Страница 44 из 100
— В глазах, — говорит, — темно, ничего не вижу. На солнце смотрю — нету солнца!
Парализовало всего со страху, ничего не видит.
— На часы смотрю, — говорит, — без двадцати восемь. Сейчас закроют магазин-то! Где потом доставать?
Понял? А этот дрын стоит на дороге, не пускает его, ага. Голос низкий такой.
Он — налево, тот тоже налево, он — направо, тот — направо. Он — в карман, табака достает горсть. Хитрый такой!.. Понял ты? Понял, к чему он?.. Бросить тому в глаза.
Достает табака горсть. Ему Сашка Гагар дал, он свой растит. Крепкий такой табак, хороший!
У Гагара-то жена осенью пропала. Не слыхал?.. Ты уехал с отпуска, и жена его пропала вскоре. Думали, с тобой, может… Так у тебя своя. Куда их две-то к черту?!. Нашлась потом.
Ну и Петька достает горсть-то, хитрый такой… Жена у него Люська тоже хитрая такая!.. Вся семья у них хитрая.
А снежный человек тоже хитрый такой — шлеп ему по рукам!
Он их и чувствовать перестал. Ага, плечи чувствует, а дальше нет ничего, табак один.
Ну, и он тоже звереть начал. Каждый бы так, конечно. Чего, закроют магазин-то запросто!
Никогда у нас раньше снежных не было. Щас чего-то на каждом шагу.
Ну и Петька озверел страшно, думает: бежать надо! А как убежишь?.. Нога-то у него одна под прессом!.. Как от чего?.. Здорово! Тот ему лапой на ногу встал и стоит себе, не уходит никуда. Как бежать-то?
Мне Галька как-то ведро с водой опустила на ногу — ого! Три дня ходить не мог… С коромысла это… стала снимать, оно сорвалось.
Я же виноватый!.. Давно она просила: почини коромысло. А мне все некогда: то забуду, то выпивши, то забуду, то выпивши — оно и сорвалось.
А я рядом был… под ним как раз очутился. А в нем десять литров!.. Я еще босиком чего-то. А ведро полное по края по самые!
И у меня зуб болел, я и стоял — думал: холодного попью — пройдет, может… И не раскорячившись стоял, а чего-то обе ноги вместе. Выпивши, что ли, был. Чего-то вместе их поставил… По обеим и дало!.. Про зуб сразу забыл.
Ну и у него как будто трактор на ноге.
— И уже неприятно, — говорит, — не в зоопарке же, е-мое.
Ощерился этот, голый весь. Он не запомнил бы — голый и голый, подумаешь В день получки у нас и не такое можно увидеть. А голос низкий Очень! А как пасть разинул!
— Я, — говорит, — вообще всю жизнь за минуту вспомнил. И детство, и армию.
В армии-то они с нашим Женькой Поповым вместе служили. В Мурманске.
Ага, в Мурманске. Только Женька на три года раньше. Петька пошел, уж Женька пришел… Да, Женька пришел— Петька пошел… Погоди-ка… Женька пришел, Петька пошел. Петька пошел — Женька пришел. Ну, да!
Женька пришел уж, женился, дом спалил… Материн дом, хороший еще. Спалил, ага, печка одна осталась.
Главное — дождь неделю лил без перерыва. Чего там могло случиться?.. Он и не курил тогда… Да их и дома-то не было никого. Не знаю, как он спалил.
В общем, Петька стоит — рубаха мокрая от страха, сам мокрый от страха, портки мокрые тоже! На часы глянул — без десяти! Твою мать, закроют ведь магазин! А тут этот пасть разинул, голос такой… как после получки.
— У тебя закурить-то есть? Давай закурим… Чего у тебя, хороших нету? «Астры»-то?.. Ну, давай «Столичные».
Ты чего, ничего с собой не привез, что ли, выпить-то?.. Трезвый стоишь… Чего жара?.. Я тебе такой рассказ классный рассказал — кордебалет целый. По телевизору расскажешь, все деньги себе бери, мне не надо.
А ты чего, в жару не пьешь, что ли, совсем?.. Почему?.. Тяжело?.. А кому легко-то в жару?.. Верблюду.
Чем кончилось? Ничем. Перепугался насмерть — и псе. Чего, ему тридцать шесть неполных лет — самая жизнь, самое оно. А тот ему ногу придавил, пасть разинул — все!.. Как говорится. Отберет щас последнюю поллитру, и чего делать вечером?
Ну и тут ветер с его стороны пошел, с его стороны по дул ветер. А шестьсот-то он успел выпить! Зверь дыхнул паров от него — р-раз с копыт. Глаз потух сразу, ногами дергает, пена из него пошла, как из шланга.
Петька перепугался насмерть. И так парализованный стоял, тут пена эта. Бежать скорее… Куда, домой? Ты чего? В магазин. Еле успел.
— Обратно, — говорит, — иду с горы — нету никого, чистая горка.
Хорошо еще он его перед этим догадался измерить для науки. В нем сколько, думаешь, росту?.. Двенадцать пол-литров!
Ладно, пойду. Я тебе вечером расскажу про НЛО. Не слыхал?.. Готовь закуску.
О-о! Вспомнил! Главное-то!.. Я ведь как раз от этого Петьки выпивши пришел, когда Галька в окно чуть не выпала: То-олика по ящику показывают!
Я думал, ей змей под рубашку заполз… или еще кто. Ну, вхожу, ты в сером костюме выступаешь. Правильно?!. Было?!. В сером?!. Ну, вот.
Картошка нужна — заходи. Помидоры, огурцы… Не, не заходи! Я сам принесу.
Главное — Галька орет — у меня весь хмель вылетел. Чего, спрашивается, пил?
Один я щас остался… совсем один.
Старуха моя, того… уехала к сестре.
Сестра у ей болеет… каждую осень. Телеграмму шлет: «При смерти я!» Лет сорок уж помирает.
Говорю ей: «Что ж ты, поганка, делаешь? Я и так об одной ноге — ты опять норовишь сбежать. А куры на ком? А корова? А поросенок?!» — «Я договорилася».
Договорилася она. Вот что творит, падло. Думаю разнестись. А на что она щас?.. Все уж. От их щас одно беспокойство.
Зуб у ей летом болел. Думал: в гроб лягу. Враз заболел. Днем ходила — ничего, все зубы на месте. Ночью дергаться стала. Дергатся и дергатся. Твою мать! Что ж такое? А ну? Встал, свет зажег — раздуло у ей лицо — не признаешь. Ей-бо! Уже пошло на мою подушку.
— Помираю! Помираю!
— Чего, — говорю, — несешь? Кто от зуба помер? Сестра-аферистка сорок лет никак не помрет, и ты туда же. Что я тебе? Четыре утра! Куды я тебе? Кого-чего?! Спи знай!
Утром у ей рот набок, язык не пролазит. Так-то говорит — не поймешь что, а тут вовсе: мы-мы. Чего «мы»?
Дескать, в больницу ее отвези. Щас!! С утра кровельщик обещался подойти насчет сеней, изгородь на задках покосилась, козлы править надо. Я все брошу — в больницу попрусь. Туда пять километров да обратно… шесть. Пятьдесят шесть километров! Бензин дороже молока! Кто повезет?
Легче без зубов жить. Ей-бо! А на что они? Цены щас — все одно ничего не укусишь. Куды я поеду?! Зачем? Кого-чего?!
Пошел. Машины в разгоне все, и лошадей нету ни од ной. Ни одной! Какая где. И что теперь делать? И где взять?!
Она: «Мы-мы».
Говорю:
— Замолчи! Не трепли невров!
Замолкла. Еще хуже — не поймешь, живая — нет. Потрогал — теплая еще. Плохо, ходить не может. Силится встать, а ей в голову отдает. А что я тебе?! Куды я? Кого-чего?! И что я моту сделать с одной ногой?
Пошел в сарай, от Ирки коляска осталася, от внучки. Крышу проели крысы, сиденье крепкое. Что ему? Весной навоз только возил, и все. Соломы бросил пучок, подогнал к крыльцу.
Теперь ее перетащить надо! A в ей пудов шесть! Ей-бо! В сестре шесть и в ей. Аферистки. Шесть пудов целиком не поднять мне… только частями. Твою мать-то! Соседку кликнул. Подтащили как-то. Хорошо, крыльцо высокое — прямо перевалили в коляску… Немецкая коляска. Рассчитано все… на шесть кило. Тут — шесть пудов! Колеса не вертются.
Смазал солидолом. Соседка над душой стоит, ахает. Стерва! Нашла, когда ахать. Костылем отодвинул ее… по спине. Куды ты лезешь? Что ты ахаешь?! Помогла — пошла на хрен!
Отъехали с километр — дождь. Ни одной тучи на небе. Откуда дождь?! Соседка подгадила. У ей глаз дурной. Куры дохнут. «Хорек, хорек». Какой хрен хорек? Чуть ветер с ее стороны — дышать нечем. У ей даже колорадский жук не держится. У всех путных людей картошка облеплена, у ей — ни одного.
Льет и льет дождь, конца нету. Глина под ногами, склизь. Ее пиджаком прикрыл, сам до нитки в одну минуту… Ну, едем. Кто едет, конечно, кто идет. Навстречу Олюшка-спекулянтка тащится. У ей зять у нас с краю живет, Ванька. Ты не помнишь, давно уж было. За бутылку взялся голым вдоль деревни пробечь. А мужики подгадали — в аккурат бабы вечером коров гонют с того конца. Загнали его в крапиву. Измуздыкали так — прибежал, не поймешь, где зад, где перед. Так вздулось все. Рот нашли, тогда определили… где зад.