Страница 81 из 96
Действительно, среди беглых были не только те, кто просто переселился, уходя из-под контроля властей, но и те, кто пытался объединиться в отряды и отстаивать себя и свои права. В источниках есть немало свидетельств этому. Летом 1403 г. в связи с донесением о поимке беглецов, ушедших на острова близ берегов Китая и занимавшихся там «разбоем»[59], император спросил, много ли вообще беглых, которые «организовали банды и не вернулись под покровительство властей». Ему ответили, что таких много [23, цз. 21, 390]. В начале 1412 г. начальники ведомств докладывали, что из беглого люда собираются шайки, занимающиеся «недобрым» делом [23, цз. 123, 1546]. Наконец, в марте 1418 г. из Хугуана поступили сведения, что среди скрывающихся в уезде Жуян беглецов есть такие, которые «имели разногласия с властями, подрывали власть и вредили народу, шли плохим путем и сеяли смуту в народе, бесчинствовали и грабили» [23, цз. 197, 2067].
Императорский двор старался не делать различий между беглыми «разбойниками» и прочими беглецами. Их неизменно стремились вернуть на прежнее местожительство, к прежним занятиям. При этом не только гарантировалось прощение, но и оправдывалась избранная беглыми «разбойниками» форма протеста. Возьмем для примера императорский манифест, обращенный к людям, бежавшим за море, от 15 апреля 1406 г. Он гласил: «Все вы — хорошие люди. Из-за того, что [вы] не смогли вынести грабеж и притеснения местных властей, [вы] бежали на острова за море и кое-как существуете за счет разбоя. [Вы] бежали далеко, потеряли [свое] хозяйство… [Но вы] думаете о возвращении в [свои] деревни, однако, боясь наказания, не осмеливаетесь… Все совершенные вами прежде преступления прощаются… [Вы] должны вернуться [в свои] деревни и заняться хозяйством. Не питайте в душе подозрений. Обдумайте это, чтобы потом не раскаиваться» [23, цз. 52, 787]. Примерно по той же схеме строились и другие документы подобного рода.
Однако власти, очевидно, не всегда соблюдали свои обещания. Например, после того как, получив «высочайшее прощение», бунтари из Хугуана в марте 1418 г. пришли с повинной, все «подрывавшие власть» получили «наказание по закону» [23, цз. 197, 2062].
Иногда социальный протест мог выражаться в «ропоте и злословии». Об этом упоминается, в частности, в связи с развертыванием строительных работ в Пекине в конце 1408 г. [23, цз. 86, 1140]. Весьма характерно, что официальные инстанции были склонны оправдывать такое явление. Они писали императору, что люди «смутьянствуют», так как попадают в «трудное положение» [23, цз. 86, 1148]. Выход из этого как центральные, так и местные власти видели в некотором облегчении их положения.
Самой распространенной формой социального протеста в начале XV в., как и прежде, оставались народные восстания. Они прослеживаются с первых и до последних лет правления Чжу Ди. В августе 1402 г. зафиксированы волнения в Хэнани, в сентябре и октябре — в Цзянси, в октябре 1403 г. — на северо-востоке провинции Бэйцзин, в 1403–1404 гг. — в Цзянси, в январе 1405 г. — в Чжэцзяне, в марте того же года — в Гуанси и в Фуцзяни, в августе — в Шаньси, в январе-феврале 1406 г. — в Хэнани, в 1406–1407 гг. и в апреле 1408 г. — в Цзянси, в сентябре 1409 г. — в Шэньси, в октябре того же года — в Хугуане и Цзянси, в апреле 1410 г. — в Шаньси, в январе 1411 г. — в районе нижнего течения Янцзы, в Фуцзяни и Гуанси, в 1415–1417 гг. — в Чжэцзяне, в феврале-мае 1416 г. — в Шаньси, в июне-октябре 1417 г. — в Фуцзяни, в июне 1418 г. — в Бэйцзине, в феврале 1419 г. — в Цзянси, в апреле 1420 г. — в Шаньдуне, в январе 1421 г. — в Бэйцзине, в марте 1424 г. — в Чжэцзяне, в июне того же года — в Чжэцзяне и Фуцзяни. Самыми крупными среди них были движения 1403–1404 гг. в Цзянси, 1417 г. — в Фуцзяни и 1420 г. — в Шаньдуне.
Эти почти непрерывные волнения не могли не беспокоить правительство Чжу Ди. Если присовокупить к ним другие, вышеназванные формы протеста, то вряд ли можно считать социальную обстановку описываемого времени спокойной, как полагает Лян Фан-чжун[60]. Недаром выше отмечалось, что в своей политике по отношению к бюрократическим слоям господствующего класса и политике в деревне Чжу Ди и его окружение учитывали постоянную опасность народного возмущения. Правда, социальное положение в начале XV в. характеризовалось несколько меньшей остротой, чем в конце XIV в. Это следует даже из простого количественного сопоставления числа восстаний (за 23 года правления Чжу Ди их было 29, а за 30 лет царствования Чжу Юань-чжана — 110). В связи с этим, а также благодаря тому, что события середины XIV в. постепенно отодвигались все дальше в глубь времен, должен был несколько утихнуть страх императорского правительства перед возможностью повторения такого же, как тогда, широкого народного движения. Но утихнуть — это не значило исчезнуть совсем. Отзвуки этих опасений, несомненно, сохранялись и при Чжу Ди.
Какой тактики придерживалось императорское правительство в начале XV в., стремясь совладать с народным движением?
Во-первых, центральная власть старалась по мере возможности предотвратить выступления низов. Это сказывалось в отмечавшейся выше политике «заботы о народе»: частичной отмене налогов, переселении на свободные земли, попытках пресекать злоупотребления местных властей, возвращении беглых к хозяйствованию. Но наряду с этим спокойствие народных масс поддерживалось и строгим контролем. За лояльность населения отвечала общинная верхушка и местные власти. За этим же должны были следить цензоры и прочие эмиссары двора, направляемые в различные уголки страны с инспекционными смотрами. Покорность народа должна была обеспечиваться и армией через упоминавшихся «военных наместников». Наконец, среди прочих профилактических мер против народных волнений интересен приказ от 19 февраля 1404 г., предписывавший населению всей страны «сдать в казну все оружие, разбросанное и утерянное солдатами за последние годы и спрятанное населением» [23, цз. 27, 494].
Правительство стремилось к тому, чтобы все накопившееся в народе недовольство направить в русло официальных жалоб по служебным инстанциям. Весьма важным свидетельством в этом отношении является высказывание Чжу Ди от 26 января 1411 г., обращенное к начальнику Военного ведомства Фан Би-ню. В этом высказывании рисуется целая программа борьбы с народными движениями. В плане же предотвращения волнений император предлагал довести до сведения населения следующее: «Если местные власти [будут] раскладывать дополнительные налоги, незаконно [причиняя народу] бедствия, или же если сильные дома, опираясь на [свое] могущество, [будут] обирать слабых, то разрешается идти в местные государственные учреждения и подавать подробные жалобы на всех — и высших и низших. Если же [ничего] не будет исправлено, то разрешается подавать великий рескрипт (дагао) — идти в столицу и [подавать] подобную жалобу [на имя императора]. Если в деревенской общине появятся люди, упорствующие во зле, которым нельзя доверять и которые занимаются подстрекательством, то доброму и хорошему местному [люду] разрешается хватать их и передавать властям. Императорский двор будет соответственно дополнительно награждать за это. Разве не преодолеем [мы таким путем] тех, кто из-за бед поневоле идет на злые дела? [Если все] окажутся в состоянии блюсти мои наставления, [то] установится вечное спокойствие. При нарушении же их произойдут беды, которые не наверстать последующим раскаянием!» [23, цз. 112, 1429–1430].
Как видим, легальный путь преодоления недовольства, предлагаемый императором, отнюдь не исключал расправы с непокорными зачинщиками бунтов. Обращает также внимание выраженное здесь стремление правительства не только разрешать конфликты между населением и местной властью, но и выступать посредником в преодолении противоречий между «слабым народом» и «сильными домами», т. е. классовых противоречий в их самом чистом виде. Но, естественно, предлагаемый путь легальных жалоб не мог дать ожидаемых результатов и привести к «становлению вечного спокойствия». Парадокс заключался хотя бы в том, что первая жалоба — в нижние инстанции — попадала практически в руки обидчиков (в случае виновности местных властей — непосредственно, а виновности «сильных домов» — опосредованно, ибо последние были многими нитями связаны с местной властью). Имея такое предупреждение, местные инстанции вполне могли позаботиться, чтобы жалоба не пошла выше. Поэтому нарисованный идеал преодоления народного недовольства выглядит довольно утопичным.
59
В китайских источниках все выступавшие против установленного порядка именовались разбойниками. За этим чаще всего скрывалось обозначение именно социального протеста.
60
При всем этом мы нарочито абстрагируемся от сложной социальной борьбы в среде господствующего класса, чему посвящены первые главы работы, а также от волнений среди некитайских национальностей страны, о чем будет сказано ниже.