Товарищ пехота

Вскоре в батальон пришел старший лейтенант Лысенко, бывший командир разведки соседнего полка. Он еще не оправился после тяжелого ранения и находился в резерве комдива. Это был человек немногословный, но тем дороже ценили бойцы каждое его слово. Он был командиром строгим, порою даже до бешенства злым, но как радовались разведчики, получив от него благодарность за прилежание! Он отлично знал, что должен делать любой солдат в разведке, и учил своих подчиненных лишь тому, что понадобится им в бою.

Лысенко приказал Романцову отыскать в лесу лощину с крутыми склонами, с такой же бурной, как и перед финскими позициями, речкой.

Ночи были темные. Молибога объяснил, что это предпасхальные ночи. Романцов и Клочков обрадовались, а Тимур не понял — «предпасхальные»!..

На противоположном, «вражеском», берегу разведчики построили самый доподлинный дзот, опоясали его проволочными заграждениями. В нем сидел старший лейтенант Лысенко. У него были свисток и взрывпакеты.

По мокрой земле ползли с гребня лощины к речке разведчики. Романцов начал резать проволочные заграждения, поставленные на нашем берегу. Глухой удар о землю, тусклая вспышка взрывпакета.

— Немцы и финны обычно минируют свои проволочные заграждения, — сердито говорил Лысенко с того берега. — А вы, Романцов, даже не осмотрели, есть ли тут мины. Повторить!

Разведчики Романцова, барахтаясь в кромешной тьме, делали проход в «минном поле», перерезали «колючку», но Молибога неосторожно поднялся.

Раздался свисток.

— В пятидесяти метрах от вражеских позиций уцелеет лишь тот разведчик, который умеет ползать по-пластунски! — крикнул старший лейтенант. — Повторить!

Как-то раз, уже на берегу, Романцов неожиданно кашлянул.

Свисток!

— В самом яростном бою, — указал Лысенко, — бывает несколько секунд тишины. Если финский наблюдатель не увидит тебя ночью, то услышит твой кашель. Скверно! Повторить!

— Товарищ старший лейтенант! А если кашель одолевает?

— Зажми рот пилоткой, уткнись в землю и кашляй! Земля сожрет твой кашель. Повторить!

Молибога отчаянно бранился, а Тимур с уважением шептал: «Строгий начальник!» Клочков дерзко усмехнулся. Лишь Романцов покорно молчал.

Однажды ночью Романцов разрешил разведчикам сделать по лощине короткие пробежки. Он предполагал, что Лысенко сквозь амбразуру не заметит этого.

Свисток! Оказалось, что старший лейтенант вышел из дзота и лег на землю. Ночью с земли, снизу вверх, видно яснее, отчетливее.

Усталые, грязные, мокрые, разведчики поднимались на гребень, курили, дожидаясь сигнала, и снова ползли к ручью.

— Чует мое сердце, — жаловался с унылым видом Молибога, — замучает он меня этой учебой! Я худеть начал, — сообщил он тревожно Клочкову.

— Откажись!

— Ишь хитрый! — обиделся Молибога. — Сидеть в окопе! Надоело! Я вот этими руками, — он подступил к Клочкову, вытягивая огромные руки с растопыренными желтыми пальцами, — схвачу живого фашиста! В узел свяжу!

Романцов замечал, что лучше всех ползал Клочков — быстро и бесшумно. А Тимур видел ночью, как сова.

Молибога был упрямый, спокойный.

Частенько по ночам приходил в лес Шостак. Усевшись на пень у ручья, он внимательно смотрел, хотя почти ничего в темноте и не видел. Он слушал свистки старшего лейтенанта Лысенко, его сердитую ругань, а во время отдыха щедро угощал разведчиков папиросами.

— Помните: каждый из вас идет добровольно, — говорил он. — Кто не хочет, кто боится — расчет! Немедленно! По принуждению нельзя быть хорошим разведчиком!

— Наслыханы! — ворчал Молибога.

Тимур звонко говорил:

— Я сам хочу, начальник!

Клочков упрямо молчал, пристально глядя на багровеющий огонь папиросы.

А по берегу быстро расхаживал Лысенко, высокий, костлявый, и вспоминал о том, как его разведчики хитро и дерзко брали «языков», а потом разучились делать это. Теперь старший лейтенант понимал, почему это случилось: солдаты успокоились, повторяли одни и те же приемы разведки.

Обвязав конец веревки вокруг пояса, Романцов вошел в воду. Вода была такая холодная, что у него перехватило дыхание. Он поплыл на боку, плечом рассекая волны, сильными рывками двигаясь вперед.

Он ничего не видел: мрак ночи заволакивал глаза.

Заломило ноги. Это была ноющая, острая боль, словно кто-то пилил колени пилой.

Мелкая волна захлестнула его лицо.

Почувствовав, что ноги коснулись дна, он вышел на берег, отряхнулся.

Лысенко стоял у дзота. Романцов не заговорил с ним. Онемевшими руками он привязал, туго натянув, веревку к дереву.

— Первым плывет Клочков, — скомандовал старший лейтенант, — потом Тимур! Молибога может остаться. В разведке он будет на нашем берегу с ручным пулеметом.

— Уж плыть, так всем! Без выбора! — огрызнулся Молибога. — Погибну, так с вами, — прошептал он дрожащими губами.

— А зачем вы хотите плыть, Молибога? — спросил резко старший лейтенант.

— Господи боже, мало ли что случится… Это ж, товарищ старший лейтенант, разведка! Бой! Дело темное, смертное… Риск! Не только пулей — руками помогу, если что…

— Начинайте! — так же резко, отрывисто сказал Лысенко.

Клочков быстро переплыл речку. Задыхаясь, шумно сопя, вытаращив глаза, он полез на берег.

Однако когда он повернулся к Романцову, вид у него был безразлично-равнодушный, словно ему не стоило никакого труда пробыть так долго в воде.

— Холодно? — спросил Романцов.

— Как огнем жжет, — сказал Клочков, стуча зубами.

— Завтра поплывешь с автоматом и двумя гранатами.

— Понимаю, товарищ сержант!

Тяжелая волна подбросила Тимура и швырнула вниз, в ключом кипящую среди камней стремнину. Мелькнула поднятая рука.

«Зачем он выпустил веревку?» — подумал испуганно Романцов и побежал по берегу.

Но Тимур уже выполз на песок, держась за корни ивы. Он фыркал, как кошка.

— Я еще поплыву, — решительно заявил он.

— Не разбил ноги?

— Ты скажи лейтенанту: не надо сердиться. Я еще поплыву!

К берегу подошел Молибога. Он для чего-то лег, поджал ноги, как жаба, плюхнулся в черную воду. Быстро перебирая руками, он единым махом добрался до противоположного берега.

— Погибну я с вами, — с добродушным возмущением ворчал он.

— Корова! — сердито проговорил Лысенко. — Неужели нельзя плыть бесшумно?

— Разрешите вести разведчиков в землянку, товарищ старший лейтенант?

— Нельзя. На финском берегу нет для вас теплой землянки, — скрипуче сказал Лысенко. — Вы переплывете ручей, а затем, мокрые и озябшие, должны будете сделать проход в финской «колючке», снять финские мины. — Он говорил нарочно медленно, строго, он не разрешил разведчикам курить, а мог бы догадаться, что от крепчайшей махорки им было бы теплее. — Всё? Нет, вы еще должны доползти бесшумно до финской траншеи. В это время десятки часовых будут чутко прислушиваться, зорко вглядываться в темноту. Услышат — и убьют! Увидят — тоже убьют! Сейчас сержант Романцов думает, что финский часовой стоит перед дзотом. А если он будет стоять за дзотом? Знает ли сержант Романцов, что нужно делать в этом случае? Лично я не знаю! А если осколок шальной мины перерубит веревку? — Голос старшего лейтенанта звучал сердито. — Не думайте, что я могу научить вас, как взять в плен финского часового. Повторяю: я не знаю, как сделать это. Пока у нас в руках лишь одна нить: овраг не простреливается огнем кинжальных пулеметов. Об этом узнал сержант Романцов. Честь и: слава его сообразительности! — Он хвалил Романцова, а говорил сухо. — На беду, каждая разведка — цепь неожиданностей и случайностей, иногда трагических! Я могу подготовить вас к тому, чтобы вы не боялись случайностей. Разве этого мало? — Лысенко поднял руку. — Внимание! Финский часовой убил Романцова. Кто командует группой?

— Я! — с отчаянием крикнул дрожащий от озноба Клочков.

Старший лейтенант улыбнулся. Стоящей вплотную к нему Романцов с изумлением увидел — улыбка была добрая, восхищенная.

— В землянку бегом! — приказал он.