Звучат лишь письмена

В конце 1044 года, когда замерзла река Хуанхэ, киданьская армия по льду перешла ее и вторглась в пределы Ся. Киданьские войска на двести километров углубились на территорию страны, но не смогли навязать тангутам ни одного большого сражения. Наконец армии стали друг против друга в северном Ордосе. Каждую-возглавлял император — дядя воевал с племянником.

Зимним морозным утром киданьская конница обрушилась на позиции тангутов. Тангутская пехота, занимавшая первую линию обороны, выдержала ее натиск… Тогда кидани, объединив все свои силы, ударили по тангутской коннице и привели ее в замешательство. Часть тангутской армии попала в окружение, но скоро вырвалась из него. Тангуты ввели в сражение свои главные-силы. Внезапно налетевший ветер поднял тучи пыли и погнал их на лагерь киданей. Кидани дрогнули. Еще напор— и они бросились врассыпную. Началось жестокое избиение киданьской армии. В ужасе разбежалась и гвардия, охранявшая шатер императора Ляо. Киданьский государь бежал, сопровождаемый лишь несколькими всадниками. Юань-хао приказал не брать его в плен и прекратить преследование. Победа была полной. Воспользовавшись ею, тангуты поспешили заключить с ки-данями мирный договор. Между дядей и племянником воцарилась прежняя дружба.

Обе эти войны показали силу тангутского государства. Сумев противостоять двум сильнейшим державам тогдашнего Дальнего Востока, тангуты завоевали полное право на независимость.

Смерть Юань-хао

Город уже давно спал, когда к дому знатного тангутского старшины Моцзан Эпана прокрался человек, закутанный в старый черный, плотно облегающий его халат. Он торопливо постучал в дверь. Заждавшийся хозяин осторожно впустил гостя.

— Что так поздно, Нинлингэ?

— Ждал, когда сменится вторая стража.

Они вошли в дом. Эпан усадил почетного гостя в главной комнате, у места, отведенного для духа дома, на скамейку подле низкого стола. Кликнул слугу, велел подать чай.

Нинлингэ огляделся. Богато живет Эпан. Потолочные балки расписаны яркими красками. Кованые сундуки с добром. Китайский фарфор. С потолка свисают бамбуковые занавески, обшитые внизу тонким голубым шелком.

Подали чай. Нинлингэ пьет ароматный напиток торопливо, обжигаясь. Ему не до того. Некогда разводить длинные разговоры о здоровье. Дела складываются так, что за свое сегодняшнее свидание с Эпаном, который чуть не стал его тестем, он может поплатиться головой. Да хранит меня Небо! Только бы не узнал отец!

— Как ваше величество будет жить дальше?

В голосе Эпана слышится тревога. Три месяца минуло, как отец Нинлингэ, государь Юань-хао, увез в свой загородный дворец дочь Эпана, невесту Нинлингэ.

Огромный загородный дворец отца раскинулся в тенистой роще на восточном склоне Хэланьшаньских гор. Уже несколько лет живет там государь, мало бывая в столице, мало думая о делах. Нрав у него стал совсем дикий. Не терпит никаких возражений. Все началось с того, что он по наговору китайцев казнил своего полководца Ели Юй-ци и из-за этого рассорился с любимой женой из дома Ели. Императрица Ели, сестра Юй-ци, женщина красивая и властная, перестала допускать к себе государя. После смерти Нинмина, ее сына, стало еще хуже. Нинмин слишком увлекался учением даосов[39]. Думал отказом от мирских наслаждений и пищи укрепить свой дух, а на деле уморил себя голодом. Это не так уж плохо. Теперь не Нинмин, а он, Нинлингэ, первый и единственный наследник престола. Единственный, ибо недавно отец приказал утопить его брата Али за то, что тот вздумал поднять против него мятеж.

Ведь все складывалось так хорошо. Отец приласкал его и даже решил женить. Дочь Эпана славилась красотой, семья ее — богатством, и отец дал согласие на брак. Но когда во время смотрин увидел будущую невестку, сына прогнал и, ни слова не говоря, увез ее с собой. Поговаривают, что новая жена императора уже ждет ребенка — не желанного сына, а брата и соперника Нинлингэ.

— Как же, князь, думаешь жить дальше?

— Уйду в монастырь.

— Говорят, в монастырях иногда неожиданно умирают монахи, особенно ушедшие из знатных семей. Отец зол на тебя за непослушание. Знает, что ты до сих пор не смирился. Не боишься, как бы он не обошелся с тобой, как с Али.

— Али поднял на отца руку!

