Дикие груши

— Майсарат, милая! Да вместо одной, я принесу тебе трех «Королев». Они лежат у меня в столе. Я бы их сегодня принес, да не с базы шел домой.

— А не лучше обменять их на барана? Белого, например, у нас еще нет?!

— Ну перестань, дорогая, не волнуйся! За ягненком ведь ухаживать не год и не месяц. Через несколько дней от него останутся только рожки да ножки.

— Почему?

— Да потому, что твоему мужу стукнет сорок. И ягненок — для его юбилея.

Дауд отпрянул от двери, сел за стол и тупо открыл какую-то книгу. Если войдут родители, надо выглядеть углубившимся в чтение. Разговаривать с ними ему сейчас не хотелось. На сердце стало тяжело.

А родители продолжали разговор.

— Вот оно что, — сказала мать.

— А ты забыла?

— Просто не подумала, что ягненок для этого…

— Ты ни о чем не беспокойся! Я тебе во всем помогу. Икру-микру достану, фрукты-мрукты привезу, шашлык-машлык приготовлю. Колбаса, язык, зелень — все за мной. Тебе останется только стол накрыть и гостей принять.

— Да уж, позаботиться о семье ты умеешь. Мне некоторые наши женщины даже завидуют.

— Правда? — переспросил отец, и чувствовалось, что он прямо растаял от этих слов.

— Все ты можешь, кроме одного, — вздохнула мать.

— Кроме чего, дорогая?

— Человека понять не можешь! Душу его понять, — сказала мать и вдруг тихо, но горько заплакала.

Дауда поразило отчаянье, которое слышалось в ее голосе…

Дауд слышал, как отец успокаивал мать. Что за странные у них отношения? Отец, кажется, делает все, чтобы мать была довольной и не нервничала. А она без конца в чем-то упрекает его. И как ему понять ее душу, если она никогда ничего не говорит прямо. Он бы, например, тоже не понял. А объясни она, он бы все сделал. Сама же признается: другие женщины завидуют ей. Значит, считают, что у нее хороший муж.

И все-таки Дауду было жаль маму. Он понимает: ягненок был только поводом для разговора. Что-то другое ее беспокоит. Это ведь действительно тяжело, когда тебя не понимают, а ты не знаешь и не умеешь объяснить другому, чего ты хочешь и что ты чувствуешь. Ну, например, он и Раиса…

Дауд растерялся, увидев перед собой отца. По его лицу отец может понять: Дауд все слышал. Ну, а что ему делать? Затыкать уши?

Но отец ничего не говорил, молча расхаживал по комнате туда-сюда. Поэтому, когда отец положил ему руку на плечо, Дауд вздрогнул. Показалось, отец понял, о чем он думал. Дауд хотел подняться, но отец мягким, сильным движением удержал его.

— Ты пока не беспокой маму. Ей немного нездоровится.

— Сердце?

— Т-с-с! — Отец приложил палец к губам.

Ну да, мама не любила, когда говорили о ее больном сердце. Дауд сделал вид, что вспомнил очень важное, и принялся торопливо перелистывать учебник. А про себя с нежностью подумал об отце: вот он какой молодец! И деликатный. И маму успокоил, и его не мучает разговорами да расспросами.

— Ну как твои дела? — спросил отец, продолжая все так же расхаживать по комнате.

— Хорошо, папа, — ответил Дауд, хотя и не понял, о чем речь.

— Мне кажется, ты эти два дня не выходил в город? — Умалат остановился перед сыном, поглаживая коротенькие усы.

Дауд отметил про себя, с каким безупречным вкусом одет отец: прекрасно сидящий синий финский костюм хорошо сочетается с белой рубашкой и синим в тон костюму галстуком. Волнистые темные волосы модно подстрижены. Лицо всегда кажется свежевыбритым. Хорошо бы ему быть похожим на отца!

— В город? — переспросил Дауд, не сразу отвлекаясь от своих мыслей.

— Ну и как?

Дауд недоуменно пожал плечами.

И тут он все вспомнил. Два дня назад отец попросил его посмотреть, нет ли в городе зеленой краски.

«Ворота надо, сынок, перекрасить. Заметил?»

Дауд тогда кивнул в знак согласия, но потом начисто забыл о поручении.

Да, сейчас отец с полным правом ему скажет: «Как же так забыл? А почему я не забываю, когда меня о чем-нибудь просят? В том числе и ты. Какой же ты мужчина, когда не держишь своего слова? Откуда в тебе эта безответственность? И ведь тебя не посторонний человек попросил — отец!..» Все это справедливо, но… Может, попробовать выкрутиться? Хотя, по правде говоря, ему еще ни разу не удавалось провести отца.

