Страница 107 из 127
Г-н Тавиан тотчас же стал на колени, чтобы снять мерку с ноги Ольги, а две продавщицы и кассирша, расплывшись в улыбке, наблюдали, как он это делает. Элизабет ходила по магазину, выбирая подходящие для Ольги модели, в то время как сама Ольга рассеянно думала о том, что, если бы в один прекрасный день она не купила белых туфель на низком каблуке, в которых шов натер ей ногу, все могло бы оказаться иначе и Фрэнк, возможно, был бы еще жив.
– Мосье Тавиан, – сказала Элизабет, садясь в кресло рядом с Ольгой, – Агнесса меня покидает, она хочет ехать в Палестину.
Обводя ногу Ольги, стоявшую на листе бумаги, г-н Тавиан сказал, не поднимая глаз:
– Мадемуазель Агнесса стала взрослой девушкой… Но не надо отпускать ее, мадам, она все-таки еще ребенок…
– И вы тоже так думаете, мосье Тавиан?… А между тем вы бы должны были ей сочувствовать, я часто слышала, как вы говорили о своей матери-родине, которую потеряли…
Не поднимая глаз, г-н Тавиан ответил:
– Армения, мадам Крюгер, родина, которую не надо разыскивать в Библии… Я хотел бы вновь обрести ту родину, где я родился и откуда меня изгнали.
– Значит, вы против сионизма, мосье Тавиан?
– Сионизм – не разрешение еврейского вопроса…
Ольга с удивлением подняла голову и посмотрела на г-на Тавиана: откуда у этого армянина, модного сапожника, точка зрения на сионизм? Но надо было выбирать обувь, и Ольге едва удалось уговорить Элизабет не заказывать ей целую дюжину туфель. Пришлось все же согласиться на несколько пар, ничего нельзя было поделать. Элизабет заказала и себе, выбрав самые экстравагантные…
– Когда я создаю модели, мадам Крюгер, я думаю о вас, – сказал г-н Тавиан. – Вашим заказом сейчас же займутся. Но мне хотелось бы примерить вашей приятельнице хотя бы одну пару. Я тогда лучше уяснил бы себе…
– Может быть, вы зайдете ко мне, мосье Тавиан?
В субботу, если вы свободны. В пять часов, на чашку чая. – Агнесса будет так рада вас видеть, мосье Тавиан!
– С удовольствием, мадам…
Ольга сказала, что она свободна в субботу, она свободна в любой день, и если Элизабет хочется, чтобы она пила чай с мосье Тавианом, она будет пить чай с мосье Тавианом.
В машине, которую она сама вела, Элизабет заговорила о г-не Тавиане. Она знала его еще до войны, это – лучший сапожник Парижа, она любит заказывать у него, он хорошо воспитан и знает свое дело. Художник и мастер, каких теперь уже не осталось. Война, оккупация… до чего они довели этого модного сапожника, такого воспитанного человека! Он скрылся из своего магазина, вступил в ячейку Сопротивления, был схвачен и в конце концов отправлен в лагерь – в Германию: он входил в группу Манушьяна, из которой двадцать три человека были расстреляны…
Большая американская машина Элизабет повиновалась малейшему движению ее руки и, казалось, могла бы повернуться на острие иголки, если бы Элизабет этого захотела. Светофоры и заторы не раздражали Элизабет, за рулем она всегда была терпелива и довольна…
– Вы видели этого человека, – говорила она, скользя вокруг обелиска с такой легкостью, как будто у нее были глаза со всех сторон, – можете вы представить его себе с фальшивым паспортом, на тайных собраниях, ночующим где попало, под открытым небом? Чтобы поверить этому и понять, как такое могло случиться, надо вспомнить, что он бежал из Турции в 1915 году во время резни армян… у него убили всех – и родственников, и друзей.
Набережная Тюильри была запружена машинами на всем протяжении. С приближением праздников население Парижа, казалось, удвоилось, и, должно быть, все высыпали на улицу, несмотря на холод. Элизабет, спокойно положив руки в перчатках на руль, повернулась к Ольге: им придется постоять некоторое время…
– Помните ли вы, Ольга, речь Гитлера, в которой он приказывал эсэсовцам убивать на польском фронте всех: мужчин, женщин, детей… Объясняя, почему это необходимо, он подчеркивал безнаказанность такого истребления: «Кто вспоминает сейчас о том, как турки вырезали армян?» Мосье Тавиан рассказывал мне об этой резне… Тогда было уничтожено свыше миллиона армян. Мосье Тавиан один из спасшихся… Младотурки и Гитлер для него, как и для всех, связаны единой цепью преступлений…
Машины тронулись, снова остановились…
– Вот почему этот спокойный и уравновешенный человек стал бойцом Сопротивления, Робином Гудом… Его арестовали, отправили в Германию, и он три года провел в концлагере. А сейчас он таков, каким вы его видели. Но знаете, что с ним еще случилось? Его выслали из Парижа в одну из центральных областей под надзор полиции… Подумайте, Ольга, мыслимо ли это! Но есть вещи, которых они не могут предвидеть… – Элизабет включила газ, машины, тесня друг друга, помчались наперегонки. – Мосье Тавиан – человек удивительный, и вся деревня полюбила мосье Тавиана – кюре, кумушки, лавочник и ребятишки… Дошло до того, что предпочли перевести его в другое место. Куда-то возле Гренобля. У него совсем не было денег: семья большая, и он ведь не хозяин магазина, а только модельер…
Прерываемая остановками и рывками, Элизабет рассказала еще, как г-н Тавиан искал работу, как он был вынужден стать мусорщиком, потому что податься было некуда. И каждый день он должен был являться в полицию – на отметку… А в это время в Париже объединение участников Сопротивления собирало подписи, хлопотало о возвращении Тавиана в Париж. Сообщили мэру города, где находился Тавиан, кто он такой… Мэр сам был участником Сопротивления, он пригласил Тавиана к себе, тот очаровал мэра, который рассказал о нем префекту. Местные участники Сопротивления все как один объединились на защиту Тавиана, организовали с префектом во главе грандиозный митинг, на котором выступали и префект и Тавиан! Пришлось вернуть Тавиана в Париж!
– Вы его видели, – повторила Элизабет, – и вот такой, какой он есть, он обязан каждый месяц являться в полицейскую префектуру, у него нет никакого прочного документа… паспорта или удостоверения, не знаю, как это там называется… Так он и живет на временном положении, под постоянной угрозой высылки. С большой семьей и с туберкулезом, заработанным в концлагере. Ни минуты покоя… Но если завтра ему скажут: надо ехать сражаться за Армению, он немедленно уедет – раз «родина-мать» его призывает… Он жаждет вернуться в «колыбель армян», откуда его выгнала резня, организованная турками. В общем у армян один язык с евреями… «Национальный очаг» и прочее и прочее…