Звезда бегущая

Но то, что Боголюбов ответил ему, удивило Ладонникова, и, пожалуй, впервые со времени вчерашнего ночного звонка у него появился интерес ко всей этой истории.

— Видите ли, Иннокентий Максимович… — сказал Боголюбов, глядя на него слишком уж пристально и как-то слишком медленно выговаривая слова, — видите ли, я сейчас занимаюсь данным вопросом по личной инициативе, без ведома Мишина. Мишин поставил на нем крест, и не в малой степени, вы прямо в яблочко тут попали, из-за позиции Тимофеева. Конечно, как только начались всякие сложности, мы прежде всего к Тимофееву пошли. К нему, естественно. И он нас практически не поддержал. Предложил остаться в пределах прежних норм. А это нереально.

— Нет, ну почему нереально, — перебил Ладонников. — Реально, если пройтись по всем узлам, все заново просчитать. Время только нужно. Другое дело, что вы не имеете такого времени.

Боголюбов обрадованно взмахнул руками.

— Ну, конечно! Именно. Этот обсчет сейчас в десять раз дороже обойдется, чем то удорожание, которое наши мероприятия дадут. Я обо всем об этом в нашу многотиражную газету написал. В завтрашнем номере уже публикуют. Тимофееву, само собой, придется вернуться к обсуждению ситуации. Надо же реагировать. И вот я бы хотел просить вас принять участие в обсуждении. Все-таки вы ученый, в отличие от нас от всех у вас определенная репутация. Просто, собственно, выскажете свое мнение. А то ведь вон Скобцев во вчерашнем номере черт-те чего через пять лет не обещает — и то на уровень мировых стандартов поднять, и се. А что через пять лет, когда уже сейчас половину того реализовать можно!

Не помяни Боголюбов имени Скобцева, Ладонников отказался бы взять его папку. А что папку он принес неспроста, что для него, Ладонникова, принес, что там, в папке, всякие бумаги, всякая документация заготовлена — это Ладонников давно понял, сразу, как разговор начался. Цели только не понимал, смысла разговора, а про папку понял.

— Да, Скобцев мастер пыль в глаза пускать, — сказал он. — Это верно, мастер… — И протянул руку: — Бог с вами, давайте, что вы мне принесли.

Скобцев лет десять назад, еще совсем молодым парнем, еще учась в заочном институте, работал у него в лаборатории, и ленив был, и бездарен, поздно только, к сожалению, обнаружилось, когда уж не избавиться: уцепился за общественную беготню, пустил корешки — нужным стал человеком. Стыдно вспомнить: чтобы отделаться от него, сбагрил его к тому же Мишину с повышением, руководителем группы, с руководителей группы Мишин перепихнул его на освобожденную должность в завком, а тот, сидя в завкоме, наверху, откуда все видно, возьми да сумей протолкаться в начальники нового бюро, к ним же обратно в институт. И ведь даже на морде написано: лентяй, дурак, глаза свинячьи, ни мысли в них — а вылез, и получается, всем скопом и подсаживали.

«Наивняк или авантюрист?» — снова подумал Ладонников, провожая Боголюбова взглядом до двери.

Боголюбов дошел до двери, занес ладонь, чтобы толкнуть, и так, с поднятой рукой, обернулся, кивнул с улыбкой Ладонникову. Ладонников кивнул ответно и решил, глядя уже на вновь закрывавшуюся дверь: а видно будет. Надо посмотреть, что там в папке. Против совести не пойду. Как есть, так и скажу. Хоть кто он, хоть наивняк, хоть авантюрист, с меня только правду получит, ее одну. Окажется прав — ну что ж, дай бог, а нет — так нет, пеняй, брат, на себя, нечего было интриги заводить.

4

О статье Боголюбова в многотиражной газете Ладонников забыл, достал, возвращаясь с работы, почту из ящика, центральную и областную прочитал, а многотиражку не тронул. О статье Боголюбова сказала жена. Она смотрела многотиражку регулярно, вернулся с прогулки — опять как раз лежала в постели с нею и, только вошел в комнату, тряхнула газетой:

— Слушай, как ваш институт разошелся. Прямо в каждом номере. Боголюбов, замначальника бюро карьерных экскаваторов, пишет. Это не тот, что тебе звонил тогда?

— А! — вспомнил Ладонников о статье. — Напечатано уже? Тот, тот самый. И что — дело, нет?