— Не было, — пробормотал Дауд, листая учебник.

— Чего не было?

— Краски.

— А ты ее искал? — Отец взял Дауда за подбородок и заглянул ему в глаза. — Мальчишка ты, а не мужчина! Выучил бы я тебя как следует, да маму огорчать не хочется.

Отец вышел из комнаты, полный достоинства и уверенности в себе. Конечно, у него есть все основания быть довольным собой. Уж он-то человек твердого слова, Дауд это знал. Знал он и то, что краску ему теперь покупать не придется. Если Дауд забывал о поручении, отец ему не напоминал, но делал все сам, а потом вот так, вроде бы случайно, возвращался к разговору. И Дауд оказывался в безвыходном положении. Объяснять что-то, оправдываться было бесполезно. Но ведь и Дауд не нарочно так поступал. Он просто думал выполнить его поручение попозже и не заметил, как прошло время. Собственные-то дела у него тоже имеются! А отец про это ничего и знать не хочет. Только Дауду показалось, что он человек взрослый, отец тотчас же напомнил ему: «Мальчишка ты, а не мужчина!» Лучше бы он его ударил, лучше бы…

— Алло! «Скорая?» Примите срочный вызов… Сердце… Адрес? Запишите… — В голосе отца были тревога и растерянность.

Дауд выскочил из комнаты и на диване увидел маму, побледневшую от боли.

— Встречай машину! — бросил отец, даже не взглянув в его сторону.

После укола и лекарств Майсарат уснула. А когда проснулась, то сердце уже не болело, но во всем теле была такая слабость, словно она очнулась после долгой и тяжелой болезни.

Рядом крепко и спокойно спал Умалат. Как всегда. А почему бы и нет? «Скорую» вызвал, проследил, чтобы все сделали как надо… Никто не мог бы упрекнуть его в невнимательности. Значит, можно спать спокойно. Почему же это ее так раздражает? Может, просто нервы?

Майсарат тихонечно встала и, пошатываясь, хватаясь руками за мебель, пошла в комнату Дауда. Бледный свет уличной лампы, пробиваясь через окно, освещал комнату призрачным светом. По своей многолетней привычке она поправила сыну одеяло, постояла, прислушиваясь к спокойному, ровному дыханию. Потом, наклонившись, нежно коснулась губами лба, словно это не она, а он был болен, и так не поняла, губы ли ее оказались такими холодными или голова сына горячей.

Дауд проснулся, но не открыл глаз, прислушиваясь к тому, что происходит. Он понял — рядом мама. Она часто заглядывала к нему среди ночи проверить, спит ли он, не раскрылся ли. Как и в детстве, она старалась уберечь его от болезней, бессонницы, неприятностей. Она защищала его даже от жесткой требовательности отца. Стоило отцу повысить на него голос, как мама тут же кидалась на выручку, будто отец не желал ему добра, а был его обидчиком. Дауд понял, почему мама пришла к нему — она слышала вчера рассерженный голос отца и подумала: вдруг отец был несправедлив и сын не может заснуть, переживая незаслуженные попреки? Слышала бы она, как обидно обозвали его мальчишкой… Но он никогда не скажет об этом матери — зачем понапрасну причинять ей боль…

Дауд чувствовал на себе материнский взгляд, и это его беспокоило. Чуть приоткрыв один глаз, он украдкой глянул на мать. Ого! Как похожа она на привидение в длинной ночной рубашке. Что же она не спит? Он перевернулся на другой бок и легонько захрапел.

Майсарат облегченно вздохнула и ушла в свою комнату.

Спать не хотелось. Вчера на работе в обеденный перерыв они, как всегда, пили чай и вели неторопливые разговоры, в которых бытовые вопросы причудливо чередовались с обсуждением статей из популярных журналов. Говорили о том, что, например, современная медицинская наука, их коллеги-врачи, можно сказать, они сами, ликвидировали во всем мире оспу. И что же? Вместо нее появились десятки других болезней, о которых они раньше и понятия не имели и перед которыми также бессильны, как когда-то перед оспой. Парадокс, да и только. О том, что люди стали лучше жить и несравненно лучше одеваться. О том, что сейчас особенно модно и в каком возрасте как лучше одеваться, Майсарат было приятно услышать: ее считают женщиной модной, с хорошим вкусом, с чувством стиля. Обычно не очень разговорчивая медсестра Тамара, по прозвищу Простушка, сказала с улыбкой: