Страница 34 из 77
Раздражение порой выливалось в ссоры. Напарники переругивались, когда один толкал другого ногой в лицо и стягивал одеяло на себя. Подобные перепалки, случалось, перерастали в драку. Самыми неуправляемыми были Канесса и Висинтин. Физической силой они превосходили всех остальных и извлекали выгоду из своего привилегированного статуса горовосходителей, то есть спали, где и как им вздумается, но все-таки избегали ссор с Паррадо, Фернандесом и Штраухами. Висинтин как-то раз положил ногу прямо на лицо Харли, потому что тот не захотел потесниться, и проигнорировал просьбу Роя убрать ее. Тогда Рой оттолкнул ногу Висинтина и в ответ получил пинок. Юноша пришел в ярость и набросился бы на обидчика с кулаками, если бы его не удержал Даниэль Фернандес. В другой раз Висинтин пнул Туркатти, и Нума, всегда отличавшийся спокойным нравом, в бешенстве прокричал:
— Грязная свинья, я никогда в жизни больше не буду с тобой разговаривать!
Инсиарте, вставший на сторону Туркатти, добавил:
— Убери ногу, сукин сын, или я набью тебе морду!
Висинтин грубо огрызнулся, но в конфликт снова вмешался Фернандес и заставил всех троих успокоиться.
Однажды Инсиарте поссорился еще и с Канессой. Тот сгоряча замахнулся на него, но Коче сказал:
— Давай попробуй, и я сломаю тебе шею.
Для едва ли не самого слабого парня из всех это были смелые слова, и все же такого предупреждения оказалось достаточно, чтобы охладить пыл Канессы. Ссора закончилась так же быстро, как и началась, — слезами раскаяния, объятиями и повторением вслух общего мнения, что спастись им всем удастся, только если они останутся сплоченной командой.
В сущности, перебранки, угрозы и жалобы были для ребят единственным способом разрядить колоссальное нервное напряжение. Когда кто-нибудь задевал ногу Эчаваррена, тот начинал громко орать якобы из-за нестерпимой боли, пытаясь облегчить свои мучения. Многие отводили душу, обзывая Висинтина бугаем, а Канессу — сукиным сыном. Но самым удивительным было то, что некоторые, в частности Паррадо, вообще никогда ни с кем не ссорились.
Как-то ночью Инсиарте приснилось, что он спит на полу дядиного дома в Буэнос-Айресе. Дремавший рядом Манхино беспрестанно терся о его раненую ногу. Коче начал во сне толкать беспокойного соседа, потом услышал крики и, проснувшись, увидел перед собой Фито и Карлитоса. Они трясли его за плечи. Обернувшись, Инсиарте разглядел в полутьме заплаканного Манхино, но не сразу понял, что находится не в доме дяди, а в разбитом фюзеляже «Фэйрчайлда» посреди Анд.
6
Перед сном ребята всегда говорили на разные темы, например о спорте — ведь большинство из них играли в регби — или о сельском хозяйстве, которое изучали многие из них, но каждая беседа непременно завершалась обсуждением еды. Скудный ежедневный рацион пытались разнообразить силой воображения. Доходя до последнего пункта в своем вымышленном меню, каждый юноша с живостью набрасывался на меню товарища. Эчаваррен, обладатель молочной фермы, говорил о сыре, описывая процесс его изготовления, а также вкус и текстуру разных сортов в мельчайших подробностях и так страстно, что другие невольно начинали удивляться, почему сами не стали разводить коров.
Чтобы продлить беседу и придать ей более аппетитный характер, гурманы оживляли в памяти все детали любимого лакомства и распределяли блюда по категориям. Участнику разговора следовало сначала описать блюдо, которое обычно готовили родители, а потом какое-нибудь из тех, что он умел готовить сам. Далее подробному описанию подлежали фирменное блюдо подруги, экзотический деликатес, любимый пудинг, иностранное кушанье, что-то из деревенской пищи и, наконец, самое необычное яство, которое ему когда-либо доводилось отведывать.
Ногейра, когда еще был жив, рассказывал о сливках, меренгах и дульсе-де-лече — густом сладком соусе со вкусом сгущенного молока и карамели. Харли предложил всем для зимнего меню арахис и дульсе-де-лече с шоколадной корочкой, а для летнего — арахис и мороженое с дульсе-де-лече. Альгорта сам готовить не умел, но «накормил» товарищей отцовской паэльей и клецками по дядиному рецепту. Паррадо «угостил» всех варениками — фирменным блюдом бабушки-украинки. Тем, кто никогда не слышал о варениках, он подробно описал эти маленькие вареные «пирожки» с сыром, ветчиной или картофельным пюре. Висинтин, проводивший каждое лето на берегу океана рядом с бразильской границей, рассказал про буйабес, и Метоль пообещал, что дома научит его правильно готовить этот рыбный суп. Нума Туркатти внимательно слушал их разговор и решил вмешаться:
— Метоль…
— Если еще раз назовешь меня Метолем, я не стану тебе отвечать.
Нума был очень вежливым и застенчивым парнем.
— Хавьер, — снова заговорил он, — когда ты будешь готовить этот самый буйабес, меня тоже позовите, ладно?
— Обязательно, — с улыбкой ответил Метоль, ведь от него не ускользнуло, что, обратившись к нему в начале просьбы на «ты», Нума в конце вернулся к вежливому «вы».
Метоль слыл экспертом по части еды, и его познания в кулинарии не ограничивались сдобной булочкой. Самый старший в коллективе, он перепробовал за свою жизнь больше блюд, чем все окружавшие его регбисты. Ребята принялись составлять список ресторанов Монтевидео, указывая для каждого его фирменное блюдо, и вклад Метоля в это начинание оказался самым значительным. Инсиарте вносил названия ресторанов в записную книжку, принадлежавшую Николичу, и, когда добавил в перечень последнее заведение, которое им удалось вспомнить (фирменным блюдом в его меню значились таинственные капеллетти-алла-Карузо), их общее число составило девяносто восемь.
Позже изысканные гастрономы устроили конкурс на лучшее меню с винной картой, но к тому времени воображаемые пиры начали им скорее вредить, чем доставлять удовольствие. Они испытывали жестокое разочарование, когда, вырвавшись из плена сладких грез, возвращались в суровую реальность, в которой единственной их пищей были сырое мясо и жир. Кроме того, юноши опасались, что желудочный сок, обильно выделявшийся во время этих бесед, может спровоцировать язву, и потому пришли к молчаливому соглашению прекратить все разговоры о еде. Продолжал их только Метоль.
Выжившие смогли заставить себя не думать о пище во время бодрствования, но, увы, были не властны над сновидениями. Карлитос однажды увидел во сне апельсин, парящий над ним в воздухе. Он попробовал дотянуться до него, но не смог. В другой раз ему приснилось, что над разбитым фюзеляжем «Фэйрчайлда» зависла летающая тарелка. Сбоку открылся трап, и из ее чрева появилась стюардесса. Карлитос попросил девушку принести ему клубничный коктейль, но получил лишь стакан с водой, на поверхности которой плавала ягода клубники. Потом на этой же тарелке он прилетел в нью-йоркский аэропорт имени Джона Кеннеди, где его дожидались мать и бабушка.
В зале прилета Карлитос купил себе вожделенный коктейль, но стакан оказался пустым.
Рою приснилось, что он очутился в булочной, где из пышущей жаром печи извлекались ароматные печенья. Юноша стал объяснять булочнику, что вместе с товарищами потерялся в Андах, но тот так и не понял его.
Чаще всего юноши думали и говорили о своих семьях. Карлитос любил смотреть на луну, утешаясь мыслью, что в это же самое время его мать и отец, наверное, тоже смотрят на нее в Монтевидео. Со своего спального места ему было неудобно заглядывать в иллюминатор, и однажды в обмен на «горшок» Фито некоторое время держал в вытянутой руке карманное зеркальце, чтобы Карлитос мог созерцать в нем отражение любимого ночного светила.
Эдуардо рассказывал Фито о своем европейском путешествии. Еще оба кузена упоминали в беседах родню, и в такие минуты слышали позади себя всхлипывания Даниэля Фернандеса. Размышления о доме причиняли ребятам сильную душевную боль, и, спасаясь от уныния, они старались думать о чем-то другом.
Иных тем для разговоров оставалось не так уж много. Юноши в большинстве своем серьезно интересовались политической жизнью Уругвая, но предусмотрительно избегали дискуссий на эту тему, чтобы не спровоцировать новую ссору после памятной вспышки Ногейры. Как-то раз по радио передали, что член партии «Колорадо» Хорхе Батлье арестован за критические высказывания в адрес армии, и Даниэль Фернандес — убежденный бланкист — при этой новости даже подпрыгнул от радости, а вот Канесса и Эдуардо на последних президентских выборах голосовали как раз за Батлье.