Оранжерейный цветок

Пофиг.

— Кстати, ты светишься, — говорит мне Коннор.

Мне не нравится это знающее выражение на его лице.

— Отъебись, Кобальт.

Я пинаю своими ботинками контейнер со льдом.

Роуз смотрит на меня своими свирепыми желто-зелеными глазами.

— Ты использовал презерватив? — спрашивает она тихим, но решительным голосом, очень осторожно, чтобы не разбудить моего брата.

Я хмурусь. Не может быть, чтобы они слышали нас прошлой ночью, но Коннор складывает детали вместе, чтобы найти факты, так что я не так уж удивлен, что он догадался. Или что он держал Роуз в курсе моих отношений с Дэйзи.

— Ты использовала его, когда впервые трахалась с Коннором? — отвечаю я.

Её шея краснеет.

— Речь не об этом.

Я закатываю глаза.

— Тогда ладно.

Мне больше нечего сказать. Я не собираюсь объяснять, что всегда надеваю презервативы с другими женщинами, но, честно говоря, я не вижу в этом необходимости с Дэйзи. У нас серьёзные отношения. Я доверяю ей. И я доверяю себе. На. Этом. Блять. Конец.

Я собираюсь встать, но Роуз говорит что-то, что удерживает меня на месте.

— Будь осторожен с ней, Райк. Она может быть и опытная, но она всё ещё моя сестра. Если ты обидишь её, я лично отрежу твои яйца и повешу их на рождественскую ёлку в этом году.

Я внутренне содрогаюсь.

— Блять, я не причиню ей вреда, я обещаю тебе, Роуз.

Она кивает.

— Тогда ладно, — повторяет она мои слова, и я почти улыбаюсь.

— Пойду принесу ещё дров, — говорю я им.

Коннор следует за мной со своим кофе в руке.

— Я помогу.

— Чувствуешь вину за жульничество? — спрашиваю я, направляясь к лесу.

— Нет, — говорит он, его дорогие ботинки хрустят по листве. — Я просто подумал, что тебе понадобится лишняя пара рук.

Я жду развязки. Мои брови поднимаются, когда ничего не происходит.

— Никаких оскорблений? — странно не слышать шуток про собак. Даже несмотря на постоянные придирки, он всегда был моим другом, но, как и большинство моих отношений, это сложно. — Ты ведь не рассказал Роуз о проблемах Дэйзи со сном?

Я останавливаюсь в шести метрах от леса, наш лагерь всё ещё позади нас.

— Я думал об этом, — признается Коннор, — но ты не даёшь мне всей информации, а я бы не хотел распространяться о частичной правде.

Он ждет, что я расскажу больше.

Но я этого не сделаю.

— Она поговорит со своими сестрами, — говорю я. — Ей нужно время.

— Самая лучшая отговорка человека, чтобы оттянуть неизбежное.

— Ты можешь, блядь, не говорить так, будто проходишь прослушивание на роль Конфуция?

— «Человек, который совершил ошибку и не исправил её, совершил ещё одну ошибку.»

Ну конечно, он берёт и начинает цитировать Конфуция. Господи помоги.

Я качаю головой.

— Ну ты и мудак.

Он даже не моргает, его не задевает оскорбление. Может быть, потому что он знает, что это правда.

— Знаешь, мне никогда не нравился Конфуций. Я всегда думал, что его принципы были базовым, здравым смыслом.

— Захватывающе, — говорю я.

Он небрежно продолжает.

— Но есть одна его цитата, которую я ценю, — Коннор смотрит на меня, и его глаза становятся серьезными, без притворства или юмора. — «Куда бы ты не шёл, иди со всей Душой».

Я не знаю, подразумевал ли он под этой фразой Дэйзи. Но она сразу приходит на ум. После того, что произошло прошлой ночью, после того, как я вспомнил кое-что из прошлого, всё, чего я хочу, это двигаться на предельной скорости. Больше никаких замедлений. Больше не пряток. Я хочу верить, что я контролирую свою судьбу, что это я выбираю, останавливаться или начинать движение.

Я хочу иметь всё то, что есть у моих друзей. Не скрываясь. По-настоящему.

Я должен рассказать Ло.

Решение снимает этот груз с моих плеч.

И тут что-то шуршит в кустах в шести метрах от меня. Я вижу это краем глаза. Движение, которое обрушивает тяжесть обратно с десятикратной силой и закручивает цепь вокруг моих лодыжек.

