Оранжерейный цветок

Он провел меня в переднюю кабину и усадил в кресло с кремовой кожей.

Мои больные мышцы напрягаются, чем дольше я нахожусь в комнате с чертовым дьяволом и его подельником. Этот дьявол, кстати, уже налил себе второй стакан виски: чистый, один кубик льда. У окна он делает большие глотки, сидя в кресле рядом с Коннором и наблюдая за Грэгом, сидящим на своем месте напротив меня.

— Я даже не знаю, с чего начать, — признается Грэг, его зеленые глаза нацелены на меня, как на чертову мишень.

Я потираю затылок и говорю: — Вы можете спрашивать меня о чем угодно.

Я не могу смотреть на своего отца, который, блять, находится всего в трёх метрах от меня. Я не находился так близко к нему уже много лет.

— Я могу придумать сотню мест, с которых можно начать, — говорит мой отец, потягивая виски из своего стакана.

Вместо того чтобы встретить взгляд отца, я смотрю на Коннора рядом с ним, выражение его лица не поддается прочтению, он пьет красное вино. Он легко помещается среди этих мужчин, которые вдвое старше его, и Коннор излучает гораздо больше гребаной уверенности, чем любой из них.

Я больше не на природе. Я больше не в своей стихии. Я вошёл, блять, в царство Коннора, и мне интересно, не делает ли он здесь мысленный снимок меня. Как я сделал это с ним в Теннесси.

Глаза Грэга не отрываются от моих.

— Я сам, Джонатан, — его челюсть сжимается, и он говорит: — Я позволил тебе сопровождать мою дочь в поездке на её шестнадцатилетие, — его голос дрожит. — Я доверился тебе, а ты наплевал на меня.

Я не перебиваю его. Я дышу через нос, стараясь не защищаться.

— Я хочу знать, — говорит Грэг, сжимая колени, — избегал ли ты меня последние два с половиной года, потому что знал, что поступаешь неправильно.

— Нет, — говорю я, моя грудь раздувается от нахлынувших эмоций.

— Говори, Райк, — говорит мой отец из окна. — И он заслуживает большего, чем твоё полусерьезное нет.

Я провожу рукой по волосам. Это движение растягивает мои больные дельтовидные мышцы и бицепсы, и я подавляю чертову гримасу. Интересно, похоже ли это на то, что я злюсь на Грэга? Я знаю, что меня трудно прочитать. Я знаю, что люди видят только это, блять, мрачное выражение лица.

Правда в том, что мне не все равно, что он обо мне думает. Может, год назад я бы сказал: Верьте во что хотите. Мне похуй. Но я не хочу, чтобы Дэйзи пришлось выбирать между мной и её родителями. Я не хочу этой гребаной головной боли для неё. Я пытаюсь сделать то, что правильно.

— Я никогда не думал, что быть её другом — это, блять, неправильно, — начинаю я. — Так что нет, я никогда намеренно не избегал Вас из-за Дэйзи.

Я избегал Вас, потому что Вы дружили с моим отцом, которого я никогда не хотел видеть.

Я вижу, что Грэг внутренне пылает. Он тяжело дышит.

— Давай прекратим это дерьмо. Ты был больше, чем просто её другом.

Я слишком измотан, чтобы наклониться вперед и начать кричать. Что, возможно, блять, и к лучшему.

— Нет, не был. Я никогда не целовал её до Парижа, — говорю я ему правду.

Грэг всё ещё в наступлении.

— Помоги мне поверить тебе, Райк. Я работаю восемьдесят часов в неделю. У меня нет времени крутиться вокруг своей дочери, но я прекрасно знаю, сколько времени она проводит с тобой. И я прекрасно знаю, как сильно она в тебя влюблена.

— Тогда почему бы не сказать ей, чтобы она держалась от меня подальше? — спрашиваю я, протягивая руки. — Если Вы считаете, что я так плохо влияю на неё, то почему позволили ей столько времени проводить со мной?

Он тяжело вздыхает.

— Саманте было всё равно на тебя, но я знал тебя ещё мальчиком. Ты был жестким и сильным, и ни от кого не терпел дерьма, даже от Джонатана.

Мой отец улыбается на этих словах и поднимает свой бокал. Его глаза встречаются с моими, и я вижу проблеск чертовой гордости. Что я такой же сильный, как он.

Мой желудок переворачивается.

