Соврати меня

На кухне хлопаю ладонью по выключателю, молча указываю на стол. По-прежнему не оборачиваясь, останавливаюсь напротив окна. За спиной слышится грохот сваленной на столешницу соли. Теперь у него руки свободные и Мир может ими... да что угодно! Он может всё. И я не собираюсь ему отказывать.

Вот Мир делает шаг. Останавливается. С еле слышным щелчком гасит свет...

Кухня погружается в золотистый полумрак от светящего в окно уличного фонаря. Отчаянно прикрыв глаза, считаю про себя до десяти, пытаясь успокоиться. В полутьме немного проще.

– Я хочу поцелуй за свою услугу.

Именно "хочу".

Не "прошу", не "хотел бы".

Жар между ног становится болезненным, столько обещания звучит в этом "хочу".

Я не чувствую тела, когда обернувшись, смиренно делаю шаг вперёд. Обхватываю двумя ладонями его лицо и... отрываюсь от пола, одновременно с сокрушительным напором его языка и губ. Чисто на рефлексах, успеваю вцепиться в голые плечи и обвить ногами бёдра в шелестящих шортах. Мир крепче прижимает меня к себе. Наш поцелуй стремительно перерастает в нечто большее, а в следующее мгновение я уже сижу на краю стола, ощущая как его руки проскальзывают под платье, сминают ягодицы, гуляют вдоль кромки нижнего белья. Я выгибаюсь, прижимаясь к нему так, словно стремясь оказаться под одной кожей. Почему он медлит? Я уже ни со стыдом, ни с головой не дружу. Неужели этого мало?! Отчаявшись, поддеваю пальцами резинку шорт в молчаливой просьбе стать со мной одним целым. Здесь, сейчас...

Хрипловатый смех дрожит в полумраке.

Дыхание Мира, слегка сбитое возбуждением и такое божественно тёплое ласкает кожу у виска

– Паучонок, ты меня удивляешь. Я вообще-то ожидал максимум поцелуя в щёчку, с учётом какую безделицу тебе услужил. Или ты всё-таки решилась вступить со мной в отношения не только интимные? – Мир несильно прикусывает мочку уха, разбавляя вкрадчивость своего голоса стуком зубов о серьгу. – В таком случае мы можем продолжить. Ты же хочешь большего?

Я проваливаюсь в чёрную бесконечную пропасть, когда его ладонь пробирается под влажную ткань моих трусиков, умело поглаживая и слегка надавливая на самые чувствительные точки. Внизу живота всё дрожит и пульсирует, а сердце так рвано колотится в рёбра, словно пытается выскочить наружу.

– Да, Мир. Да, я хочу большего.

– И ты согласна быть только моей, – большой палец погружается в меня на считанные миллиметры, срывая прерывистый стон с искусанных губ. – Учти, назад пути не будет. Больше никаких других мужчин до конца жизни. Ни Димы, ни кого-либо другого. Я согласен оказаться в тебе только по большой любви.

– Ты требуешь невозможного – нечеловеческим усилием воли заставляю себя отстраниться. – И дело не в Диме или в ком-то другом. Дело в тебе. Мы знакомы меньше месяца, и исключительно благодаря тебе это время стало самым кошмарным отрезком моей жизни.

– Ты привыкнешь к моим причудам, – тяжело выдыхает он, возвращая руки мне на талию. – Увидишь.

– К чему привыкну? Гнать по трассе со скоростью света, считая каждый момент как последний? К поджогам, к оскорблениям моей матери, к разбитым носам и раскуроченным машинам – к чему я должна привыкнуть? Ты требуешь невозможного, – повторяю твёрже.

– Невозможное возможно. Я докажу. Я даже попытаюсь принять... твою мать...

– Да из твоего рта это уже звучит как ругательство!

– Не спорю, – он нервно отстраняется, и пару минут сканирует мой профиль, опершись бедром о стол. – Хорошо. Давай уедем на неделю туда, где я смогу проявить себя иначе, а тебе не придётся бегать от Димы.

– Я от него не бегаю.

– Разве?

Фыркнув, спрыгиваю со стола.

Умом я понимаю, что избегать человека, даже если тот бывший парень – неправильно. Логичнее сразу расставить все точки над "i". Однако, на новость о разрыве Дима отреагировал очередным признанием в любви, плавно переходящим в щенячьи глаза и "радостную" новость о том, что он так просто не отступится. Я до сих пор не поняла, как вышло, что мы сошлись на решении взять паузу. Вот зачем оно ему?

