Игра теней

— Хорошо. Мы поговорим после ужина, — обреченно выдохнула она, наблюдая, как Стас нарочито медленно и тщательно моет руки.

— Я вообще не хочу разговаривать на эту тему! — закричал Стас, отшвырнув полотенце. — Чего тебе не хватает? Кажется, ни одно твое желание я не оставляю без внимания. У тебя есть все, о чем только может мечтать женщина!

— Ты так думаешь? — тихо спросила Даша. И этот контраст ее едва слышного потерянного голоса и его крика на мгновение остановил Дубровина и привел в замешательство. Воспользовавшись паузой, Даша подошла к нему вплотную. — Откуда ты знаешь, о чем я мечтаю? Ты ведь только и делаешь, что орешь, навязываешь мне свою волю. Я должна смотреть на мир твоими глазами, говорить только то, что тебе приятно слышать, делать только то, что ты мне милостиво разрешаешь. Это что, по-твоему? Как можно назвать такое существование молодой замужней женщины?

— Ты сгущаешь краски, — прямо глядя ей в глаза, зловеще ответил Дубровин. Он отстранил ее и медленно направился по длинному коридору в столовую.

— Неправда! Стас, во что мы превратили нашу любовь? Мы убиваем ее изо дня в день. У нее скоро не останется сил, чтобы выживать в этом убийственном потоке эгоизма и непонимания, — Даша не двигалась с места, повышая голос, чтобы Дубровин отчетливо слышал каждое ее слово. — Где мы? Я ищу и не нахожу нас. Мы потерялись, как это ни странно.

— Послушай себя, Даш. Это демагогия чистой воды.

— Это правда. Тебя хватило на год. Иногда мне казалось, что ты даже не дашь мне закончить университет. Я едва выносила твои постоянные допросы о причинах задержки на кафедре, о моих встречах с научным руководителем.

— Ты снова преувеличиваешь.

— Ты знаешь, что я говорю правду. Я перестала существовать. Мне кажется, что у меня даже тени нет. Меня нет, потому что я не живу больше. — Даша на мгновение умолкла, заметив, что Дубровин остановился. — Стас, ты не умеешь любить — в этом все дело. Ты ведь сам сказал однажды, что не любил никого до меня. А теперь ты не знаешь, что с этой любовью делать.

— Оставь. Ты начиталась плохих романов. Я говорил, что тебе нужно найти хобби. Это лучшее средство от ненужных философских размышлений, — не поворачивая головы, ответил он.

— А почему ты не скажешь, что нам нужен ребенок? — спросила Даша, догоняя Дубровина.

— Я не считаю нужным говорить на эту тему.

— Почему?

— Когда ты сообщишь мне об этом событии, я буду счастлив, — нетерпеливо ответил Стас.

— А сейчас?

— И сейчас. Перестань. В конце концов ребенок — это действительно выход. Ты забудешь о своей идиотской идее работать, а займешься тем, чем положено женщине. В нашем доме действительно не хватает только задорного детского смеха.

— Нет, он не сможет здесь прижиться, — Даша подошла к нему еще ближе. — Наш дом — полная чаша. У нас в холодильнике всегда есть красная икра, деликатесы, мои любимые пирожные, которые ты не забываешь покупать. Мой шкаф забит нарядами, а на обувных полках нет свободного места, но мне давно хочется картошки в мундире и свободно щеголять по городу в джинсовом костюме и поношенных кроссовках.

— И это то, чего тебе не хватает? — удивление Дубровина не было наигранным. Он усмехнулся и потрепал Дашу по щеке. — Тогда к чему этот пафос о ребенке? Какой примитив! Так ты глупее, чем я думал, дитя мое.

— Не смей! — Даша резко отвела его руку, и на лице ее появилось незнакомое Стасу выражение то ли презрения, то ли едва скрываемого отвращения.

— Даша! Давай не будем больше ничего говорить, — попытался смягчить обстановку Дубровин.

— Конечно, — вызывающе произнесла Даша. — Давай лучше разойдемся по комнатам и не будем вообще попадаться друг другу на глаза. Только это ничего не изменит. Все рушится, понимаешь, рушится! Я не мечтала о том, чтобы стать твоей безмолвной наложницей. Это не для меня. Я хочу нормальной жизни, полноценной. С общением, с работой, с друзьями, детьми, с чемто, что выходит за рамки твоей болезненной подозрительности и ревности. Я сыта всем этим по горло! Я даже готова уйти от тебя! Вот чего ты добился!

И в этот момент он почувствовал, как рука его поднялась и застыла в воздухе, остановленная полным презрения и ненависти взглядом голубых глаз. Они потемнели и были похожи на два бушующих океана. Он опустил руку, а Даша, оттолкнув его, побежала к входной двери.

— Даша, Даша, вернись! Не глупи, не надо! — кричал он ей вслед, но не нашел сил, чтобы сдвинуться с места и остановить ее.

Когда дверь с грохотом закрылась, Стас выругался и стал искать сигареты. Он не знал, сколько выкурил. Только к моменту возвращения Даши пачка была пуста.

— Я думала, что ты — опора, сама мудрость! Ты превратил нашу жизнь в ад! — слова Даши были острее любого ножа…

Дубровин не знал, сколько прошло времени. Он поднял голову. Почувствовав приступ дурноты, проглотил выделяющуюся в неимоверных количествах слюну и медленно встал со ступенек. Он на ватных ногах поднялся по лестнице, подошел к двери, за которой Даша спряталась от него. Стас не собирался стучаться, рваться к ней. Он решил просто лечь и уснуть у этой чертовой двери. Утром она проснется, откроет ее и увидит своего верного пса, впавшего в тревожный сон. Она не сможет сердиться на него долго. Она ведь такая добрая, чуткая, да и он. Он слишком любит ее. Даша права: он не знает, что делать с этой любовью, как сохранить ее. Но потерять ее означало бы потерять самого себя, а этого Стас допустить не мог. Дубровин осторожно улегся на ковровое покрытие, подложил ладони под щеку. Он не хотел больше ни вспоминать, ни строить планов. Сдвинув брови, он пытался заставить себя уснуть. Пусть поскорее настанет завтра. Мудрое, что-то объясняющее, дарящее надежду завтра. Крепко сомкнув глаза, Дубровин натянул повыше высокий ворот свитера. Темнота, окружившая его, вскоре подействовала должным образом. Через несколько минут Стас уже спал.

Ирина Леонидовна осторожно поправила плед, укрывая Дашу. Она выглядела такой усталой, беззащитной, как в первое время после ухода отца из семьи. Словно возвращение в прошлое, когда маленькая девочка тяжело переживала перемены и по ночам приходила к маме в комнату. Она осторожно ложилась рядом, обнимала ее и только тогда спокойно засыпала. Ирина все понимала и, слыша рядом ровное дыхание дочки, только тихо плакала, уткнувшись в подушку. История повторялась. Сейчас она снова чувствовала себя неуверенной и искала защиты в доме, в котором выросла.