Просыпайся, любимый

И я понимаю, что парень держится за пистолет под пиджаком.

— Ах да, — рычит Рафаэль и мне не кажется, огонь в его демонических глазах и правда горит. — Родственники Эльдоры фон Стредос, живыми по этой земле ходить не должны. Это ты должна меня благодарить, что я ещё не вырезал из тебя кость Геррии и ты ещё дышишь, Фаола фон Стредос.

— Что ж. Спасибо, — ядовито цежу я сквозь зубы, и делаю шаг назад в Мертвые Земли. Пора вырваться из этого, закончить, пора сбежать. Выдыхаю, только когда каблуки утопают в серой пыли и проход в реальность захлапывается. Мне требуется какое-то время, чтобы успокоиться и взять себя в руки.

Из Мертвых Земель шагаю к поместью фон Стредос.

И тут же упираюсь носом в барьер матери вокруг дома. Она всегда делает чуточку сильнее, чтобы я не пролезла. Я стою рядом с посылками, которые доставщики по обыкновению кладут у ворот.

— Мама! Открывай! Нам надо поговорить! — и я упираюсь ладонями в прозрачный барьер, он идет синими разводами от моих рук.

И не поддается.

…эта дура очевидно пока ещё не знает, что делать.

— Как мне украсть его кровь, Урсула?! — я ударяю по барьеру рукой, и волна расплывается по нему кругами.

Я боюсь его. Я хочу, чтобы он вновь умер. Но также хочу, чтобы он ко мне прикоснулся, чтобы подошел ещё ближе. Он только и делает, что смеется над тобой, унижает и рушит твою жизнь. Я схожу с ума, я хочу, чтобы это прекратилось, это невыносимо, это невозможно…

Глава 4

Барьер вокруг поместья поддается, и я могу войти в узкий проход. Мама будто издевается надо мной. Иду по дорожке к дому, из дверей которого выходят ряженые в черное, мужчины. Я даже удивленно останавливаюсь. А… очередные музыканты. Офигенно хорошо платят за зомби, а зомби офигенно хорошо продают их концерты.

Раньше с ними работала я, но как-то так случилось, что Урсула всё делала быстрее и расторопнее. Особенно когда подняла сто два скелета во время концерта одной метал-группы прямо на выступлении. Публика была в диком восторге. Ещё бы… они веселились на поле былых сражений, там столько всего лежало. Заодно и выяснили, где очередное захоронение древности. Мама в тот раз заработала столько, что мне так и не назвала эту прекрасную сумму, у меня есть подозрение, что она всё ещё живет на эти деньги, которые она, скорее всего, выгодно вложила.

— Эй, красотка, — шепчет мне один из группы. Высокий, худой, с длинными гладкими черными волосами и черной подводкой вокруг глаз. На шее у него шипастый ошейник и он весь в коже.

— Проходи мимо, мальчик, — шиплю я и заставляю глаза гореть некромантской магией.

Они бросают мне в спину едкие пошлые смешки. Но быстро отстают, потому что я ухожу к дому. А ещё потому что ко мне тут же радостно пристает второй цербер. Если первого я ещё могу назвать крутым… то второй… я экспериментировала. Это тощее трехголовое создание. Злое и диковатое. Это три измененных уиппета. Он бегает как дикий, дерет деревья только в путь, вечно по привычке трясётся от холода, хотя не чувствует его. Поэтому я оставила его маме.

— Эй! Продай его нам, а? — кричат мне вслед металлисты.

— Вам этот дурень не по зубам! — улыбаясь, оборачиваюсь я.

— Сколько за нового возьмешь? Ты ведь Фаола? Это твой цербер? — спрашивает длинноволосый.

В итоге я беру у него визитку и сую я карман жакета. Деньги не повредят.

Цербера отпустила дальше болтаться по территории и вошла в дом. Где-то что-то громыхало и брякало.

На первом этаже кроме зомби-слуг никого. На вопрос «а где?» они медленно указывают наверх. На втором этаже тоже пусто. Зомби, пылесосит толстые ковры и опять указывает мне вверх. Чердак.

— Мама! — зову я, поднимаясь по крутой лестнице.

— Где-то же здесь должна быть эта штука! Твоя бабка была ужасной неряхой! Как можно было свалить мусор, старую одежду и артефакты в одну коробку?! — отзывается Урсула. — Где эта дрянь…

Моя мать в черном строгом платье роется в огромном сундуке. Другие рядом уже тоже открыты и выпотрошены. Коробки перевернуты, везде старые шмотки и пахнет сыростью. Мда. Седые волосы Урсулы выбились из идеальной прически.

— Сволочь, — выдыхает она выпрямившись.

— Кто? — уточняю я, сложив руки на груди.

— Все, — рычит мать, смерив меня сдержанным взглядом и деловито вздохнув. — Ты, Вердер и ваш общий дружок. Ты новости-то не читаешь?

Я хлопнула по карману жакета. Телефон остался либо в магазине, либо в машине. В машине, наверняка.

— Пояснишь?

— Магистр объявил вознаграждение на кровь Рафаэля Асэрры, — по тону голоса матери я не могу понять злиться она или радуется. — А я не могу найти чертов стилет Эльдоры.

— Мам, подробней, — я подхожу к одному из сундуков, брезгливо приподнимаю какие-то пыльные старые кружева. Раньше они были белыми - теперь от времени пожелтели.

— Стилет. Кровь выродка Ассэры горит, он не отпускает демона. Эльдора с Вердером сделали два клинка в свое время. Вот… где-то здесь долбаный стилет, он обходит демона и вонзается в человека. Следовательно… надо его найти, — Урсула легко сдвигает один сундук ногой и открывает следующий.

— А большое вознаграждение?

— А что? — мать поднимается и внимательно смотрит на меня синими глазами. Такими же как у меня. — Вознаграждение - восстановление нашей с тобой и без того хреновой репутации. Видела с кем приходится работать в нынешнее время? Даже полиция перестала заглядывать, а городская администрация неплохо платила…

— Зачем всем так нужна кровь Рафаэля? Чего в ней такого? — я присаживаюсь на один из сундуков и упираюсь каблуками в дощатый пол.

— Она вернет стихию людям, не спрашивай, просто это надо сделать. Вернешь им магию, и ублюдки успокоятся, — в устах матери «ублюдки» и «люди» звучит примерно одинаково спокойно. У матери особая способность максимально мягко и даже с добротой в голосе называть человека, например, «мразью» и тот даже не сразу поймет, что его только что оскорбили, а не похвалили.

Она выбрасывает с методичной точностью из сундука старые книги, пожелтевшую одежду, какие-то игрушки и вещи. Возможно, часть из этого - артефакты ещё времен войны. Но лучше не проверять.

— Он сказал, что родственники Эльдоры не должны дышать и ходить по этой земле, — говорю я, глядя на тот бардак, который устраивает мать. У зомби сегодня будет много работы.

— Кто «он»? — не поворачиваясь, спрашивает Урсула.

— Рафаэль.

Мать останавливает и удивленно смотрит на меня.

— Он тебя опять убил? Где вы умудрились встретиться?

— Нет, не убил, — мотаю головой.

— И кость Синего Древа Геррии ещё в тебе… — задумчиво говорит мать.

— Мам, — я смотрю на сундук, над которым она стоит. Среди каких-то бумаг и тряпок торчит белая рукоять. Урсула следит за моим взглядом и рывком вынимает стилет. И я понимаю, что рукоять у него не белая, а стеклянная, полая. Клинок скрыт в простых темных кожаных ножнах.

Урсула протягивает его мне рукоятью вперед.

— Действует примерно как шприц, надо только проколоть кожу. А после… главное выжить, если он заметит.

— И как предлагаешь это сделать?

— Девочка моя, — мягко говорит Урсула, уперев руки в бока и отставив одну ногу. — Ты ведь ещё дышишь по какой-то причине. И я дышу. И даже Вердер. У этого… я даже ругательство не могу подобрать, явно есть какой-то план. Вердер, конечно, жив, потому что скрывается, его уже два дня никто не видел…

— Однако вечер дочери он устроит, — заметила я, разглядывая стилет. Маленький, чуть длиннее ладони, в сумку поместится. Или можно заменить призыв копья на него…

— День рождения дочери - это приманка, ведь Вердер всем обещает большие деньги за кровь Асэрры. Он опять его провоцирует. Даже если Рафаэль перекрошит всех, кто нападет на него - что ему останется? Ему больше не жить в этом мире и, мне кажется, только поэтому Жерред ещё не полон разлагающихся трупов — он это понимает. Хотя, кто ж его знает, этого психа. Но я бы поскорей избавилась от него — он мешает всем жить, — седая бровь Урсулы ползет вверх. — А ты зовешь этого мужчину по имени так, будто давно его знаешь. Скажи-ка имя «Рафаэль», глядя мне в глаза.

Конец ознакомительного фрагмента.