Страница 19 из 61
«Пойду домой, а завтра, если произойдет раздел, — . уеду в Вятку».
Он вышел к собору, перешел площадь и по обочине дороги направился в сторону своей деревни. Вдруг в переулке загрохотали колеса, послышался крик ямщика и на главную улицу выбежала сивая лошадь, запряженная в телегу, похожую на бричку, на которой сидели два жандарма в высоких касках. Степан поморщился и взглянул еще раз. Взглянул и остановился: между жандармами сидела та самая «учительница», которую он видел год назад.
Она была в темной накидке и маленькой шляпке. Взгляды их встретились. Она слегка приоткрыла рот, словно хотела что-то крикнуть. Он растерянно снял картуз и замахал рукой.
Телега прогрохотала мимо и скрылась в рыжевато-сером облаке пыли…
Вятка, с ее матовыми куполами, на этот раз вставала из тумана, как мираж. В промокшей одежонке Степан ежился от холода, жался спиной к вознице, наконец, расплатился с ним и, спрыгнув с телеги, пешком пошел по грязи.
Дул холодный, влажный ветер, и все вокруг было неприветливо, серо, тоскливо. Перебравшись на другой берег на пароме, Степан заторопился домой и застал Котлецова в постели.
Так как было еще рано, Степан не стал его будить, а, переодевшись в сухое, лег в постель и, согревшись, уснул крепким сном.
Когда он проснулся, Котлецова уже не было, на столе лежала записка:
«Степа! Всем сердцем сочувствую твоему горю. Мужайся, дружище, мы должны быть сильными духом! Пока ты ездил, мы опять понесли потери… Приезжай, поговорим. Я — в училище. Крепко жму твою руку.
Николай».
Пока Степан оделся, умылся, попил чаю, погода переменилась. Ветер разогнал тучи, и выглянувшее солнце залило город радостным, бодрящим светом,
Степан вышел на улицу и как-то сразу почувствовал себя лучше. Тоска отступила.
«Надо что-то делать. Или учиться, или уезжать в другой город. Пожалуй, здесь доучиться не дадут… Да и надо ли доучиваться, когда я уже имею специальность? Эх, нет Евпиногора Ильича, он бы дал хороший совет. Пойти к Красовскому? Нет, нельзя, за ним, наверное, следят. А Котельников? Он так душевно ко мне отнесся на экзаменах! Евпиногор в случае беды велел обращаться к нему. Чего же я? Дождусь, пока он будет один, и подойду. Может, в Нижнем или в Москве у него окажутся друзья? А может, и другое что посоветует…» И Степан зашагал в училище.
— Погоди, погоди, что ты так бежишь? — услышал Степан и почувствовал, что кто-то ухватил его за рукав.
Он оглянулся и увидел веснушчатое лицо Николая Амосова.
— Степа, а я тебя ищу целую неделю. Здорово! Думал, тебя зацапали, а ты, оказывается, цел и невредим.
— Был в деревне… Отец у меня помер.
— Отец? Жалко. А я мать недавно схоронил и сейчас совсем один остался.
Степан сочувственно оглядел худое, в рыжих пятнышках, с добрыми доверчивыми глазами лицо приятеля и радушно спросил:
— Чего же ты меня искал?
— А как же? Ведь в Америку собирались вместе? Затевали коммуну создавать.
— Ты не передумал еще?
— Нет, я и прошение губернатору подал. Только не в Америку, а в Германию.
— Почему в Германию?
— Дешевле. И компаньон нашелся подходящий — знает немецкий язык.
— Кто же это?
— Ссыльный, Селантин. Ты, наверное, видал его? Он бывал на собраниях.
— Разве ссыльного пустят?
— Он уже отбыл свой срок… паспорт же купит в Москве.
— А у тебя-то откуда деньги? — спросил Степан.
— Приданое… Я женился на днях.
— Бот так отколол! На ком это?
— На Наташе, дочке священника… то есть умершего… Она сирота. Отец еще в прошлом году хотел ее выдать замуж за дьякона, а она воспротивилась. Ходила к нам в кружок, девушка умная. Заявила отцу, что лучше в монастырь уйдет, а за дьякона не выйдет. Тот положил деньги в банк на ее имя, но написал условие, чтоб их выдали ей лишь тогда, когда она выйдет замуж. Положил денежки в банк и вскорости умер.
— Ну и что же?
— Наташа давно собиралась ехать со мной. Мы любим друг друга. То есть я люблю, а она — не знаю… Видишь, какой я рыжий! Признаться, стесняюсь… Вот я ей и предложил устроить фиктивный брак.
Обвенчаться, но не жить друг с другом, а денежки получить и — за границу!
— И она согласилась?
— Да, конечно! Уже прошение губернатору подали… Уедем, а там видно будет. Может, она меня и полюбит…
— Что же вы будете делать?
—. Создадим коммуну, будем работать.
— Втроем?
— Может, еще кто присоединится. Вот и тебя я имел в виду. Наташа и Селантин были бы рады. Ну скажи, что тебя тут держит? Училище все равно не кончишь…
Степан задумался.
— А если в Германии не понравится, можем во Францию поехать — это рядом. С коммунарами познакомимся. Что молчишь?
— Я бы, пожалуй, не против, — раздумчиво сказал Степан, — но хочу с одним человеком посоветоваться.
— А деньги найдешь?
— Деньги будут. Братья обещали прислать после раздела.
— Тогда чего же думать? Сегодня вечером приходи ко мне и все обмозгуем.
8
После занятий в училище Степан не пошел домой, а уселся на скамейке под тополями сада, откуда хорошо было видно парадное крыльцо.
Когда на крыльце показалась стройная фигура Котельникова, в плотно облегавшем вицмундире, Степан вскочил и пошел следом. Котельников, пройдя три квартала, свернул на другую улицу. Степан кинулся бегом и догнал учителя у самых ворот небольшого деревянного домика.
— Здравствуйте, Василий Григорьевич! Вы здесь живете?
— А, Халтурин? Здравствуйте! Что это вы бежали?
— Хотел с вами поговорить, Василий Григорьевич… Вам привет от Евпиногора Ильича.
Строгое лицо Котельникова, с черными бровями и окладистой бородкой, вдруг просияло, карие глаза заискрились.
— Вы знакомы? Спасибо! Где же сейчас Евпиногор Ильич?
— Он в Уржуме. Приезжал сюда. Сказал, чтобы я в случае нужды обращался к вам, и велел передать привет.
— Так, хорошо. Тогда пойдем ко мне, — переходя на дружеский тон, пригласил Котельников.
Усадив гостя на диван в маленьком опрятном кабинете, он достал портсигар и предложил Степану.
— Спасибо, я не курю.,
— Это хорошо, брат. И впредь не советую. Гадость… Ну-с так, что за беда случилась с тобой, Халтурин? Впрочем, я знаю — умер отец?
— Да, умер… Надо мне, Василий Григорьевич, выходить на самостоятельную дорогу, вот и зашел посоветоваться.
— По-моему, ты уже избрал самую верную дорогу. Мне говорил о тебе Трощанский.
— Вы знали Трощанского?
— Да, знал. Его выслали в Курск. Это мужественный человек. Он хорошо говорил о тебе.
— Спасибо! Он многое помог мне понять. Но я не знаю, как быть дальше? Хочу бросить училище и стать мастеровым. Все равно учителя или агронома из меня не выйдет.
— О твоем мастерстве похвально говорят в училище. Это ты делал ларец для губернатора?
— Да, я.
— Отменная работа. Какие же у тебя планы?
— Хочу ехать с товарищами в Германию и там создавать коммуну. Есть желание пожить по-новому.
— А почему в Германию? Разве здесь нельзя создать коммуну?
— Посадят…
Котельников задумчиво почесал бородку.
— Да, пожалуй… Особенно у нас, в Вятке.
— А вы не советуете в Германию?
— Отчего же? Там можно многому научиться. Если есть возможность — поезжай. Вернуться всегда успеешь.
— Боюсь, губернатор не разрешит.
— Ты из Орлова, кажется?
— Да-
— Там не был на подозрении?
— Нет. Урядника избил, но отец это дело замял…
— Если запросят училище, я постараюсь похлопотать за тебя, чтобы дали хорошую аттестацию. Напишешь оттуда?
— Обязательно, Василий Григорьевич.
— Ну, а товарищи надежные?
— Амосов, парень из нашего кружка, с женой, и ссыльный, Селантин.
— Селантин? Что-то я не слышал.
— Амосов ручается за него. Говорит, он знает немецкий.
— Ну что ж, подавай прошение, но надо обосновать. Давай-ка я тебе набросаю черновик
Котельников сел к столу и стал писать, говоря вслух:
«Его превосходительству, господину исправляющему должность Вятского губернатора.