Страница 13 из 41
ПРОСТАЯ ПРОГУЛКА
– То, что вы рассказали нам, меня не слишком удивляет, – сказал один из грузчиков, посетитель церкви Мадлэн, – я отбывал воинскую повинность в Сен-Кантэне, на Севере. Нас послали на маленькую забастовку стекольщиков в Шони. Сначала я был на их стороне. Еще немного, и я стал бы кричать:"Да здравствует забастовка!" и "Штыки в землю!" Но когда в нас начали кидать кирпичами, все это настроение вдруг у меня исчезло. Я готов был рубить толпу. К счастью, офицеры удерживали нас!
– Да, – сказал другой грузчик, – при таких обстоятельствах человек совершенно меняется. Это какой-то транс или я не знаю что. Вы становитесь другим человеком.
Брудье потребовал еще бутылку.
– Я, – продолжал грузчик, – не видел первое мая 1906 года, о котором вы рассказали; я видел первое мая 1907 года.
– 1907? Ничего особенного, насколько я помню.
– Особенного не было… И все же нечто было. Вы понимаете, нельзя было повторить прошлогодний трюк. Во-первых, разогретое блюдо обыкновенно никуда не годится. И потом, нужно сознаться, мы были побиты. У главарей не было оснований гордиться оборотом, который приняло дело. Буржуа говорили: "Не так страшен черт". Не блестящий результат!
Люди умные не показывают всей своей силы. Показать ее можно лишь тогда, когда есть полная уверенность в успехе.
В 1907-м никакой шумихи! Не назначают больше великих событий, не определяют точно минуты грома небесного. Нет, потихонечку, потихонечку! Артур Мейер может быть спокоен. Не первое мая, а первое причастие.
Вы не можете себе представить более скромной программы. Понятно, несколько маленьких митингов, утром или около полудня. Темы самые обыкновенные, простая болтовня, неспособная задеть даже консьержки; соберутся добрые ребята, которые с таким же успехом могли бы собраться для игры в шары или для партии в рулетку.
А после завтрака? После завтрака будет прогулка. Что, по-вашему, должны делать честные граждане, избиратели и отцы семейств, в весенний день после полудня, когда они свободны от работы и нет дождя? Если вы поборник нравственности, вы не пошлете их в кафе или в кабаре. Они отправятся на прогулку.
Но где же совершать эту прогулку? Конечно, не в своем квартале и не у стен своего завода: это не интересно; и не по большим бульварам: там слишком много народу. Тогда где же? В Париже немало красивых местечек: взять хотя бы Елисейские Поля с их окрестностями. Там можно найти все, что нужно: деревья, лужайки, скамейки и тихие улицы, где можно беседовать спокойно, не надрывая своего голоса.
Кроме того, это будет любезностью по отношению к богачам. Они не решаются навестить нас в Менильмонтане или в Ла Виллет; вероятно, они боятся побеспокоить нас. Так рискнем сделать первый шаг! Мы приходим к ним, беседуем: "Ну как, приятели? Вы не плохо устроились. Есть еще порох! Жить можно!" Вы видите, это сразу сближает; завязываются дружеские отношения. Свобода, равенство, братство.
Вот каким образом я оказался в два часа на площади Согласия, у начала авеню Елисейских Полей. Я был с двумя приятелями, Биреттом и Дежеларом. В рабочих костюмах. Для первого визита мы не хотели поражать. Мы пришли запросто, в каскетке и блузе.
Мы условились: никаких шествий, наоборот, избегать даже маленьких скоплений, чтобы не привлекать к себе внимание полиции. К двум часам нужно было по одиночке собраться на площади Согласия, все равно как: в метро, в омнибусе, пешком; затем, не дожидаясь никакого сигнала, двинуться по авеню самым мирным образом. Что вы можете возразить на это? Всякий волен прогуливаться по Елисейским Полям. Правда, мы не были очень шикарны; но ведь фрак необязателен.
Полиции было немного. Было еще свежо воспоминание о прошлогодней схватке: поэтому продолжали опасаться какого-нибудь массового выступления. С другой стороны, не хотели наводить панику на шикарные кварталы. Осадное положение на Елиссйских Полях произвело бы плачевное впечатление. Это хорошо для предместий. Наконец, у полиции не доставало осведомленности или ей так казалось. "Простая прогулка?" Это было подозрительно. Прогулка могла прикрывать собою бог знает что.
Что же придумал Лепин? Он сосредоточил невидимые резервы по соседству, во дворах министерств и казарм. Но на виду не было почти никакой охраны. Ни отдельных постов, ни цепей. По какой-то случайности множество шпиков тоже почувствовали потребность прогуляться по одиночке под сенью Елисейских Полей. Они расхаживали между группами деревьев с мечтательным видом, как влюбленные. Многе были в штатском.
За исключением этих мелочей авеню сохраняла свой обычный вид. Богатые не читают наших газет, а буржуазные листки не сообщили ничего определенного. Они были далеки от предположения, что это произойдет у них, на их улицах, в их городе. Это до такой степени противоречит принятым обыкновениям!
Правда, богачи боятся нас и часто о нас думают. Но им кажется, что мы где-то у черта на куличках, за тридевять земель, за океанами, в каком-то другом мире. Им неприятна мысль, что мы живем в том же Париже, что и они. У них есть представление о нас, но они нас не знают; особенно их жены и дети. В этих богатых кварталах у них есть несколько прирученных бедняков, три дюжины подобострастных калек, которые чуть ли не посещают обедню, так как просят милостыню на паперти и в то же время прячут в своих тюфяках пакеты облигаций.
Но нас, повторяю, они никогда не видели. Правда, им случалось проезжать в автомобиле на дачу по улице Шапель или по улице Фландр. Но бешеная скорость затуманивала окна экипажей, и прекрасные мадамы успевали только воскликнуть: "Боже, как здесь безобразно!"
Итак, представьте себе Елисейские Поля в обыкновенное послеполуденное время. Разряженные и тупые, как кочаны цветной капусты, кормилицы; надутые жеманницы на своих стульях, у которых ребенок служит дополнением их туалета и которые кричат каждые пять минут надрывающимся тоненьким голосом: "Роже! Роже! Я запретила тебе трогать песок!"; молодые франты в цилиндрах и жакетах в талию, с бритыми мордами, прилизанными волосами и с взглядом извозчичьей лошади.