Страница 10 из 13
— Мы летим в Новосибирск? – уточнил Шарль. Я коротко усмехнулся.
— Ну, разумеется.
Уверен, Таис не обрадуется моему появлению. Но надо было как-то начинать наше сближение.
Глава 4
Тая
После шумной Москвы родной город показался мне маленьким и каким-то незнакомым, словно чужим. Взяв такси от аэропорта, я поехала прямиком к дому родителей моей мамы, попутно успев настрочить в телефоне письмо начальнику, что, мол, по семейным обстоятельствам вынуждена отлучиться в Новосибирск и что вернусь через несколько дней. Ноутбук я, конечно, по привычке, прихватила с собой, но, честно сказать, сил, чтобы его открыть, у меня не было.
Слишком всё изменилось за одну длинную февральскую ночь.
Я… Я так и не пришла в себя.
Тело, правда, не болело — я вообще не чувствовала никакого дискомфорта в пострадавших местах, зато душа надрывалась вдвойне – в том смысле потому, что ни принять существование оборотней, ни смириться с изнасилованием, практичная и разумная я не могла.
В моём прагматичном, рационалистическом мире не могло быть мифических созданий; в правовом обществе свободной страны, где я жила, не один мужчина не мог безнаказанно трогать не согласную к половому акту женщину. И всё же…
Уже сидя в такси, я начала снова корить себя за то, что не вызвала тогда полицию. Был ли этот гад оборотнем или нет, но никто не имеет права делать то, что сотворил со мной этот француз прошлой ночью.
Скрепя зубами, я попыталась не вспоминать, сколько раз принимала дома душ, безуспешно стараясь смыть с себя его запах, который, казалось, теперь преследовал меня повсюду. От этого мне становилось ещё хуже… А самое ужасное, что в какой-то момент я начала искать этому гаду оправдание.
Нет, правда… стокгольмский синдром, не иначе: мне вдруг стало казаться, что ночное насилие могло было быть как-то связано с кровью оборотней, присутствующей во мне. Спровоцировано ею. Ведь если оборотни на самом деле и существуют, то это ещё не значит, что они живут по человеческим традициям и законам. Другая физиология – другие правила общества. Плюс: и от людей надо как – то скрываться.
Послушай сейчас кто меня – без очереди попаду в психушку.
И всё же. Этот мужчина – Этьен, он назвал меня своей женой, но я так и не поняла, какой смысл француз вкладывал в это слово. Возможно, у оборотней это всего лишь такое красивое название женщины, которую удалось…
Вспоминать, что именно ему удалось, мне совершенно не хотелось, а потому я сконцентрировалась на то, во что до сих пор верилось с трудом: в существование оборотней.
Даже самый далёкий от анализа данных человек бы понял, что в моем случае, хотя бы один из родителей обязан был иметь это не совсем человеческое наследие, и тогда вставал другой логичный вопрос: как родителям удалось это скрыть. В смысле, они ведь как-то скрывали эту совсем не маленькую деталь и от меня, и от бабушки с дедушкой, и от остальных родственников и друзей.
Я понимала, что мне во что бы то ни стало надо было попасть в родительскую квартиру – ту самую, которую бабуля сохранила как музей. Теперь я даже была ей благодарна за это: сохранив остановку и все вещи в родительской квартире без изменений, бабушка дала мне шанс понять, кто я такая, и есть ли во мне то самое, о чем говорил Этьен.
Если честно, будь у меня ключи от родительской девушки, я бы поехала прямиком туда (слишком тяжело мне давалось показное спокойствие), но, к сожалению, ключи имелись только у бабули, а потому пришлось как-то продолжить держать себя в руках.
— Ты сможешь, Таисия, — убеждала я себя, сжав руку в кулак. – Сможешь. Ты уже прошла полпути: не заперлась в квартире, как побитая собака, не выла (почти не выла) в ванной – а действовала. Разумно. Логично. Последовательно. Пусть и трясясь мелкой дрожью от нервного потрясения, но действовала. Осталось совсем чуть-чуть.
Наконец, из-за поворота показался хорошо знакомая четырнадцатиэтажка. Здесь, среди кустов сирени притаился второй подъезд, где на пятом этаже (окнами во двор) располагалась квартира моих бабушки и дедушки. Попросив притормозить возле нужного подъезда, я расплатилась с водителем и вылезла из машины.
А уже через пару минут позвонила в хорошо знакомую, родную дверь. Казалось, что я как будто и не уезжала в Москву: вот квартира моих родных, где меня всегда ждут и любят. Пусть я и выросла без родителей, но бабуля и дедуля сделали всё, чтобы заменить мне их.
— Тая, — в растерянности произнесла бабушка, когда открыла входную дверь. – А ты что здесь делаешь?
И тут же сделала собственные выводы.
— Какая ты молодец, девочка! – воскликнула она, пропуская меня внутрь. – Решила навестить нас, чтобы вместе помянуть твою маму. Правильно, Тая! Проходи, девочка, проходи.
Меня пустили внутрь квартиры.
— Оставляй свою сумку здесь, пойдем чай пить.
— А дедушка где? – заглядывая в зал, бывшей когда-то моей комнатой, поинтересовалась я. С момента моего переезда в Москву, мамины родители сделали здесь ремонт – и ничто больше не напоминало о моем былом присутствии в их доме.
Впрочем, эта комната изначально была залом. Моей она стала вынужденно – и только на время.
— А, дед к Михалычу пошёл. У того то ли дрель не работает, то ли ещё какая причина.
Бабушка усмехнулась, молча щёлкнув пальцами себя по шее. Мол, вот зачем на самом деле дед пошёл к приятелю.
— Щи ему варю, — поделилась бабуля, демонстрируя гору нашинкованной капусты. — А то у Михалыча жена уехала – поди, всухомятку закусывать будут.
Поправив фартук, бабушка чуть убавила огонь под кастрюлей с кипящим супом. Несмотря на тяжелую жизнь, бабушка выглядела очень хорошо для своих лет: подтянутая фигура, обработанные ноготки, светло-бежевый домашний комплект из леггинсов и футболки прекрасно дополнял её образ. Кстати, волосы мы стригли почти одинаково, только бабушка давно уже красилась в блондинку, я же предпочитала сохранять свой природный цвет. А сережки у нас были одинаковые – неприметные золотые гвоздики с зеленым хризолитом.
Помыв руки, я уселась на табуретку и с каким-то тайным удовольствием смотрела на то, как бабушка, поставив чайник, вернулась к приготовлению щей.
Было в этом что-то невероятно теплое, домашнее. То, по чему я так сильно соскучилась.
И тем сложнее мне было начинать тяжелый и сложный разговор.
— Как дела в Москве, Тая? – поинтересовалась тем временем бабушка. – Как на работе?
— Всё хорошо, — после короткой заминки, ответила я. Ну не пугать же бабулю сразу. – Москва по-прежнему стоит, работы как всегда много…
— Сейчас с супом справлюсь – и мы с тобой маму помянем. Бедная моя Людочка.
Бабушка замерла, тяжело вздыхая.
— Кто же знал…
— Бабуль, я хотела спросить.
— Да, Тая, — рассеянно улыбнулась бабушка.
— Ты так и не знаешь, что случилось с папой?
— Нет. – Быстро ответила бабушка. И впервые я заметила, что это было слишком быстро. – Никто не знает, куда он подевался.
— А этот меценат, Баев?
— Так ты же вроде сказала, что его убили, — почему-то улыбнулась бабушка. – Теперь-то даже у него не спросишь.
— Нуууу…. может, у него кто из родных остался. Или там, какие-то компаньоны?
Отшвырнув с силой половник, бабуля взялась за нож, чтобы подрезать капусты.
— Таисия, зачем тебе этот Баев? Понятно же, что отец твой не смог пережить ухода твоей матери. Оставь это, девочка. Не стоит ворошить прошлое.
Бабушка повернулась ко мне спиной и демонстративно молча принялась резать капусту.