Самолет на болоте

— Ты смотришь на окружающих людей со своей колокольни. Все для тебя! А остальные — неважно? Люди, брат, тоже требуют внимания к себе. А Эля, может, заслуживает особого.

— Что из того? Вот я и говорю, жениться, что ли?

Он беззаботно похлопывал прутиком по голенищу сапога.

Алексей только у самого самолета ответил глухо и коротко:

— Попробуй, — и поднял голову, — только если серьезно думаешь.

Евгений снова не понял тона, которым говорил его товарищ. Он привык к тому, что в отношениях с девчатами никто не может быть ему соперником.

Остановились у плоскости бомбардировщика.

Далеко, на самой границе аэродрома, неожиданно появилась яркая вспышка. Это специалисты опробовали свои прожекторы. В сгущающихся сумерках отчетливо были видны разноцветные огни, ограничивавшие летную полосу, рулежные дорожки.

Началась обычная предполетная подготовка. Ладилов приступил к осмотру материальной части, Коноплин проверял оборудование кабины. Проверку закончили быстро. Самолет был готов к полету по маршруту и бомбометанию на полигоне.

Коноплин принялся уточнять характерные радиолокационные ориентиры вдоль линии пути. Работал он автоматически, а в голове нет-нет да и вспыхивали слова летчика: «Жениться, что ли?» Встряхнул волосами: перед полетом нечего думать о посторонних вещах.

Командир полка Гончаренко посмотрел на часы. Наступило время общего построения. Метеоролог доложил сводку погоды, прогноз на ночь, данные ветра по высотам, время захода луны. Время восхода не требовалось: косой серп луны бледным светом уже залил стоянку, аэродром.

Поверка времени. Все посторонние мысли как будто сами собой исчезли. Летный состав сейчас жил одним — ожиданием начала полетов.

После начальника связи, сообщившего радиоданные, дал последние указания командир:

— В связи с условиями погоды будем производить полеты по второму варианту. Обратить внимание на четкость подачи команд. Очередность вылетов — согласно плановой таблице. Вопросы есть? По самолетам!..

Мощные фары осветили рулежную дорожку. Справа и слева от них движутся красный и зеленый огни. Из-за бьющего в глаза света прожектора самолета не видно, но по движущимся аэронавигационным огням любому авиатору ясно, что бомбардировщик выруливает на взлетную полосу. За ним второй, третий… Ночь заполняется мощным гулом двигателей.

— Я — двести семьдесят два! Я — двести семьдесят два! Разрешите взлет! — услышал руководитель полетов. Ему незачем смотреть в плановую таблицу. Номер знакомый, да и голос легко узнать: запрашивает разрешение старший лейтенант Ладилов.

— Разрешаю!..

После взлета бомбардировщик набирает высоту.

В стороне от аэродрома вспыхивают три мощных луча. Высоко вверху в их перекрестии оказался самолет. Это один из экипажей выполняет тренировочный полет в лучах прожекторов.

А в это время бомбардировщик с хвостовым номером «27» ушел уже далеко от аэродрома.

Высота полета достигла нескольких тысяч метров. Ладилов настроил автопилот. Коноплин занялся промером ветра на высоте, уточнением курса. Стрелок-радист поддерживает связь с аэродромом.

Сейчас нет времени для мыслей о земных делах. Главное — выполнение полетного задания. Экипаж работает как один слитный механизм.

Редкие облака, освещенные луной, остались далеко внизу. Они закрывают землю не полностью. Кажется, между облаками — мутно-серые огромной глубины провалы. Только огни селений, изредка выплывающие из разрывов облаков, напоминают о земле.

Пройден второй этап, третий… Работы Коноплину прибавляется. Нелегко с помощью радиолокационные приборов осуществлять ориентировку, трудно с большой высоты отыскать цель. К тому же профиль полета по высоте не одинаковый.

Перед началом боевого пути Коноплин еще раз проверил ветер. Он оказался очень сильным и, главное, боковым. Значит, боковая наводка доставит немало хлопот экипажу.

Но вот и начало боевого пути.

— На боевом!.. — командует штурман.

