Страница 43 из 100
Стучу. Голос:
— Кто?
Говорю:
— Грунь, это я.
Она вышла — плачет, увидала меня — еще больше… плохо ей стало. Говорит:
— Кого завел на стороне?.. К той и езжай!
Я говорю:
— Грунь, что ты городишь? Разве ж я могу себе позволить такое?
Она разворачивается, ка-ак дасть мне в нос. Тут же с другой руки размахивается.
Я ей:
— Грунь, да разве ж я…
Ка-ак она дасть! Как дасть! И назад в дом, засовом щелк. Я скорее к саням! Корнет уж развязался!
А куды бечь?.. Куды бечь-то от свово дома?! Говорил Петьке:
— Езжай в воскресенье.
— Нет, батя, успеется и в понедельник.
Кто ж по понедельникам ездит?
(пародия на М. Евдокимова)
Не знаю, чего рассказывать…
Не знаю… Ребята небось все рассказали.
Тут как-то весной думаю: жениться, что ли?.. Чего одному-то радостей?.. Баня и все… и телевизор. Баня греет — не разговаривает, телевизор разговаривает — не греет. А надо же, чтобы и грело, и разговаривало. Правильно?
Ребята все давно поженились… Ванька-ал каш женился. Его щас не узнать. Гладкий стал! Радостный такой! Раньше дрался каждый день… козел. Щас раз в неделю… с женой. Морда поцарапанная постоянно, ага, капитально так… Зато гладкий, блин, такой!
Петька дурачок уже седьмой раз женится!.. Ничего себе дурачок, да?!. Седьмой раз уже… на одной и той же. Ага, они поженятся — разойдутся, поженятся — разойдутся.
Леха, блин, и тот женился!! Представляешь?! Представляешь себе — Леха женился?! Вот такой шибздик!.. Сорок килограмм вместе с документами! Его летом из-за ботвы не видно!
А взял себе, что ты! — обхватить не может. Ага, не сходятся у него руки. Жадность-то!.. Бегает вокруг, трясется весь от радости… И тоже чистый такой весь стал.
Я еще той весной хотел жениться. А разобрали всех девок, е-п-р-с-т! Где взять-то?!
Одна была, она мне не нравилась что-то… Ростом по пояс… Лехе. Леха мне по пояс… И кости одни в ней! Ходит, гремит ими на всю деревню… Да, больше! На весь район.
А этой весной в бане познакомился с одной… В смысле, после бани. Я из своего отделения выскочил к буфету за пивом, она из женского выскочила… тоже к буфету…
Ну, как сказать?.. Оба мы выскочили… Столкнулись еще.
Столкнулись, ага… Я когда поднялся с пола, вижу — она ничего, стоит в очереди… Не вертлявая какая-нибудь… стоит и стоит себе… как вросла.
Я говорю:
— Заходи, будет настроение… прямо с вещами.
Она сразу зашла. А чего у нее вещей-то — мочалка да мыло.
Не знаю, чего рассказывать.
Классно так живем. У нас полное согласие во всем… интересы общие, эти… привычки всякие дурацкие.
Я готовить не люблю, и она тоже. Я убираюсь раз в месяц, она — вообще никогда не убирается. Классно так, ага.
И это… интересно — у меня после бани морда красная и у нее!.. У матери у ее не красная, а у ней красная постоянно.
Не знаю, мне нравится… Один недостаток у нее только… Дотронешься до нее, она сразу так дышать начинает, блин! Засиделась, что ли, в девках… Ага, дышит так тяжело… как лошадь… Да, больше! Как конь… Один раз дыхнет — согрелся уже, еще раз дыхнет — мокрый весь.
Главное — не устает дышать. Дышит и дышит с утра до ночи… В смысле, с ночи до утра.
Я на работе уже ничего не делаю! Сил никаких нету. Домой приду, она сразу:
— Ляг, отдохни.
Только лягу, слышу: дын-дын-дын, дын-дын-дын — подходит, ложится рядом. Я думаю: мало ли, может, спросить чего хочет. Не, ничего не спрашивает. Как дыхнет! Я говорю:
— Ты чего, в самом деле, наглость потеряла? сколько можно?! дышать. Иди отсюдова.
Она плакать начинает, а мне же жалко ее!.. Не знаю, чего рассказывать.
Интересно это… пожалеешь ее раза два, она запоет сразу, пойдет по хозяйству что-нибудь похозяйствует… минут пять.
