Страница 48 из 61
— «Народная воля»? Я слышал. Хорошее название дали. Вроде, как бы они исполняют волю народа.
— Да, именно исполняют. У них даже есть Исполнительный комитет. Это партия действия! Там объединились смелые, решительные люди. Вас они, безусловно, знают и примут, как друга. Пойдемте!
— Я слышал о них. Там многие из «Земли и воли».
— Да.
— Тогда идемте. Они должны меня знать.
6
Дверь открыл худенький молодой длинноволосый человек, с узким, бледным лицом, обросшим пышной бородой, с проницательными глазами.
Он дружески пожал руку Евпиногору Ильичу и настороженно посмотрел на Степана.
«Халтурин», — шепнул ему на ухо Вознесенский. Озабоченное лицо молодого человека озарилось улыбкой, глаза засветились радостью. Он протянул Степану руку и, не отпуская ее, повел гостя в комнату.
— Там, у меня, разденетесь.
Степан снял пальто и сел рядом с молодым человеком на диван. Тот снова взял его руку в свою.
— Спасибо, спасибо, что пришли, Степан Николаевич. Много наслышан о вас, я — Квятковский!
— Очень рад! — сказал Степан, растроганный столь дружеским приемом по существу незнакомого ему человека, о котором он лишь слышал от землевольцев.
— Мне очень много рассказывал о вас Пресняков, — продолжал Квятковский, — он влюблен в вас.
— Да ведь Андрей, слышно, за границей?
— Когда бежал из тюрьмы, был переправлен за границу. А теперь вернулся в Петербург и снова с нами.
— Я рад был бы встретиться с ним.
— Это устроим… Слышал, ваш союз сильно пострадал после выстрела Соловьева?
— Да, пересажали многих. У нас ведь почти все пропагандисты были легальные, работали на заводах. Полиции ничего не стоило их замести.
— Да, я слышал… Жалею. Но скоро сотни замученных и сосланных на каторгу революционеров будут отомщены. Исполнительный комитет «Народной воли» принял решение — казнить тирана! И он будет казнен!
— Что же это даст? — спокойно спросил Степан.
— Это принесет народу политическую свободу. Сосланные революционеры вернутся обратно. Нам с вами не придется жить под чужими фамилиями. Мы сможем свободно говорить то, что думаем. Издавать свои газеты и журналы. Ваш рабочий союз будет открыто бороться за свои идеалы.
— Вы считаете, что убийство царя приведет к демократии?
— Не убийство, а казнь! Святая казнь тирана и деспота — во имя освобождения народа! Перепуганные этой казнью, царедворцы и наследники не смогут удержать власти — ее захватит поднятый нами народ. В России свершится революция.
— Чтобы удержать власть, нужна могучая сила. Нужна партия, которая бы сумела стать во главе революции.
— Правильно! И такая партия есть. Это — «Народная воля»!
Квятковский говорил с жаром, с верой в свои слова, Халтурин не стал ему возражать, хотя и не был уверен, что «Народная воля» представляет грозную силу.
Квятковский, видимо, по выражению его лица угадал мысли Степана.
— Вы не верите мне? Напрасно. Однако я не стану вас переубеждать. Через некоторое время вы сами убедитесь, что «Народная воля» — именно та сила, которая призвана уничтожить тирана и совершить великий переворот.
— Я бы очень хотел в это верить, — улыбнулся Степан.
Все время молчавший Евпиногор Ильич внимательно наблюдал за Степаном. Недоверие, которое было написано на его лице, постепенно рассеивалось. Чувствовалось, что его глубоко взволновали слова Квятковского, и особенно — его глубокая убежденность.
— Александр Александрович, — сдерживая волнение, заговорил Евпиногор Ильич, — я полагаю, что Степан Николаевич, которого я знаю с отроческих лет, как истинный революционер, очень сочувствует нашим идеям. И хотя он придерживается других взглядов на политическую борьбу, я надеюсь, что он может оказать нам неоценимую услугу.
— Вероятно, да. Но каким образом?
— Степан Николаевич живет и работает столяром в Зимнем дворце.
Квятковский встряхнул густые, взлохмаченные волосы и, вскочив, быстро заходил по комнате. Глаза его горели, на щеках выступил румянец.
— Никогда, никогда бы не поверил, если б об этом услышал от других. Степан Халтурин — глава рабочего союза, который главной задачей своей деятельности ставил ниспровержение существующего строя, живет под одной крышей с царем!
