На Лене-реке

После окончания войны он был вместе со всем живым и мертвым инвентарем японской разведки передан новому, заокеанскому хозяину. Первая встреча с новым шефом состоялась во время поездки Джерготова в Москву, когда он сопровождал группу рабочих приленских предприятий.

И вот первое задание новых хозяев выполнялось плохо и грозило провалом.

Это было чревато опасностями, притом с обеих сторон. Правда, если бы Джерготову была предоставлена возможность оправдаться, он постарался бы свалить все на неуклюжие действия навязанного ему в подручные Максима Щелчкова. Но вряд ли кто будет выслушивать его оправдания. С неудачливыми шпионами не церемонятся…

Погруженный в такие невеселые мысли, Джерготов не заметил, как доехал до деревни. Отпустив машину, он прошел к избе Захара Шепелева, отыскал в установленном месте ключ от запора, замыкающего лодочную цепь, спустил лодку на воду и поплыл на остров…

— Где Максим? — спросил Джерготов, входя в сторожку.

— Не знаю, — ответил дед Захар и рассказал, что Максим прятался весь день в зарослях молодого тальника и, как только стемнело, уплыл на лодке, а еще утром его искал сперва низкорослый якутский юноша «с порченой щекой», потом высокая русская женщина.

«Она, — подумал Джерготов, — теперь одно спасенье: убрать ее как можно быстрее».

Не рассказал только дед Захар, что в ту же ночь приехали из города двое и тоже спрашивали Максима. Об этом деду Захару говорить было запрещено строго-настрого, и весь ход событий подсказывал старику, что теперь выгоднее слушаться представителей власти.

Выслушав рассказ старика, Джерготов понял, что это конец. Только теперь он почувствовал, как он одинок. Максим, которого он хотел сделать слепым орудием в своих руках, оказался умнее и уже исчез, оставив Джерготова одного расхлебывать кашу.

Иннокентий Аммосович почувствовал такой прилив бешеной злобы, что чуть не задохнулся от захлестнувшей его ярости.

Убрать Ольгу некому. Максим скрылся. Захара не заставишь. Всемогущий шеф далеко. Самому — страшно. Остается одно — бежать. Куда и как — обдумывать некогда. Бежать, бежать! Пока не поздно, бежать!

С наступлением сумерек дед Захар лишился еще одной лодки.

Глава двадцать третья

Сказать по совести, красноречием Федя не был одарен. Он даже завидовал людям, которые легко и свободно излагают свои мысли. Таня, а также и Андрей Николаевич не раз говорили Феде, что это дело наживное и зависит прежде всего от практики; но вот с практикой-то у Феди и не получалось.

Поэтому задание Тани — выступить на техническом кружке с отчетом о своей поездке — заставило Федю призадуматься.

— Пусть мне кто-нибудь поможет подготовиться, — попросил он наконец. — Ну, хоть Прохор Никодимович… Он писучий.

— Чем же он тебе поможет? — спросила Таня, улыбнувшись такой характеристике. — Он ведь не был на московской фабрике.

— Как чем? Я расскажу, что видел, он запишет…

— А ты, как пономарь, прочитаешь. Нет, дружок, так не пойдет. То, что ты собирался ему рассказывать, ты и расскажешь нам всем. Будет куда лучше, чем сочинение Прохора Никодимовича декламировать.

Так и пришлось Феде не читать, а рассказывать. Конечно, все знали из газет о методе комплексной экономии Лены Кораблевой, но когда Федя рассказал, как вся фабрика целый день работала, не получая никаких материалов со склада, за счет сэкономленных в течение месяца, и по крупицам сбереженные дециметры кожи, граммы гвоздей, метры ниток превратились в конце этого рабочего дня в тысячи пар сверхплановой обуви — это произвело огромное впечатление.

— Вот это по-хозяйски, — сказала старушка Куржакова, — только подумать — на одной фабрике тысячи пар. А ну-ка, везде применить это. Как, говоришь, эту комсомолку звать-то?

— Лена Кораблева, — крикнула с места Саргылана.

— Умница, Лена, — тепло сказала Куржакова, как будто Лена эта стояла перед ней, — какое богатство народу подарила!

Но, как и в каждом деле, нашлись скептики.

— Чего ж тут особенного? — подал голос кто-то из последних рядов. — И раньше знали, что экономить надо. Экая, подумаешь, новость!