— Государь, да хранит его Небо, очень любит мою дочь. У них может родиться сын.

Нинлингэ поставил чашку на поднос: не хотел, чтобы Эпан увидел, как задрожали у него руки. Он и сам не раз думал о грозящей беде: появление нового наследника от любимой жены государя было для него равносильно приказу о смерти. Но чего от него хочет Эпан? Его не жалуют во дворце. Но он родственник императора и уже сейчас неплохо нажился на этом. Осторожно спросил:

— А что посоветуешь ты?

— Трудное для тебя время. Я так хотел видеть тебя своим зятем. Государь своенравен. Я, да простит меня Небо, иногда даже думаю, уж не лучше бы Али осуществить свой план…

Нинлингэ понял и испугался. Ведь Эпан предлагал ему убить отца! Он нервно теребил полу халата. Голова горела от вихря набежавших мыслей. Самому стать государем… Разве он хуже отца будет править страной? Однако… Неужели и мать? Сегодня она говорила ему о необходимости отомстить за нанесенные ей обиды. Да-а, значит, и мать…

Он встал. Встал и Эпан. Они долго пристально смотрели друг на друга. Нинлингэ шагнул к двери.

— Прощай, я ухожу. Скоро смена караула.

— Прощай. Завтра со своими я пойду к государю во дворец. Приходи и ты. Придешь?

— Явлюсь на утренний прием.

Юань-хао только что позавтракал, когда ему доложили о приходе сына и тестя. Он отослал жену, приказал впустить Нинлингэ, а Эпану — подождать. Непокорность сына раздражала его. Он привык повелевать.

— Садись, — указал он Нинлингэ на скамейку.

— Отец, зачем ты отнял у меня невесту?

Юань-хао встал:

— Если ты пришел говорить со мной все о том же, уходи!

— Отец, отдай мне дочь Эпана! Я и сейчас люблю ее!

— Еще слово, и я прикажу стражникам выгнать тебя, как проворовавшегося купца. Последний раз говорю тебе: покорись! Это говорю я — твой государь и отец!

— Какой ты мне отец! Ты убил всю мою родню, оскорбил мою мать, отнял у меня невесту.

Нинлингэ быстро схватил стоявшее в углу копье, ударил им отца в искаженное гневом лицо и бросился вон из комнаты.

Крик Юань-хао встревожил стражу. Нинлингэ оттолкнул стоявшего у дверей солдата и выскочил в приемный зал, где, как он знал, дожидался Эпан со своими людьми.

Но что это? С криком: «он убил государя!», они скрутили его и поволокли во двор. Не успел Нинлингэ и слово вымолвить, как сверкнул меч и голова его покатилась на белые плиты мощенного известняком двора. Эпан вытер меч пучком травы и приказал:

— Скорее спасать государя!

Но у покойного Нинлингэ, как и рассчитывал Эпан, была твердая рука. Юань-хао тоже был уже мертв.

Смутное время

Все расчеты хитрого царедворца оправдались. Дочь его родила сына. Младенец Лян-цзо был объявлен наследником престола, а управлять стал безраздельно Моцзан Эпан. Но малолетний государь с детства невзлюбил своего дедушку и, как только ему минуло четырнадцать лет, казнил Эпана со всеми его родственниками.

Однако и сам Лян-цзо вскоре погиб от раны, полученной на китайской границе. Власть в стране надолго перешла в руки братьев его жены из дома Лян. Братья Лян отстранили от власти старшин правящего дома Вэй-мин и искали только повода, чтобы захватить престол. Хотя об их оргиях и бесчинствах знали все, никто не решался им перечить. О том, в каком страхе они держали страну, свидетельствует следующий факт.

Весной 1083 года тангутские войска осадили сунскую крепость Баоаньцзюнь. Ожидая очередного штурма, осажденные уже решили сдаться, когда на городскую стену взобралась известная во всей округе жрица любви Ли. Когда-то она побывала и при тангутском дворе. На глазах изумленных армий Ли сбросила с себя все одежды и, оставшись совершенно нагой, стала громко кричать, всячески понося дом Лян и тангутский двор, выбалтывая перед тангутскими и китайскими войсками все его тайны. «Тангуты закрывали уши. Они усиленно начали обстреливать ее из луков, но не могли попасть. Ли только еще бесстыдней ругалась. Тангуты поняли, что им все равно не запугать Ли, а они будут виноваты перед домом Лян. После этого, сильно изумленные таким оборотом дела, они отступили». Крепость так и не была взята. Тангутские полководцы слишком страшились регентов-узурпаторов. Кто знал очень много — мало жил.