Через пять минут слышу: дын-дын-дын, дын-дын-дын, опять рядом ложится!
Думаю: может, спросить чего хочет. Не, ничего не спрашивает. Как дыхнет!
Я думаю: е-п-р-с-т! Хорошо я попался, другой бы умер давно.
Вчера к врачу ходил. Говорю:
— Нет каких таблеток… чтобы она не дышала?
Он дал порошков каких-то на месяц.
Я домой пришел, она щи ставит, я ей в тарелку все, что на месяц, высыпал. Думаю: или в тюрьме отдохну лет пять, или сегодня хоть высплюсь наконец.
Только она щи доела, я сразу — р-раз в постель, глаза закрыл, рот открыл… И тут слышу: дын-дын-дын, дын-дын-дын.
Е-п-р-с-т! Я раз в окно и ходу, ходу от дома. Без передышки километров пять дал. Да, больше!.. Сто пять.
— Здорово. Сегодня приехал, что-ли?..
Видел тебя тут по телевизору. Галька кричит в окно, думал: убилась насмерть обо что-то:
— То-олика показывают по ящику!
А я на дворе был, косу правил. Ну, пришел — ты выступаешь в сером костюме. Правильно?!. В сером?!. Ну! Я ж без обмана говорю, как было.
Я как раз по хозяйству был на дворе. Выпивши чего-то пришел… немного, правда… Но сам дошел! Задыхаюсь, слушай, в доме, не могу дышать чего-то, чувствую — помру щас.
А пойду, думаю, лучше на двор, чего-нибудь сделаю. Косу отбиваю, Галька в окно кричит, думал: ошпарила себе чего-нибудь. Ага, кричит так здорово… Думал: бомбу нашла атомную:
— То-олика показывают по ящику!
Ну, захожу — ты выступаешь в сером костюме. Важный такой в сером костюме стоишь, чего-то рассказываешь… ерунду какую-то.
Ты бы хоть раз серьезное чего-нибудь рассказал.
Третьего дня передача была про снежного человека, я думал: тебя покажут. Нету ни хрена. Чего ты не участвовал-то?
Хорошая передача. Не могут его поймать никак!.. Ха-а! Вот тебе и построили социализм, да?.. Чего построили, сами не знают.
У нас один мужик встречался со снежным человеком… С Зеленого холма он, мужик-то, дом напротив почтаря.
Почтаря-то ограбили весной! Не слыхал?.. Ограбили подчистую! Взять ничего не взяли, а упились — самогон нашли и попадали тут же.
Один-то — сын его… почтаря, другой — племянник. Оба из города. А третий-то — сам почтарь. Говорит:
— Ребята Приехали — выставляют, я пью, они еще выставляют — я еще пью.
Оказывается, они его самогон нашли и его его же самогоном угощали. На дармовщину-то все и упились, ага.
А напротив как раз этот мужик живет. Почтарь вот так, а этот мужик вот так… наискосяк… считай, что напротив.
— Иду, — говорит, — в горку-то.
У них магазин на горке. Он пол-литру взял, спустился уже домой, думает: чего я одну-то взял? И опять, значит, скорее на горку, пока очередь помнит его, а то же не пропустят ни за что.
Он еще почему запомнил — день получки был… не то аванса.
— Иду, — говорит, — в горку, вижу — на пути два мужика стоят. Один как бы другому на загривок забрался.
Еще ни разу он так не напивался, чтобы у него вверх двоилось. Вширь двоилось. Да всякий раз вширь-то двоится! А тут вверх. Он выпил перед этим грамм шестьсот — с чего двоиться-то?
Никогда у нас ни у кого вверх не двоилось. Не было случая такого.
— Иду. — говорит, — в горку, вижу — стоит двухэтажный мужик… голый и мычит чего-то.
Чего-то по-своему мычит, вроде как: «Куда идешь, Иван?» Так получается у него. Вроде как: «Куда идешь, Иван?»
Он почему запомнил? Его Петром зовут… «Куда идешь, Иван?» — Петру-то.
— Голос, — говорит, — низкий такой, и глаз один горит прямо! Второй подбитый.
Где-то ему подбили. Ну, подрался где-то. У нас же, когда получка, могут разукрасить, как елку. Культуры же нет. Ну, под руку если скажешь что-нибудь… Бывает, выпивает человек, а ему под руку что-нибудь говорить начинают… Вообще за такое расстреливать надо.
Ага, глаз подбит один, а голос низкий такой. Ну и нашего парализовало всего со страху. Ну ты чего!