— Да, ты знаешь, такие примеры, просто убийственные. И все по существу, все дельно. Не то что Скобцев этот.

— А ну-ка, — попросил Ладонников газету у жены.

Он взял ее, включил верхний большой свет и, сев на край кровати, стал читать. Статья называлась «Чувство хозяина». Название было как бы пафосом статьи:

«До тех пор пока каждый из нас не научится смотреть на свои обязанности не узкоспециально, а с подлинно хозяйским чувством ответственности за все дело, мы не сможем покончить с неумной и недальновидной практикой, при которой сознательно придерживаются или вообще игнорируются мероприятия, имеющие лишь одну, прямую цель — технический прогресс в отечественном экскаваторостроении».

Этими пафосными словами статья заканчивалась. Ладонников дошел до них — и невольно закачал головой, дочитал — и сам собой вырвался вздох: «Охо-хо!..» Если все так, как говорил ему вчера Боголюбов, быть скандалу. Тимофеев такого не снесет. Не назван здесь, ну да мало ли, что не назван, — ретивое взыграет в нем, непременно взыграет, тут уж надо совсем не знать его, чтобы сомневаться в этом. Наверняка вернется теперь к тому вопросу, как того и хотел Боголюбов, наверняка — это да, чем вот только кончится все для Боголюбова?

— Ты чего разохался? — спросила жена.

Ладонников протянул ей газету, она взяла, но не оставила в руках, положила на тумбочку.

— Дельно-то дельно написано, — сказал Ладонников, — только напрасно так он в конце. Про хозяйское чувство, я имею в виду. Красивость одна — и лишь. Дело изложил — и ладно, зачем он в конце?.. Тактически неверно.

— А знаешь, — жена сняла очки и положила их сверху газеты, — я, по-моему, отца этого Боголюбова знала. Когда еще в институте училась, практику в цехе проходили. Мастером был… ох, попортил нам нервы. Нас к нему двоих прикрепили. Так уж так все по правилам, так гонял… Как отчество этого Боголюбова?

Ладонников постарался припомнить.

— Глебович. Олег Глебович.

Жена всплеснула руками.

— Сын! Он. Того — Глеб Иваныч. Гляди-ка. Отец, кстати, тоже в каких-то правдоискателях ходил. Какие-то все докладные подавал, на собраниях выступал, о чем точно — я не помню, давно было. Гляди-ка! Сын, значит, в отца?

— В правдоискателях, да? — Ладонников начал было расстегивать ворот рубашки и не расстегнул, поднялся с кровати, прошел к письменному столу, стоявшему у окна, сел за него, раскрыл боголюбовскую папку. Он еще не брался за нее. На работе полным-полно своих дел, успевай поворачивайся с ними, и знал, что на работе не займется ею, принес вчера домой. Но дом есть дом, и с Катюхой нужно о летних ее планах поговорить, и с Валеркой партию в шахматы сыграть для контакта, — ни вчера не дошли руки до боголюбовской папки, ни сегодня. — В правдоискателях, вон как, — проговорил он вполголоса, для себя, доставая из папки стопу бумаг.

— Чего-чего? — спросила жена.

— Нет, это я не тебе, — отмахнулся Ладонников.

Не наивняк, не авантюрист, правдоискатель — вон кто. Не тот, не другой, а похоже скорее всего этот вот, третий. Больше всего похоже, да. Недаром все сопротивлялось внутри, когда пытался определить: так кто же он? А он ни тот, ни другой.

— Ты что, надолго засел? — подала голос жена.

Ладонников поднял от бумаг голову.

— А, мешает, да? Сейчас я… — Он включил настольную лампу, встал, прошел к выключателю и погасил верхний свет. — Вот так вот.

— Подойди, — поманила жена рукой со своей особой, какую у нее никто, кроме него, не знал, словно бы стесненно-лукавой улыбкой. — А я тебя сегодня жду, — шепотом сказала она, когда он наклонился к ней.

Но Ладонников уже раскрыл папку, начал уже смотреть бумаги, и ничего важнее их для него уже не было.

— Ладно, иди, — оттолкнула его жена в ответ на его молчаливую винящуюся улыбку. И вздохнула: — Я не обижаюсь, нет. Иди. Я понимаю.

Ладонников знал: и в самом деле понимает.