— Коннор, — шепчу я, с ужасным чувством в животе. — Слева.

Он спокойно потягивает свой кофе и поворачивается немного. В следующий глоток он говорит: — Я вижу две линзы.

Они нашли нас.

Я провожу рукой по волосам. Я обещал своему брату свободу от этого дерьма. Я подвел его. Затем оператор выглядывает из кустов, заметный, и я встречаюсь с ним взглядом, моё тело пылает от гнева. Я начинаю идти вперед, но Коннор хватает меня за руку и прижимает к себе.

— Ты не можешь снова судиться с кем-то, — говорит он.

Этого гребаного оператора больше не волнуют «откровенные» снимки, которые продаются таблоидам, вместо этого он снимает видео.

— Да пошли они нахуй, — говорю я Коннору. — Их здесь быть не должно.

— Это общественная собственность, — говорит Коннор. — Он может законно находиться в лесу.

— Я сказал не должны. Как они получили наводку?

— Дом на колёсах, — говорит оператор. — Я дружу с двумя парнями, которые отдыхают рядом с вами. Позвонили мне вчера вечером. Мы прилетели сегодня утром.

Я качаю головой. Это было бы больше похоже на совпадение, если бы папарацци не получали свои наводки таким образом. Но в основном это происходит благодаря их гребаным друзьям и связям.

— Ахуительно, — огрызаюсь я.

Я совершил ошибку. Надо было ехать в чёртов отель. Я не должен был пытаться это сделать. Я возвращаюсь в кемпинг, готовый собирать вещи. Роуз уже складывает стулья и заливает костер водой из бутылки.

Оператор следует за нами как тень, заходя в кемпинг, как будто мы дали ему разрешение потусоваться с нами. О, подождите, мы, блядь, не давали.

— Сколько вас ещё будет? — спрашивает Коннор.

Он просто улыбается, и в этот момент я слышу шум шин и двигателя на холме. А потом из кустов выскакивают еще двое фотографов в дополнение к тем, кто сидит в машине. Чтоб меня.

— Райк, — говорит парень, его камера направлена на меня, пока я иду к палатке Дэйзи. — Кто с кем спал в палатках?

Прежде чем я расстегиваю молнию, я поворачиваюсь, и парень с камерой почти врезается мне в грудь. Он успевает выпрямиться, пока в моих глазах вспыхивают ярость. Мои кулаки сжимаются.

— Отойди, блять, дальше, — рычу я. — Вы пришли в наш кемпинг и нарушили наш покой. Не ведите себя так, будто это для вашей работы.

— Мне разрешено…

— Тебе разрешено дышать, потому что я тебе позволяю это делать, — опровергаю я. — Отойди назад на три метра, пока я не бросил тебя, блять, на землю.

— Ты не можешь меня трогать.

Я приближаюсь к нему, и он делает пару шагов назад.

— Думаешь, меня волнует, что я попаду в тюрьму на несколько часов? Испытай меня, блять, и твоя камера за тысячу долларов и эти долбанные фотографии исчезнут в одно мгновение.

Он остается на месте.

Я так зол, что едва могу видеть ясно. Я открываю палатку Дэйзи и просовываю голову внутрь, стараясь, чтобы оператор не видел её. Она устало зевает, едва проснувшись и она полностью, блять, голая. Я заползаю внутрь и застегиваю палатку. Её позвоночник выпрямляется, когда она рассматривает мое взбешённое выражение лица.

— Мы уходим, — говорю я, хватая свою рубашку, в которой она была. Я быстро натягиваю её ей на голову.

— Что происходит?

— Папарацци.

— О-оу, — она спешит натянуть мешковатые треники на себя. Они спадают с её талии, и я затягиваю шнурки, чтобы они держались на ней. — Каков план? — спрашивает она, стараясь не выглядеть испуганной. Но она всё ещё никому не рассказала о порезе на лице, и я уверен, что она предпочла бы рассказать об этом маме, а не позволить ей узнать об этом из таблоидов.

— Я вынесу тебя, — говорю я ей. — Схватишься за меня спереди, как обезьянка. Прижмёшься лицом к моей груди, хорошо?

— Также как Ло носит Лили? — спрашивает она.

Я не осознавал… но да, именно так мой брат носит Лили перед папарацци.

— Да, примерно так.