшего, что именно он – центр тарасовской вселенной, иногда было откровенно провоцирующим конфликт, чтобы не сказать – хамским. Он мог психануть и уйти с тренировки, если Тарасова задерживалась с выходом на лед хотя бы на минуту. Один раз, разругавшись с тренером из-за того, что никак не может сделать четверной прыжок, демонстративно отказался ужинать. Лишь приоткрыл входную дверь, со словами: «Татьяна Анатольевна, ваша стирка!» швырнул в прихожую туго набитый пластиковый пакет и тут же удалился.

– Почему вы это терпите? – не удержалась я.

– Так надо, – последовал лаконичный ответ. – Он работает как проклятый. И очень устал. Не обращай внимания, бывает…

Не обращать внимания у меня не получилось. Поэтому утром следующего дня, усевшись в машину к Кулику, чтобы вместе с ним отправиться на тренировку, я устроила спортсмену форменную выволочку. Он невозмутимо все выслушал и очень по-взрослому вдруг сказал:

– Неужели вы не понимаете, что я и сам могу приготовить еду, все постирать. Но Татьяне нравится чувствовать, что она полностью контролирует всю мою жизнь. Это нужно ей, а не мне. Так что я просто играю по правилам. По ее правилам. И вообще это не имеет никакого отношения к работе.

Тот кратковременный визит стал для меня еще одним уроком, суть которого была проста: «Можешь помочь – помоги. Но ни в коем случае не мешай, не создавай проблем, не лезь с комментариями в налаженный быт и распорядок. Потому что путь к достижению цели расписан по минутам».

Пятью годами позже я точно так же оказалась в другом тарасовском доме – в Симсбери. Там жили уже другие спортсмены и точно так же в воздухе витала забота, а непрерывный поток самой разнообразной информации исподволь ложился на мозги.

– В закипевший бульон, помимо луковицы, нужно обязательно добавлять сырой помидор. Он забирает из мяса все ненужное. Рыбу мы сегодня готовим так: немного оливкового масла, немного лимонного сока – через пять минут можно снимать с огня. Виталик, ты что там отгребаешь с тарелки? Если бы у меня было время, я бы подробно рассказала, почему сейчас тебе нужно есть именно это, чтобы нормально тренироваться. Или дала бы книжку, в которой умными людьми все про это написано. Но времени у меня нет, а книжек ты не читаешь. Поэтому, будь добр, поверь мне на слово. Быстро все съел – и отдыхать!

Я долго не могла понять, почему многие из тарасовских спортсменов, которых тренер до такой степени окружает собой, стараясь предусмотреть каждый шаг и выполнить любой каприз, резко рвут отношения, как только работа завершена. Хотя ничего удивительного, наверное, в этом нет. Круглосуточный контроль и вынужденная необходимость ежеминутно соответствовать максимально высоким требованиям утомляют психику гораздо больше, чем любые, даже самые тяжелые, тренировки.

Спустя год или два после Игр в Солт-Лейк-Сити я как-то разговорилась об этом с сестрой Татьяны. Галя всю жизнь проработала в школе; когда заболел отец, непрерывно находилась при нем, по возможности выбиралась как на хоккей, так и на фигурное катание, не пропускала ни одной трансляции. А тут вдруг сказала: