Страница 139 из 159
Петр. Дай платок, Катюша…
Екатерина. На, Петечка, на. (Дает платок.)
Петр (утирая лицо). Прошу у Господа иной раз смерти, а он не дает. И то, Его правда, – на кого мне державу оставлять? Сына нет, друг – вор, одна жена и та дура добрая…
Екатерина (гладит его голову). Ты только не нервничай по пустякам, Петруша. Отдохни.
Петр…Шуты мои любимые, для утехи созданные, и те пакостники! Я ведь чему вас учил, дураки? Вы при дворе, словно Божьи люди при церкви, – для чистоты душевной созданы. Будь ты глуп, но будь и чист! Хитер, да наивен! Вам высшая власть мной дана – любому вельможе правду говорить и не таиться… А вы?! Мат-перемат да жопой свистнуть… Вот и вся ваша доблесть. А с тебя, Иван, особый спрос… Ты любимцем царя был, веселить его должен, а не за спиной царской над ним же и посмеиваться… Я ведь и вправду поверил, что ты у судьбы жребий искал. Вот, подумал, – шут, а о Боге подумал. А ты и Бога решил перекупить за недорого… Эх! (Шапскому.) Бери его, князь-папа, обратно в шутовскую! Кнутом учи, пока умней не станет да кожу не сменит!
Шапский. Это мы с удовольствием, государь… (Подходит к Балакиреву, набрасывает ему кнут на шею.) Ну, прынц, теперь, значит, твоя очередь меня целовать в царское место…
Дуня неожиданно рванулась вперед, упала перед Петром на колени.
Дуня. Царь-государь, не вели мучить Ваню, не виноват он. Это я все придумала. Я, глупая! И кольцо украла… И голубка подменила… Все я!.. Меня казни! А он и не знал ничего, не ведал… Ванечка мой… (Плачет.)
Петр. Ну что ж ты несешь, глупая?.. Хоть бы врать-то научилась.
Дуня (плача). Научусь, государь! Непременно научусь! Только Ванечку моего не губи…
Пауза.
Петр. Вот он, жребий твой, Ванька! Полюбила девушка так, что жизнь свою за тебя готова положить… Какой тебе еще, к ляду, перст судьбы нужен?.. Чего глупости устраивать?.. Я думал, Иван, ты уже умный дурак, а ты еще дурак дураком… (Встал.) Ну, ладно! Последний раз всем отступ даю… Прощаю до первого проступка!.. (Меншикову.) Тебя который раз прощаю?
Меншиков. Осьмой, мин херц.
Петр. Осьмнадцатый, светлейший. И тут сжульничал… Девятнадцатый теперь, значит, запомни. А сейчас всем гулять с шутами, жениха с невестой славить!! Мне одному тут побыть надо, дух перевести!
Екатерина. Я с тобой посижу, Петенька…
Петр. Сказал же – одному!.. Ступай… к шутам!
Шуты тихо запели нечто лирическое, вместе с молодыми и гостями ушли в глубь сцены, в другие комнаты.
Петр сидит молча, задумавшись. Начинает смеркаться. В глубине сцены появляется Ягужинский со свечой в руке и папкой с бумагами.
Ягужинский. Дозволь, государь?
Петр молчит.
Охрана предупредила, что отдыхаешь, но я дерзнул…
Петр молчит.
В связи с делом Меншикова…
Петр. Прощен. В последний раз.
Ягужинский. На то и государь, чтоб миловать… Тут новая беда. В связи с делом Меншикова произведен был обыск в канцелярии камергера Монса. Нежданно много пакостных писем обнаружилось. И все от государственных людей…
Петр. Чего им от камергера надобно?
Ягужинский. Кому чего… Кто повышенье в чине просит. Кто – деревню… Кто – ссуду из личных средств.
Петр. Каких таких средств? Откуда у Вильки средства?.. Ягужинский. Подпись государыни – средство сильное. За то и благодарности получал (Заглянул в папку.) Вот от Меншикова – пять тысяч. От Апраксина – шпага позолоченная… От Голицина тройка лошадей… Тут большой список…
Петр. Зачем взятки в тетрадь-то записывать?
Ягужинский. Немец. Во всем порядок любит…
Петр (сердито). Ну и ты, русский, полюби порядок, коли так! Ты у царя осведомитель аль прокурор?!. Поймал за руку лихоимца – арестуй!
Ягужинский. Он уже под арестом, государь. Тут другое…
Петр. Чего „другое“? С царицей сам разберусь… Дура простодушная! Ей трон оставляю, а она как дитя малое… Всякую шельму жалеет. Ведь специально в камергеры Монса ставил, чтоб в строгости держала… (Повернулся к Ягужинскому.) Чего молчишь?!
Ягужинский. Потому не смею и говорить… Тут еще записочки обнаружились… Только ты их сам прочти, государь! (Передает письма Петру.)
Петр (заглянул в записку). „Майне либе Кетхен! Майне вундершойн Медхен…“ Что это? Стихи, что ль?
Ягужинский. Не берусь судить… Я по-немецки не очень.
Петр (вглядываясь в записку, что-то бормочет по-немецки). „…унд кюссен, – „целую“ значит, – зих ихре цартхайте халз“… Что за „цархайте халз“?
Ягужинский. „Твою нежную шею“… По словарю сверял.
Петр (гневно). Смотри, Паша! С огнем играешь… Ты зачем эти записки мне принес? Может, он и не посылал их вовсе?
Ягужинский. Посылал, государь. Это копии. Да там и ответы царицы имеются… Я их просто переводить не решился…
Петр (смял записки). Не верю! Все вы, сукины дети, царя обманываете, но чтоб и Катя? Не верю! Что у ней до меня было, того, считай, не было. При мне живом – ничего нет и не будет!! Это Монс, подлец, специально подстроил, чтоб, если на взятках царице попадется, отступного требовать… Где он? Вези к нему!!
Ягужинский. Я его уже сюда доставил. Только сам допроси, государь. Тет на тет. Без свидетелей. Чтоб даже я не знал…
Петр. Ишь какой! Все вокруг царя вьетесь, а как ему трудно – пусть сам выкручивается? Будешь свидетелем! За то тебе прокурорское жалованье плачу! Кто еще про эти письма мог знать?
Ягужинский. Ванька Балакирев. Он на посылках был, цидульки разносил… Но, думаю, не читал… Вроде парень честный.
Петр. На дыбе проверишь!! А сейчас – приведи Монса!
Ягужинский быстро выходит. Петр молча сидит, уставившись в одну точку.
Где-то далеко шуты запевают протяжную песню…
Сопровождаемый Ягужинским, появляется Монс. Он не замечает Петра.
Ягужинский. Сюда, пожалуйте, Виллим Иванович! Проходите, не опасайтесь.
Монс. Опасаться следует вам, сударь! О вашем самоуправстве немедленно доложу государю, как только представится случай!
Ягужинский (с улыбкой). Представится, Виллим Иванович! Непременно представится! (Улыбается.)
Монс (резко). И вот уж улыбок ваших бессмысленных, Павел Иванович, я более терпеть не намерен! Вам это не личит, поскольку для шуток потребна свобода мышления, а вы сим качеством не обладаете!
Ягужинский. Да уж извините, Виллим Иванович… Я уж и стараюсь улыбку сдерживать, да не всегда выходит… А покуда обернитесь, голубчик, с вами поговорить хотят…
Монс. Кто еще? (Резко оборачивается.)
Петр подходит к Монсу, долго смотрит ему в глаза. Монс не выдерживает взгляда, неожиданно падает в обморок. Петр устало опускается на стул, быстро подставленный Ягужинским.
Петр. Вот ты ничего лишнего и не услыхал, Паша! Верно?
Ягужинский. Нет, государь. Спасибо тебе!
Появляется Екатерина с двумя стаканами чая.
Екатерина. Я тебе, Петруша, сюда решила принесть… (Осекается, увидев лежащего Монса.)
Петр. Спасибо, мутер! Горло пересохло… Садись! Выпьем с тобой чайку!
Ягужинский быстро ставит второй стул. Екатерина садится напротив. Несколько мгновений они молча пьют чай над распростертым на полу Монсом.
Где-то далеко шуты запевают унылую песню.