Выдумывает Мир или нет – слишком уж я сомнительная партия для единственного сына Исаевых. Не того мы с Димой поля ягоды. Впрочем, Арбатову я тоже не ровня.

– Так зачем тебе эта поездка? – спрашиваю спокойнее, поворачиваясь к нему лицом.

– У озера сдаются два летних домика. Если арендовать оба, то на километр вокруг не будет ни одной живой души, только ты и я. Узнаем друг друга ближе. Может быть соблазнишь меня. Может быть влюбишься. Соглашайся, паучонок.

С другой стороны, Мир порядком изменился с момента возвращения: стал более внимательным, что ли. Хотя... о чём вообще речь? Дурость всегда остаётся при нём. Но ведь я сама хотела ни к чему не обязывающей близости. Условий лучше не придумать. Что мы теряем?

– Когда выезжаем?

– Утром.

– У меня одно условие.

– Ну-ка?

Концентрация азарта в столь коротком вопросе просто убойная. Господи, не дай мне совершить ошибку.

– Ты ведёшь машину не быстрее ста километров в час.

Мир куда-то отходит.

– Замётано. Не забудь спрей от комаров. Боюсь, они тоже захотят узнать нас поближе. – сухо щёлкает выключатель, выхватывая смуглую спину в дверном проёме. Он договаривает не оборачиваясь. – Выспись хорошенько.

Глава 25. Последний букет

Ночью пошёл дождь. Небо хмурится под стать чумазой физиономии Арбатова, которому по дороге пришлось съехать на обочину и собственноручно заменить пробитое колесо. Насколько я помню, до озера путь неблизкий, но дорога свободная, а Мир ведёт машину в полной тишине, за что я ему до глубины души признательна. Ворчание о еле плетущейся черепахе не лучшее начало романтической поездки.

Эта поездка изначально плохая затея.

На удивление неприятности почти не тяготят. Гораздо больше дискомфорта вызывает навязчивое желание стереть разводы грязи над бровью Мира влажной салфеткой, но я всё не решаюсь.

Не хочу отвлекать его от дороги.

Не хочу думать, что с нами стало бы, если б неисправность произошла на обычной для Арбатова скорости.

Не хочу показывать, насколько для меня волнительно быть с ним наедине, особенно после всего, что между нами вчера произошло. При свете дня неловкость ест меня поедом, но Мир то ли мысли умеет читать, то ли я так бездарно шифруюсь, потому что первым же делом, возобновив движение по автотрассе, он мягко сжимает мою руку.

– Мне тоже немного страшно. Не нервничай, всё будет хорошо.

А если не будет, винить я вправе только себя.

Улыбнувшись, опускаю голову и тихо выдыхаю. Сердце колотится как сумасшедшее, грудь ходит ходуном. Знала бы мама, что я в трезвом уме поехала в такую глушь с бедовым отпрыском Арбатова, отправила бы прямиком к психиатру. Но она продолжает молчать, а я не хочу думать о нём плохо. Хотя бы предстоящие пару дней.

В конце концов, я достаточно проворная, чтобы в случае чего удрать, и даже не против интима, если у Мирона всё-таки окажутся не самые хорошие намерения. Хотя последнее он упорно отрицает. Попробуй, разбери, в какие игры Мир опять играет.

Спросить, что ли, в лоб? – кошусь на его сосредоточенный профиль.

А была не была!

– Мир... – он вскидывает бровь, показывая, что внимательно слушает. Набрав в грудь побольше воздуха, на одном дыхании выпаливаю: – А всё-таки для чего тебе понадобились отношения с маленькой чёрной вдовой? Так сильно жить надоело?

Сверкнув в мою сторону глазами, он беззаботно пожимает плечами.

– Наверное, я самоубийца.

В груди становится мало места от одного взгляда на его безбашенную улыбку, а в следующий момент Мир просто зарывается правой рукой мне в волосы, притягивая к себе. Дух перехватывает пограничным состоянием от страха разбиться к блаженству и обратно – синхронно жгучим касаниям наших губ. Эмоции шипят во мне углями – ярко, горячо, опасно.

Эта поездка точно нас убьёт.