Теперь на коротком пути, оставшемся до цели, внимание экипажа напряжено до предела. Летчику надо точно выдержать заданные высоту, скорость, курс, немедленно реагировать на сигналы о доворотах самолета. Малейшая ошибка штурмана, допущенная при расчете ветра, установке данных на прицеле, при определении точки сбрасывания, может привести к невыполнению задания. Ведь заход один и бомба одна. Никакие поправки в повторных заходах невозможны.

— Вправо три!.. Так держать!..

Цель все ближе. Бомболюки открыты. Для Коноплина сейчас ничего не существует, кроме экрана локатора и медленно приближающейся к отметке цели. Для Ладилова эти секунды также проходят в большом напряжении. Надо очень точно выдержать курс.

Подходит трудноуловимый момент, когда мозг мгновенно решает: «Время!»

— Сбросил! — сообщает штурман летчику.

Задание выполнено. Бомбардировщик разворачивается от цели.

На командном пункте о результатах бомбометания узнали через несколько минут.

— Опять экипаж Ладилова выполнил задание на «отлично»! — удивляется кто-то. — Везет же другу!

— Повезет, если на борту у него такой штурман, — буркнул второй.

— Штурман штурманом, а все-таки…

— Найди себе такого, как Коноплин. Он и за себя и за тебя все выполнит. Только вот штурвала в его кабине нет. И без тебя обошелся бы…

В это время в кабине бомбардировщика с хвостовым номером «27» Ладилов тихонько напевает что-то веселое. Коноплин собирает штурманские принадлежности. Он доволен. Приятно все-таки точно поразить цель с одного захода.

УХОДИТ КОМАНДИР

Ничего необычного, кажется, не случилось. Из штаба полка быстро разнесся слух, что полковник Гончаренко увольняется из армии. Все этого издали. Знали, что по состоянию здоровья Гончаренко отстранен от полетов. За этим должен был последовать неизбежный приказ. Да и возраст уже солидный.

Ждали. Знали. А все-таки известие взволновало.

Нельзя сказать, что все в полку были довольны командиром. Да и бывает ли такое? Характеры, а отсюда и поступки людей могут быть разными. Возраст неодинаков. Положение, обязанности — также. Командиру, будь он, как говорят, хоть семи пядей во лбу, всем не угодить. А он один отвечает за всех, за выучку каждого, боеспособность полка в целом.

Находились офицеры и солдаты, которым была не по душе строгость командира. Но за строгость и сыновья, случается, обижаются на отцов, хотя последние применяют ее с одной целью — воспитать из сына настоящего человека. Молодость, задор, азарт, поиски нового приходят в столкновение со знаниями, опытом, мудростью старшего по возрасту.

Гончаренко, после того как ему принесли телеграмму, зашел к своему заместителю по политической части майору Дееву.

— Вот, прочти.

Деев поглядел на телеграмму, положил ее на стол.

— Что же, Иван Афанасьевич, ничего не поделаешь. Годы идут. И я в свое время отлетаюсь.

— Эх, Деев! Ты летаешь недавно. Не понять тебе, как мы начинали. Черт знает на каких этажерках приходилось гонять в воздухе. Да я не жалуюсь на приказ. Пора уходить на пенсию. Жаль другого. Жизнь связал с авиацией, а теперь, когда авиация стала такой — с лучшей техникой в мире, надо уходить. Смотрел «Человек в отставке»? В пьесе все получается хорошо. Но я-то на гражданке найду работу по себе? Еще не знаю. Вдруг получится, с небес опустился, а к земле не пришел. Тогда трудно. Боками продавливать диваны не собираюсь. Не привык.

Замполиту было жаль командира. Но и он, и сам Гончаренко прекрасно понимали, что вечно летать нельзя. Неизбежно наступает время, когда под (воздействием нагрузок, которые летчик испытывает систематически в каждом полете, организм начинает «сдавать» и полеты уже вредно, слишком вредно отзываются на здоровье. Тогда на первый план выступают врачи. А врачи — народ дотошный. В какой-то из дней — рано или поздно — скажут: стоп, летать больше нельзя.

Все это так. Все известно заранее. Но как жаль бывает человека, который покидает боевые ряды, который, если и поднимется когда-нибудь еще в воздух, то лишь в качестве пассажира.