Он умолк и несколько минут ходил насупившись, обдумывая, как и что сказать Степану. Ему очень хотелось вовлечь Халтурина в партию «Народная воля», но он чувствовал, что спешить нельзя. Цельные люди не могут мгновенно изменять свои убеждения, и на них не следует оказывать давления. Пусть Халтурин подумает сам. Впрочем, его хорошо бы свести с Пресняковым. Да. С ним, пожалуй, они скорей сговорятся.
Квятковский тряхнул пышной шевелюрой и снова сел рядом с Халтуриным.
— Я очень, очень рад знакомству с вами, Степан Николаевич. Заглядывайте ко мне, когда сможете. Мы должны познакомиться поближе.
— Спасибо, Александр Александрович. Спасибо!
— Не сможете ли вы зайти в пятницу вечером? У меня будет Пресняков.
— Сумею.
— Вот и прекрасно!
— И я приду, — сказал Вознесенский.
— Очень хорошо! — обрадовался Степан. — С вами мне, Евпиногор Ильич, хотелось бы еще поговорить, однако уже пора.
Степан оделся, Квятковский и Вознесенский вышли его проводить к двери. Простились молча, без слов понимая друг друга.
7
Степан ночью долго не мог уснуть — думал о разговоре с Евпиногором Ильичем и Квятковским. «Да, их можно понять. Александр II, которого газеты изображают царем-благодетелем, — жестокий тиран! По его приказанию в Одессе казнены Лизогуб, Чубаров, Давиденко, Осинский. За последнее время повешено восемнадцать революционеров! А сколько томится в казематах! Сколько сослано на каторгу!.. Нет, не зря в него стреляли Каракозов и Соловьев. Не зря. Я видел его близко, даже говорил с ним. У него глаза удава. Под таким взглядом цепенеешь».
Степан зажмурил глаза и представил, как он встретился с самодержцем.
Это было перед отъездом царя в Ливадию. В мастерскую влетел дежурный офицер и что-то стал говорить лейб-мастеру Ивану Афанасьевичу — тучному усачу, с большими глазами навыкате.
Тот, внимательно выслушав офицера, крякнул и толстым, почти не сгибающимся пальцем поманил работавшего рядом Степана.
— Вот что, любезный… возьми клееварку, инструменты и надень чистый фартук — пойдешь со мной в кабинет к государю.
— Слушаюсь, Иван Афанасьевич, — почтительно поклонился Степан.
— Да поторапливайся, их благородие ждет. Степан быстро собрался, и все трое пошли на второй этаж, в покои государя.
Перед кабинетом, в большой пышной приемной их встретил дежурный генерал-адъютант, в аксельбантах и с лентой через плечо.
Все трое замерли, вытянувшись. Генерал строгим взглядом окинул Степана, поморщился на тучную фигуру лейб-мастера и, кашлянув, сказал зычным голосом:
. — Ступайте в кабинет, да поторапливайтесь, государь уже завтракает.
Все трое вошли в кабинет, и офицер указал на обломок резного карниза от письменного стола, лежавший на зеленом сукне.
— Вот видите, что приключилось. Государь нечаянно уронил яшмовую пепельницу, и резьба отлетела.
— Это можно поправить, — сказал мастер, осматривая обломок.
— Когда государь уедет — сделать настоящий ремонт, а сейчас приклейте как-нибудь, главное — побыстрей.
— Все будет в лучшем виде, ваше благородие, — сказал лейб-мастер и подал Степану обломок.
Тот, постелив на ковер старый фартук и разложив инструменты, стал аккуратно счищать клей, примерять обломок.
— Небольшая щелочка в уголку получается, Иван Афанасьевич, должно, кромкой ударили.
— Нельзя-с… Надо заделать. Ты пока приклеивай, а я сейчас сбегаю за сургучом. Зальем, заполируем-с — в лучшем виде…
Он на цыпочках вышел из кабинета.
Степан, отыскав тоненькие, заостренные с двух сторон гвоздики, достал молоток и аккуратно вбил их в кромку крышки стола. Потом намазал обломок клеем, посадил в гнездо и стал молотком, через кожаную прокладку, сажать его на гвоздики-шпеньки. Офицер, все время стоявший рядом, выглянул в дверь и вышел. Степан стоял на коленях, старательно притирая обломок. В это время в другую дверь кабинета из внутренних покоев вошел царь и, на ходу подкручивая усы, подошел к письменному столу.