Страница 17 из 80
Все вроде бы было известно заранее, но ничего не предпринималось.
Как ни странно, на настроения сильно влияло то, что произошло в России в конце 1917 года — забастовки вышедших из-под контроля профсоюзов. Как считалось в Италии, это и привело к падению всей системы и дикой резне гражданской войны. Ну, в Италии, в отличие от России образца 1917 года, армия не рассыпалась и сохранила дисциплину, но как-то она выглядела слабой гарантией установления порядка.
В общем, фашистов можно было рассматривать как необходимое меньшее зло.
24-го октября 1922 года партия собралась на национальный съезд, созванный в Неаполе. План переворота был сформулирован неделю назад, 16 октября. Балбо изо всех сил двигал его вперед и говорил впоследствии, что именно он подтолкнул Муссолини к решающему шагу. Трудно сказать, так ли это — дела решались в разговорах наедине, и протоколы, конечно же, не велись.
Но как бы то ни было, с речью перед собравшимися выступил именно Муссолини.
И сказал он следующее:
«…или нам передадут правление, или мы пойдем на Рим и сами возьмем власть. Мы возьмем за горло жалкий правящий класс…».
Речь была опубликована во всех газетах, но Луиджи Факта чрезвычайного положения все-таки не объявил.
В известной степени этим он как бы расписался в правильности диагноза.
V
Настоящая суматоха началась только 28 октября, когда сквадристы начали занимать телефонные станции и правительственные учреждения в Милане, Кремоне и Ферраре. Было объявлено, что они идут на Рим. Короля известили о мятеже, попросили объявить чрезвычайное положение…
Он немедленно согласился.
Итальянская политическая система еще при Кавуре была создана с оглядкой на самый лучший образец успешного правления — на Англию. Как и в Великобритании, в Италии имелась конституционная монархия, со всемогущим парламентом и королем, который не правил, а только царствовал.
Имелось, правда, и важное отличие — войска присягали королю, и не в формальном смысле.
Королем Италии в 1922 году был Виктор Эммануил III. Человек он был маленький, причем во всех смыслах — маленький и ростом, и характером, и силой суждения. Так что на роль конституционного монарха подходил как нельзя лучше.
Путч в тот момент, 28 октября 1922 года, висел на волоске — войска в Милане получили приказ действовать, Муссолини со своими сторонниками заперся в редакции «Народа Италии», но осада не состоялась.
Король отменил свой приказ.
Вообще говоря, он пошел против мнения своего премьер-министра и всего его кабинета и тем самым нарушил конституцию. Но не было у Виктора Эммануила уверенности в том, что Луиджи Факта совладает с ситуацией.
Королю шепнули, что сотни тысяч бойцов фашистских отрядов готовы к вооруженному восстанию. Это было неправдой — у лидеров мятежа было от силы 30 тысяч человек, слабо вооруженных и разбросанных по провинциям севера страны, но Виктор Эммануил не хотел никакого кровопролития, ни большого, ни малого.
Он предложил пост премьера Антонио Саландре[45] но тот не смог сформировать кабинет — не нашел достаточной поддержки. Тогда Саландра посоветовал королю назначить премьер-министром Муссолини. Утверждалось, что это был хитрый трюк с целью не допустить возвращения Джолитти. Дальше события пошли уже необратимо.
Король принял совет.
29 октября 1922 года Бенито Муссолини стал 37-м по счету премьер-министром Италии.
Ему было тогда всего 39 лет.
Консолидация
I
Клэр Шеридан овдовела в 1915 году, в том самом, в котором Италия вступила в Великую войну. Оставшись одна, миссис Шеридан не сложила руки, а еще энергичней погрузилась в свою литературную и художественную деятельность — она была и писательницей, и журналисткой, и скульптором, и эти ее занятия не мешали друг другу, а иной раз даже и помогали.
