Страница 21 из 172
Хорезмийский керамический комплекс этого времени достаточно своеобразен. Вместе с тем при его исследовании обнаруживаются те же черты, что и в керамике из других районов Средней Азии. Наиболее близкими в этом отношении оказываются Бухарская и Кашкадарьинская области Согда, где в IV–V вв. отмечаются сходные явления: полное исчезновение яркой красноангобированной керамики, заменяющейся темно-красной и темно-коричневой; уменьшение общего количества красноангобированной посуды и возрастание числа сосудов с прочерченным волнообразным орнаментом. Можно отметить и ряд аналогий формам хорезмийской керамики (Исамиддинов, Сулейманов, 1984, с. 20–22, 24, 34, 60), но их немного. Значительно больше сходства между хорезмийской керамикой IV–V вв. и посудой населения средней Сырдарьи (Неразик, 1981, с. 89), причем особый интерес в этом отношении представляет находка в помещениях Аязкалинского дворца большого количества хумчей, по форме и способу обработки поверхности воспроизводивших эту категорию посуды из памятников указанной области (устное сообщение Л.М. Левиной). Этот факт дает основание предполагать определенные этнокультурные, а может быть, и политические контакты между данными областями в IV–V вв. н. э. Еще большую близость, вплоть до полного совпадения форм, обнаруживает керамика из Одейтепе близ Чарджоу на Амударье (Пилипко, 1979, с. 48, рис. 10, 2, 3, 13, 15, 16, 18, 25–27), что может найти объяснение в тесном соседстве местного и хорезмийского населения и присутствия последнего в Одейтепе.
Привлекают внимание и другие аналогии, позволяющие думать о каких-то формах взаимодействия населения. Так, в курганном комплексе Чаштепе, расположенном на северо-западных окраинах Хорезма, встречаются сосуды, обнаруживающие близкое сходство по характерным технологическим особенностям, например по окраске темным ангобом по светлому[2], с сосудами из верхнего слоя городищ Топраккала и Куняуаз и сельских поселений Якке-Парсанского оазиса IV в. н. э. Возможно, курганные группы Чаштепе окажутся разновременными, но часть из них, несомненно, относится к IV–V вв., и именно в них и найдены упомянутые сосуды.
Есть и другие свидетельства внешних влияний на хорезмийское гончарство IV–V вв. Аналогии очень выразительному прочерченному орнаменту, украшавшему в основном толстостенные сосуды, ведут в степное окружение страны (Неразик, 1959, с. 231, 232). Поэтому можно думать, что сложение керамического комплекса рассматриваемого времени происходило в известной степени и под воздействием культуры соседних кочевых и полукочевых племен, тесно сосуществовавших с оазисами Хорезма.
С раскопками Топраккалы появились и первые сведения о вооружении, предметах быта и украшениях описываемой эпохи. В жилом квартале найдены костяные накладки от сложносоставного лука и крупный трехлопастной наконечник стрелы (табл. 2, 46, 49, 50). Среди металлических предметов содержатся ножи с прямой спинкой и горбатые, виноградарские, округлые бесщитковые пряжки и маленькие, видимо обувные, с овальной рамкой и подвижным язычком (табл. 2, 31–34, 47, 48). Имеется и редкая для этих мест костяная пряжка с треугольным щитком (табл. 2, 30). Упомянем также бронзовые ложечки (табл. 2, 44, 45), весьма обычные в кочевой степной среде. Есть подобные бронзовые ложечки из кости (табл. 2, 42, 43) (Трудновская, 1981, с. 108–109).
Украшения представлены большим числом бусин, но многие из них происходят из «храма с рогами» и могут относиться к более раннему времени. Это бусы из пирита и стеклянные различной формы. Для IV–VI вв. более характерны крупные каменные бусины из халцедона и сердолика (есть с содовым орнаментом) сфероидальной и боченковидной формы (табл. 2, 23–28). Есть подвески из коралла и других материалов (табл. 2, 38). Из числа стеклянных бусин отметим четырехгранную призматическую и 14-гранную с оранжевыми глазками. Среди многочисленных стеклянных вставок имеются с подкладкой из золотой фольги, типичные для эпохи «великого переселения народов». Кроме того, встречаются бронзовые серьги калачиком, в виде кольца с заходящими концами, а также серьга «аланского типа» из рифленой проволоки.
