Страница 43 из 77
По мере того как различия между обеими группами, работниками и уклонистами (дальновидными и не очень), становились все заметнее, в центре всеобщего внимания раз за разом оказывался Коче Инсиарте. По своему поведению и склонностям он явно относился к лагерю «паразитов», но был давним другом Фито Штрауха и Даниэля Фернандеса и к тому же отличался неплохим характером и остроумием. Уговаривая Карлитоса в ветреный день приготовить мясо на огне или выдавить гной из его чудовищно распухшей ноги, он улыбался сам и вызывал улыбки у всех вокруг. Физическое состояние Инсиарте и Нумы Туркатти всех серьезно беспокоило — оба почти не притрагивались к сырому мясу. Иногда Коче начинал бредить и самым серьезным тоном уверял окружающих, что в той части самолета, где он ночевал, находится дверца, за которой простирается зеленая долина. Как-то утром он громко заявил, подобно Рафаэлю Эчаваррену, что не доживет до следующего дня, но никто не воспринял его слова всерьез. Когда же наутро он проснулся, все рассмеялись и спросили его:
— Ну что, Коче, каково быть мертвецом?
Главной причиной трений оставались сигареты. Те, кто, как кузены Штраух, умели сдерживать себя и берегли свое курево, в конце второго дня начинали ловить множество завистливых взглядов. Беспечные же курильщики (а Коче был одним из самых беспечных) выкуривали всю двухсуточную норму в первый же день и принимались канючить сигареты у экономных товарищей. Педро Альгорта курил меньше остальных и ходил, опустив глаза, чтобы ненароком не встретиться взглядом с Инсиарте. Рано или поздно хитрый Коче говорил ему:
— Педро, когда вернемся в Монтевидео, я приглашу тебя на клецки в дядин дом.
Слыша такие заявления, голодный Альгорта невольно начинал смотреть на Коче и ловил-таки умоляющий взгляд его больших веселых глаз.
Панчо Дельгадо тоже не умел растягивать свой табачный паек на два дня. Выкурив все, он бочком подходил к Сабелье и пускался в воспоминания о веселых школьных деньках, которые проводил с его братом, рассчитывая уговорами выудить у друга сигарету, или же по просьбе Инсиарте шел к Фернандесу и просил того выдать обоим их пайки раньше положенного срока.
— Видишь ли, — говорил он в таких случаях, — мы с Коче натуры нервные.
Иногда ответственным за раздачу сигарет назначался Дельгадо; это было равносильно тому, что поставить за барную стойку алкоголика. В какую-то ночь пурга снаружи неистовствовала так, что снежные заряды все время врывались в салон. Ночевавшие у входа Дельгадо и Сербино переместились поближе к кабине пилотов, чтобы поболтать и покурить с Коче и Карлитосом. Большинство ребят тоже не спали, курили и прислушивались к гулу лавин, низвергавшихся с далеких гор. Проснувшись утром, некоторые юноши, сплошь белые от снега, засомневались, что выкурили ночью целую прорву сигарет, как утверждал Панчо.
Однажды спор из-за табачных изделий разгорелся между Фернандесом и Инсиарте. Фернандес, в распоряжении которого находилась одна из трех зажигалок, не обращал внимания на клянчившего ее Коче, так как считал, что тот курит сверх всякой меры. Коче сильно разозлился и до конца дня отказывался разговаривать с Фернандесом. Ночью они, как обычно, легли вместе, но, как только голова дремлющего Фернандеса сваливалась Инсиарте на плечо, тот недовольно стряхивал ее. В конце концов Фернандес сонно пробормотал:
— Да ладно тебе, Коче.
И раздражение Инсиарте в тот же миг улетучилось. Он был очень дружелюбным парнем и не умел слишком долго дуться на кого бы то ни было.
Расточительность Панчо и Коче еще больше укрепила их привязанность друг к другу. Порой они стреляли сигареты поодиночке: Панчо забирал их у Туркатти, считая, что курение тому только вредит, в то время как Коче пытался поймать взгляд Альгорты; а иногда, как уже было сказано, единым фронтом наступали на Даниэля Фернандеса, выпрашивая у него аванс. А еще оба предавались воспоминаниям о былой жизни в Монтевидео и о выходных, проведенных за городом вместе с их общим другом Гастоном Костемалье. Панчо, обладавший врожденным даром красноречия, так ярко живописал минувшие счастливые дни, что Коче уносился мыслями прочь из сырого и зловонного фюзеляжа на зеленые луга своей молочной фермы. Когда же Панчо умолкал, Коче возвращался в жестокую реальность, настолько угнетавшую его, что он долго еще сидел неподвижно, устремив в пространство отрешенный взгляд.