В 1920 году она оказалась в Москве. Прямо скажем, это была рискованная поездка, но зато Клэр Шеридан набрала там великолепный материал, взяла интервью чуть ли не у всех видных советских лидеров и даже сделала их скульптурные портреты. В ее модели попали и Троцкий, и Зиновьев, и Каменев, и Дзержинский, и сам глава нового режима — В.И. Ленин.
Он, кстати, произвел на нее большое впечатление.
Миссис Шеридан нашла его человеком исключительно умным и в суждениях своих совершенно независимым — он руководствовался только собственными убеждениями.
Клэр Шеридан покинула Москву, в 1921 году перебралась на какое-то время в Америку, где и стала корреспондентом газеты «New York World» — «Нью-Йоркский мир».
И уже в этом качестве поздней осенью 1922-го оказалась в Риме.
Клэр Шеридан, помимо кипучей энергии, испытывала еще и самый искренний интерес к политике. Родственники шутили, что государственным умом она сильно напоминает своего старшего двоюродного брата, Уинстона Черчилля[46].
Соль шутки состояла в том, что Уинстон Черчилль действительно был деятелем, побывавшим уже на многих министерских постах, в то время как Клэр Шеридан была всего лишь частным лицом, да еще с ярко выраженными коммунистическими симпатиями.
Но симпатии симпатиями, а дело — делом.
Читатели газеты «Нью-Йоркский мир» очень интересовались новым премьер-министром Италии, и Клэр Шеридан добилась того, что он дал ей интервью.
Проговорили они довольно долго.
Муссолини, в частности, сказал своей собеседнице, что для него очень важно подчинять других людей своей воле, «сгибать их», и даже повторил это несколько раз, да еще подчеркнул и жестом. Но, впрочем, добавил, что вообще-то хочет улучшить жизнь бедняков. А для буржуазии у него припасены крайне неприятные сюрпризы. И тут же перешел к некоей форме лирики — задушевно поделился с Клэр Шеридан мыслью, что «…могущество делает человека одиноким» и что в сердце у него — пустыня.
В общем, складывается впечатление, что он хотел ей понравиться.
И это, конечно, неудивительно — если судить по фотографии Клэр Шеридан, сделанной в 1921 году, она была хорошенькой женщиной, с задорным и живым лицом, и к осени 1922-го вряд ли успела так уж сильно подурнеть.
Но она в придачу к этому была умна и наблюдательна — и Бенито Муссолини в намерениях своих не преуспел. Миссис Шеридан заметила, например, что единственной фотографией в комнате был его собственный фотопортрет.
И что он слишком любит красиво выражаться: «Я научился у отца, как ковать железо, теперь мне предстоит более трудная задача — ковать людские души».
И Клэр Шеридан решила, что Бенито Муссолини зависит от мнения окружающих и старается внушить им мысль о своем превосходстве, но сам он на поверку — человек слабый, и нет в нем, в отличие от В. Ленина, действительно железной основы.
Нет, Муссолини ей не понравился.
II
Не понравился он и еще одному американскому репортеру, по имени Эрнест Хемингуэй[47]. Муссолини буквально через неделю после вступления в должность уехал в Лозанну, на конференцию по урегулированию последствий греко-турецкой войны 1920–1922 годов.
Для получения личного интервью 24-летнему Хемингуэю не хватило веса, но на пресс-конференцию Муссолини он все-таки попал. И обратил внимание, что тот сидит, глубоко погруженный в чтение какой-то книги, совершенно не обращая внимания на то, что его уже ждут окружающие.
Хемингуэй подкрался поближе, слегка приподнялся — и обнаружил в руках у Муссолини англо-французский словарь, да еще и положенный вверх ногами[48]. Ну, и уважение к новому итальянскому лидеру сразу упало до нуля — фальшь и показуху юный Хемингуэй презирал со всем пылом бескомпромиссной молодости.
Что тут сказать?
И Клэр Шеридан, и Эрнест Хемингуэй были умными и проницательными людьми — но нам все-таки есть смысл поглядеть на Бенито Муссолини более объективно. Положение его в то время было и в самом деле зыбким и непрочным. И он действительно стремился «произвести впечатление» и действительно «зависел от мнения других».