Браслеты круглопроволочные, с утолщенными концами, украшенные выгравированными личинами, относятся также к поре «великого переселения народов».
По-прежнему изготовлялись костяные булавки (или стили?) со сложным резным навершием в виде короны, которые находят обычно в слоях широкого круга памятников древнего Востока.
Изображения на многих из перечисленных предметов, орнамент на керамике, а главное — раскопки храмов вводят нас в сложный мир верований населения Хорезма IV–VI вв., его воззрений, распространенных в стране культов. Находки оссуариев, храмы и святилища огня обычно рассматриваются в качестве убедительных свидетельств существования зороастрийских верований. О форме оссуариев того времени можно судит по находкам в некрополе Миздахкана. Это глиняные и алебастровые, реже каменные ящики на четырех низких ножках или без них, с гранями, украшенными налепными полосками с поперечными вдавлениями. Верх часто оформлен ступенчатыми выступами, а иногда фигурками птиц, блоковидными ручками. Некоторые оссуарии, видимо, воспроизводят форму реально существовавших построек с шатровым перекрытием (Рапопорт, 1971, с. 99). Боковые плоскости одного из миздахканских оссуариев украшены изображениями растения с крупным плодом и идущих львов (табл. 10, 2). В.Н. Ягодин видит в этом идеологическое воздействие Ирана (Ягодин, Ходжайов, 1970, с. 132). Захоранивались очищенные кости и в сосудах, специально изготавливавшихся для этой цели или использовавшихся ранее в быту (Ягодин, Ходжайов, 1970, с. 61–62 и сл.). Однако у нас еще пока недостаточно оснований, чтобы судить, насколько в рассматриваемый переходный период сохранился тот пантеон, который столь красочно запечатлен в росписи и скульптуре грандиозного дворца Топраккалы, а также те культы, которые были распространены в Хорезме в предшествовавшую эпоху. В этой связи показательно, что на данный период приходится замена антропоморфных оссуариев ящичными, форма которых в это время еще только начинает вырабатываться (Рапопорт, 1971, с. 97). Еще более показательно полное исчезновение на протяжении данного времени антропоморфных терракотовых фигурок — изображений божеств, столь распространенных в античный период. И в этом отношении исследование городища Топраккала очень важно наряду с другими его аспектами еще и потому, что позволяет проследить, как вместе с упадком дворцов и превращением Топраккалы в заурядный небольшой городок проступали народные верования и обряды, скрытые в имперский период государственными культами и ритуалами. В этой связи чрезвычайно симптоматично распространение зооморфных сосудов (табл. 2, 37), глиняных и алебастровых идольчиков (табл. 2, 39–41). Они могли быть изображениями покровителей домашнего очага, дома, личными оберегами, могли служить важными атрибутами культа предков, а также производственных и погребальных культов (Брыкина, 1982а, с. 96–113).
Всю толщу этих идеологических наслоений венчает Топраккалинский храм, где фетишем являлись бараньи рога — концентрированный символ оберега, пережитки которого дожили в Средней Азии до недавнего прошлого. Вместе с тем пока трудно сказать, не слились ли тут народные верования с культом божества Хварены, символом которого в Иране, а также, как полагает Б.А. Литвинский (Литвинский, 1968, с. 87 и сл.), в кочевой и полукочевой среде чаще всего является баран. Так или иначе, приведенные данные позволяют предполагать какие-то серьезные перемены в верованиях населения Хорезма в IV–VI вв., суть которых пока еще недостаточно ясна.
В заключение этого обзора следует подчеркнуть, что культура Хорезма IV–VI вв., или кушано-афригидская в классификации С.П. Толстова, — это традиционная хорезмийская культура, особенно на первом ее этапе (IV — середина V в.), но уже на стадии упадка, это еще хорезмийская античная эпоха, но уже на исходе. Она предстает как преддверие следующего этапа — времени сложения афригидской культуры VII–VIII вв., к рассмотрению которого мы и переходим.
2
Вряд ли до более тщательного и полного изучения посуды из Чаштепе ее можно уверенно связывать с влиянием каунчнинской культуры и даже с проникновением ее носителей в Хорезм (Левина, 1971, с. 242).