— А тыща пар за счет экономии — это тебе не новость? — ответили ему.

— Что ж, она одна их сэкономила? — не сдавался скептик.

Но его реплику заглушили гулом возражений, посыпавшихся со всех сторон.

— Не дают в обиду новаторов, — засмеялся Василий. Он сидел рядом с Таней в первом ряду и сейчас, обернувшись, с интересом прислушивался к разгоревшемуся спору.

— Да что вы так раскричались! — пытался урезонить спорщиков Калугин, который вел занятие кружка.

— Ровно мирской покос делят, — сказал Сычев и, только сказав, сообразил, что вряд ли кто тут поймет его сравнение — молоды.

— Товарищи! — Калугин встал и постучал карандашом по граненому стакану. — К порядку! Вопрос, слов нет, интересный. Стоит в нем разобраться. Только криком тут не осилишь… Кому слово? — спросил он, когда аудитория успокоилась. — Может, ты, Данилов, пояснишь, как тут понимать надо? — обратился он к Феде, который, устав пережидать, пока стихнет спор, вышел из-за трибуны и уселся с ним рядом.

— Пояснять мне нечего, — возразил Федя, — что видел, рассказал. По-моему, понятно.

— Давай, Танюша, внеси ясность, — сказал Василий вполголоса.

Когда Таня подошла к столу, за которым сидели Калугин и Федя, шум в зале стих.

— Что нового в почине Лены Кораблевой? — начала Таня. — Верно, тут кто-то сказал, что экономить мы старались и до этого. И экономили. И была от этого польза. Но давайте вспомним, как это у нас получалось. Один сэкономит, другой перерасходует, и на поверку только-только в нормы укладываемся. К тому же в одной бригаде, скажем, у заготовщиков нитки сэкономили, в другой — у затяжчиков — гвозди издержали все. А сапог сшить — нужны и кожа, и нитки, и гвозди, и многое другое. Поэтому если и получалась где какая экономия, то никто ее не видел, вроде между пальцев уплывала… А по методу Кораблевой не так. Все, что сэкономлено, день за днем копится, и последний день месяца все, — Таня подчеркнула это слово, — все работают за счет этого своего запаса. На склад никто ни ногой. А если кому придется пойти, не хватит, значит, у него запаса, то, выходит, он от всего коллектива отстал, сорвал общий почин, общее обязательство. Кто же захочет в хвосте остаться? Никто! Стало быть, метод этот заставляет каждого мозгами шевелить, в том числе и нас, начальников, как обеспечить общий подъем работы. Это первое. Второе: экономию не только посмотреть — потрогать можно. Даже по нашим масштабам это ежемесячно несколько сот пар сверхплановой обуви. Вот, к слову сказать, и еще резерв для нашего веселого конвейера. А третье и самое главное, — Таня приостановилась, подбирая самые доходчивые слова, — почин Лены Кораблевой не только обеспечивает улучшение всех показателей нашей работы, но и воспитывает весь коллектив. Потому что работать по методу Кораблевой может только хороший, сплоченный коллектив, коллектив, в котором все до единого человека сознательно борются за успех общего дела. Вот видите, друзья, какое большое дело начала Лена Кораблева. Именно поэтому ее так горячо поддержал весь народ.

— Ну как, Вася, правильно я объяснила? — спросила Таня у Василия, когда собрание закончилось.

— Хорошо объяснила, — одобрил Василий. — Теперь могу быть в надежде, что у вас дело это пойдет. Начинайте смелее, а глядя на вас, и другие коллективы подхватят.

— Почему глядя на нас? — возразила Таня. — Пусть сами начинают.

— Во всяком деле, не только плохом, но и в хорошем, зачинщик нужен. Вот и зачинайте… на общую пользу.

— Ох, и хитер ты, товарищ инструктор, — засмеялась Таня.

— Не хитрей тебя, товарищ директор, — отозвался Василий. — Ну, ладно, похвалили друг друга и хватит. Пошли домой, Татьяна. Сегодня вроде пораньше домой попадем, — он посмотрел на часы, — четверть девятого.

— Четверть девятого, — спохватилась Таня. — Ай, Вася! Не пойду я домой. Мне к девяти в обком к Василию Егоровичу. А еще надо за Егором Ивановичем заехать.