— Из моих четырех дочерей Дэйзи — самая безрассудная. Она никогда не сидит на месте. Даже будучи ребенком, она всегда находила выход на улицу, когда мать или няни не смотрели. И ты появился в её жизни примерно в то же время, когда наша семья стала публичным зрелищем.

Я прочитал дальше между строк.

— Вам нравилось, что я поспевать за ней, — понимаю я. — Вы хотели, чтобы я был её, блять, телохранителем, и Вы никогда не думали, что я буду настолько глуп, чтобы переступить эту черту.

Неважно, как сильно Дэйзи флиртовала, неважно, как сильно она меня дразнила, он верил, что я никогда не поведусь на её провокации. Что я каждый раз буду отталкивать её.

А я этого не сделал.

Не смог.

Потому что я влюбился в неё.

Он кивает один раз.

— Всё это время я беспокоился о том, что ты дашь ей ложные надежды, и она будет раздавлена отказом, но я никогда не думал, что ты с ней сойдешься, — он делает короткий вдох. — Это было наивно с моей стороны.

Я качаю головой. Как мне изменить то, как он меня воспринимает? Я не знаю. Ни хрена не знаю. Я снова провожу рукой по волосам, мою грудь сдавливают эмоции.

— Я не похож на её бывших парней, — говорю я. — Я с ней не для…

Блять. Я не могу закончить эту мысль.

Грэгу так же дискомфортно.

— Секса, — заканчивает за меня отец. — Не надо ходить вокруг да около.

Грэг закатывает глаза.

— У тебя нет дочерей, Джонатан.

— Слава Богу.

Коннор выглядит так, будто его забавляет весь этот разговор. Он откинулся назад и потягивает своё вино.

Грэг немного успокоился, но его плечи всё ещё напряжены.

— Позволь мне помочь тебе, Грэг, — говорит мой отец. — Мне будет легче задавать более трудные вопросы.

Нет. Только, блять, не это. И все же я не поднимаюсь на ноги. Я остаюсь приклеенным к этому гребаному креслу, мои глаза переходят на пепельницу на стеклянном столике. Я избегаю взгляда отца ещё на мгновение. Самолет трясет, когда мы пролетаем через облако.

Мой отец поднимается и берётся за спинку кресла Грэга, турбулентность сильная.

— Ты когда-нибудь думал о Дэйзи в сексуальном плане, когда ей было пятнадцать? — начинает мой отец.

Моя грудь снова раздувается от гнева.

— Отъебись.

— Я расцениваю этот чрезвычайно грубый и раздражающий ответ как да, — говорит мой отец, потягивая виски.

Я бросаю на него свирепый взгляд.

— Нет. У меня не было намерения… — я прерываюсь и смотрю на Грэга.

— Веди себя так, будто её отца здесь нет, — говорит мой отец.

Это, блять, невозможно. Он в метре от меня.

— Слушайте, — говорю я, — Дэйзи великолепна, но я старался не думать о ней в таком ключе.

— Старался? У тебя не получилось? — спрашивает он.

— Почему ты допрашиваешь меня, как гребаный адвокат, папа? — спрашиваю я.

Его брови поднимаются в искреннем шоке.

— Так ты всё ещё считаешь меня своим отцом? Забавно, учитывая, что за год ты ответил только на один мой звонок, — прежде чем я успеваю снова послать его, он спрашивает: — Ты дрочил на её образ или подобие?

— Нет, — рычу я.

Несколько раз. Один раз недавно. Ей уже было восемнадцать. Какая-то часть меня всегда будет чувствовать себя виноватым за это.

— Достаточно, Джонатан, — говорит Грэг.

Его глаза смягчаются, заметив, как я напряжен. Я сжимаю одну руку в кулак, и во рту появляется горький, неприятный привкус.

Грэг спрашивает: — Какие у тебя самые долгие отношения, Райк?

— Несколько месяцев, может быть, четыре.

Грэг вздыхает.

— Ладно, вот моя позиция. Я верю, что ты не был с моей дочерью до Парижа, но это не значит, что я одобряю твои отношения с ней. Тебе ещё двадцать пять, и, возможно, через десять лет разница в возрасте не будет казаться такой существенной, но то, что ты сейчас сказал, заставляет меня думать, что тебя хватит лишь на три месяца. Ты говоришь, что ты с ней не ради секса, но я не настолько наивен, — он делает паузу и добавляет: — Она отдала тебе своё сердце, и если ты не собираешься дарить ей ту же любовь, что и она тебе, то тебе нужно покончить с этим прямо сейчас. Ты это понимаешь?