По этой причине Штраухи и Даниэль Фернандес старались держать Инсиарте подальше от Дельгадо, опасаясь, что после таких бесед Коче впадет в депрессию и утратит волю к жизни. Они вообще не очень доверяли Дельгадо, и неспроста.
В один из дней юноши, работавшие снаружи, попросили оставшихся в салоне прислать к ним кого-нибудь за мясными пайками. Из фюзеляжа появился Панчо. Принимая передачу, он попросил у Фито разрешения взять один кусок себе.
— Конечно, бери, — ответил Фито.
— Можно взять лучший кусок?
— Как хочешь.
Фито с помощниками остался доедать свое мясо на крыше, а Панчо, передав еду сидевшим в фюзеляже товарищам, снова вышел на свежий воздух. Когда Фито вернулся в салон, Даниэль Фернандес, занятый разрезанием мяса на более мелкие порции, сказал ему:
— Эй, что-то ты не очень балуешь нас сегодня!
— Я отрезал вам двенадцать кусков, — заметил Фито.
— Больше похоже на восемь. Мне пришлось мельчить.
Фито лишь пожал плечами и молча удалился, опасаясь, что если выскажет свои подозрения, то только усугубит назревающий конфликт. Он всегда стремился не допускать серьезных распрей в коллективе.
Карлитоса дипломатические условности волновали гораздо меньше.
— Интересно, куда же тогда подевался этот призрак, а? — спросил он запальчиво, глядя Панчо прямо в глаза. — Кто забрал остальные четыре куска?
— В чем дело? — раздраженно воскликнул Дельгадо. — К чему ты клонишь? Ты мне не доверяешь?
Спор грозил затянуться надолго, но Фито и Даниэль велели Карлитосу утихомириться.
2
Пока в самолете происходили все эти события, Паррадо, Канесса, Висинтин и Харли уже добрались до хвоста «Фэйрчайлда». Спуск занял всего полтора часа. По пути они нашли чемодан, принадлежавший матери Паррадо, а в нем — конфеты и две бутылки кока-колы.
Остаток дня юноши провели рядом с хвостом, исследуя содержимое чемоданов, не замеченных в сугробах в первый их приход, а теперь выглядывавших из-под стаявшего снега. Среди прочих вещей Паррадо нашел заряженный пленкой фотоаппарат и свою сумку с бутылками рома и ликера, купленными его матерью в Мендосе. Бутылки не разбились, и одну из них откупорили, а другую отложили для следующей экспедиции, которую, возможно, предстояло снарядить в случае неудачи с радиостанцией.
Утром Канесса и Харли приступили к ремонту прибора. Поначалу казалось, что ничего особенно трудного в этой работе нет. Разъемы на задней части передатчика имели обозначения АКК и АНТ, подсказывающие, куда следует подключать провода от аккумулятора и антенны. Но имелось еще множество других проводов, о назначении которых оставалось только гадать. Прежде всего следовало выяснить, какие из них плюсовые, а какие минусовые. Нередко, когда юноши подключали к какому-нибудь разъему один из таких проводов, в глаза выстреливал сноп искр.
Их вера в успех окрепла, когда Висинтин обнаружил в снегу позади хвоста руководство по технической эксплуатации «Фэйрчайлда». Ребята заглянули в алфавитный указатель, чтобы найти ссылку на раздел, посвященный устройству радиостанции, и увидели, что тридцать четвертая глава называется «Система связи». Они попытались открыть эту главу, но оказалось, что нужные страницы вырваны из корешка ветром.
У ремонтной бригады не оставалось иного выбора, кроме как вернуться к методу проб и ошибок. Пока Канесса и Харли возились с техникой, Паррадо и Висинтин во второй раз перебрали содержимое всех чемоданов, после чего развели костер, чтобы приготовить на нем мясо. Хотя участников похода было всего четверо, между ними возникали те же разногласия, что и среди оставшихся в фюзеляже. Роя Харли раздражало, что Паррадо выдавал ему урезанный паек. Юноше представлялось очевидным, что раз он вошел в состав экспедиции, то имеет право находиться в равных условиях с остальными участниками. Паррадо же замечал Рою, что тот был рядовым помощником и, если радиостанцию починить не удастся, ему не понадобится отправляться в горы. На этом основании Паррадо сделал вывод, что Харли полагалось ровно столько пищи, сколько требовалось его организму для выживания, — и не больше.