Тихие сказки

Ну вот сюда-то именно его и послала его любимая Старая Девочка — найти ту самую сосульку или хрусталинку, которая умеет петь, как серебряная скрипка. Найти эту сосульку и досмотреть до конца ее тайну…

Вот он и стал смотреть, да так, что оторваться не было никакой возможности… Такие переливы! Такие бесчисленные образы… А звоны…

И время остановилось. Сколько он простоял, он совершенно не знал. Точно выпал из этого мира. И вернулся в него только тогда, когда стало больно ноге. Оказывается, кто-то стоял рядом и тряс его за ногу изо всех сил. Это был маленький человечек с большой бородой.

— Том! Том!

— А? Что такое?

— Ты очень нужен Белому Зайцу и Старой Девочке. У них большое горе.

— Горе? У моей Девочки и нашего Зайца? Какое?!

— Погиб их Друг. Их самый большой Друг. Вот тот, который был когда-то волком, а потом спас Девочку от волков, потому что стал Другом и не дал ее съесть. Ну ты ведь знаешь, как это было. Это все знают. С тех пор он так старался превращать волков в друзей, стал таким настоящим помощником волшебников! А когда он последний раз пошел к волкам, они схватили и разорвали его. Назвали изменником и разорвали. Том вздрогнул. Сердце у него упало.

— Ты вообще не знаешь, что делается в мире, Том. Все, все разделились, все друг с другом воюют; и этому конца нет.

Гном говорил это уже на ходу. Том бежал, гном едва поспевал за ним. Он хотел еще что-то сказать, но тут они увидели Белого Зайца.

— Наконец-то, Том, — сказал он, и большая слеза вытекла из большого заячьего глаза. Том тоже заплакал. Заяц прижался к нему ухом. А через несколько минут зазвучала серебряная скрипка. Господи, как она зазвучала! Да ведь ее можно заслушаться точно так, как засмотреться на ту лесную хрусталинку. Да нет, больше, — еще больше. И — опять: «Все хорошо, все очень, очень хорошо. Никогда не поздно этому поверить».

Пока скрипка звучала, Том ни о чем не мог думать и вопросов никаких не было. Но как только скрипка замолкла, он поднял свои огромные, полные слез глаза на Белого Скрипача и спросил:

— Как? Как ты сейчас можешь говорить, что все хорошо? Из глаз Зайца по-прежнему текли слезы, но он посмотрел на Тома и сказал:

— Это тайна.

И больше ничего не сказал. И тут подошла к Тому Она, его Любимая.

— Мы оба тебя очень ждали, Том, — сказала Она. Ты должен и ты можешь сделать то, что нужно нашему ушедшему Другу.

— Что? Что я могу сделать, когда его нет? И что ему может быть нужно, когда его нет? Он о чем-то просил перед смертью?

— Да нет. Ни о чем. Но… он сейчас просит. Все время просит. Ему нужно помочь.

Увидев недоуменные глаза Тома, она тихо покачала головой и сказала: Ты ведь не успел досмотреть до конца тайну хрусталинки, потому и спрашиваешь. Она хотела что-то еще сказать, но тут раздался звон церковных колоколов. Звон? Да нет, какой же это звон? — скрип.

Лязг скорее. Как странно… Откуда это? Так близко… Здесь не было церкви раньше.

— Ах, Том, как многого ты не знаешь! Как много здесь изменилось!

Это сказала уже не Она и не Заяц, а Кот в сапогах. Но вот кто уж изменился, так это он. И сапоги те же и шляпа с пером, но… Том ясно почувствовал: опасаться его теперь нечего. Он гораздо больше похож на котенка, с которым он играл в стране Детства, чем на заслуженного дипломата или врача, каким он был в последнее время. Тому захотелось спросить его «что с тобой-то случилось?» Но вслух он произнес: Что, что же изменилось?

— О, всё, Том. Наш крокодил с Бабой Ягой… Ну, то есть Правитель с первой леди стали такие верующие! Стоят в церквах со свечками, храмы восстанавливают. Новые строят.

Кот говорил, а вокруг росла толпа, совсем отделившая его от Старой Девочки и от всего, что он любил. А Кот между тем продолжал:

— И знаешь, всех, всех сгоняют в храмы.

— Как сгоняют?

— Ну так. Как раньше не пускали, так теперь сгоняют. Смотрят — кто не ходит, тот не свой, не надежный. И все друг друга опасаться стали. Всё думают — кто наш, кто не наш. А сейчас они служат панихиду по Другу. Объявили его — своим. И все должны идти на панихиду.

— Но… можно ведь и пойти. Почему же не пойти на панихиду? — сказал Том.

— Пойти-то можно, только…

— Что?

— Не это нужно Другу.

— А ты знаешь, что нужно Другу? В самом деле знаешь?

— Нет. Ничего я не знаю. Но крокодиловых слез ему не нужно. И молитв бабаягишкиных тоже.

Они вот на все вопросы, на которые волшебники не отвечают, ответили. Где? Как? Почему? Волшебники, я теперь-то понял, нам не отвечают, потому что в это время говорят с Тем, Кого мы не слышим. Кто молчит. А эти… эти сами с собой говорят, а нас уверяют, что все точно знают.

Кот помолчал. Потом добавил:

— У них Гусыня теперь регентша церковного хора. Они и меня хотели певцом сделать и даже, чтоб хором руководил… — Кот махнул лапой.

Том улыбнулся, представив себе поющего Кота.

— А ты не захотел?

— Нет уж. У меня теперь тоска, Том. Мне так постыло всё, что я делал. Хитрил, хвастал, обманывал. Мне так захотелось, чтоб было как там, тогда — в Детстве… и — не получается.

— Почему же?

— Понимаешь, Том… Наши правители всё точно знают. Раньше точно знали, как построить светлое будущее на земле. Теперь точно знают, что будет после смерти и что до рождения было. Одни точно знают, что посмертие есть, другие — что его нет. А что именно есть, все знают по-разному. Крокодилы по одному, волки по другому. Вот теперь война волков и крокодилов. Наши все на стороне крокодила. А у меня — тоска. Понимаешь, я раньше был, как все, а теперь понял, что потерял что-то самое главное.

— Что же это, Кот?

— Тайну, Том. Они все обходятся без Тайны. И я раньше обходился. А теперь не могу. Вот есть сказка про то, как человек тень потерял. А есть правда про то, как все Тайну потеряли.

— И когда же это ты понял, что потерял Тайну?

— Не знаю точно, когда. Но только, глядя на тебя, понял. Вот стал почему-то присматриваться к тебе, следить за тобой. Увидел, как ты часами стоишь, глядя на пустяк какой-то, и весь светишься. И чего это, думаю, он светится?

— Ну а теперь понял?

— Не… не понял. Но я почему-то тебе поверил, Том. Поверил, что что-то есть, что какая-то Тайна есть. У тебя есть, а я ее потерял.

Тому вдруг захотелось погладить его, как когда-то, и назвать старым детским именем «Мурзик», но он удержался.

— Знаешь, у меня у самого сейчас тоска. Я вот совсем не знаю, как выполнить Ее задание…

— Какое задание?

— Да вот, Она велела сделать то, что нужно ушедшему Другу. А я не знаю, что же ему может быть нужно?

Кот вдруг поднял переднюю лапу и застыл в удивлении. А потом сказал:

— Ты узнаешь. Ты найдешь. Только можно я буду с тобой вместе искать?

Том смутился. Ему так часто надо быть одному. Бывают моменты, когда просто нельзя иначе. Вот ведь и сейчас Кот его отвлек, а его Любимая и Скрипач вдруг отдалились куда-то. Правда, они, кажется, всё сказали, что нужно. А все-таки Кот от них отвлёк. Кот? Или этот странный колокольный звон, в котором совсем не было глубоких переливов. Да нет, Кот молодец, Кот ему что-то очень важное сказал. Но все-таки взять его с собой не поиск? Том помолчал, а потом тихо сказал:

— А ты не испугаешься? Не помешаешь мне?

— Нет, не помешаю. Испугаюсь или нет, но тебе не помешаю ни в чем. Понимаешь, до сих пор я любил только самого себя. А теперь я люблю тебя. Хочешь верь, хочешь нет.

— Но я ведь ничего не знаю, — тихо сказал Том.

Они сами не заметили, как очутились в лесу. В большом ночном лесу, над которым загорались звезды. А вот и Оль и рядом с ним тот, кого он когда-то звал Половинкой. Но они молчат. Смотрят на Тома с Котом и молчат. Только тихо кивают. Руками? Ветвями?

— Да, я ничего не знаю, — повторил Том и замер на месте. И вдруг: